Принято считать, что девяностые — время безудержных англицизмов типа «клиринг», «лизинг» и «маркетинг». Оно, конечно, так — но вот слова «бьюти-индустрия» тогда не было, как и «лука», это более позднее приобретение русского языка. А в последнее десятилетие ХХ века в наших палестинах было не до того — и опытным парикмахерам, и модным стилистам было не до языкотворчества. Работа, знаете ли.
Во-первых, новые технологии и материалы: о том, что в Москве (или любом другом регионе) появилась какая-то парикмахерская или маникюрная новинка, можно было узнать прямо на улице. Или на работе, или в студенческой аудитории — да даже в школе. Привыкать к новым и новым вариациям внешнего облика было важнее, чем изобретать для этих вариаций новые слова.
— Первые современные средства мы покупали вот в прямом смысле на диком рынке, — вспоминает Наталья Кононова, парикмахер из Ярославской области. — В 1993–1994 годах появились у нас польские, турецкие лаки и укладочные средства, их привозили челноки, которые на машине объезжали все парикмахерские в области и предлагали товар на пробу. В принципе, похожая система с дистрибьютерами работает и сейчас, но тогда никаких брендов, никаких учебных материалов, видеокурсов не было. А журналов — почти не было.
Откуда же тогда «срисовывали» модные фасоны и современные технологии работы? Вторые — обычно из редких, часто «отксеренных» глянцевых профессиональных журналов самого разного происхождения. А с фасонами еще проще: его величество телевизор просвещал как самих мастеров ножниц и укладки, так и всю их клиентуру.
Потому что это только в Москве и городах-миллионниках среди клиенток попадались продвинутые, привозившие еще в перестроечные времена импортную косметику и читавшие «глянец». Остальная страна жила к началу девяностых по вполне советским канонам, с теми самыми твердыми тенями-«плевательницами», безальтернативным окрасочным трио в виде хны, басмы и пергидроля и лаком для волос «Прелесть».
Но как только «освободился» телеэфир и массовым явлением стали видеомагнитофоны — а это произошло примерно в 1990–1991 годах, — сразу возникли новые культурные образцы. Ориентироваться на которые начали даже на убогой советской «материальной базе».
Большая голова для особых случаев
Начало девяностых в России — стилистически полное продолжение восьмидесятых. «Где-то около 1986 года или чуть раньше началась мода на жесткую «химию», и кончилась она где-то к середине девяностых, не раньше, — говорит Валентина Подымова, работавшая парикмахером в Москве с 1970-х по 2010-е годы. — Появились у нас уже импортные средства, в 90-е как раз стало немного труднее, потому что нужно было сводить концы с концами, материалы стали очень дорогими. Но зато появились и клиенты с деньгами, которые могли себе позволить эксперименты и вечернюю укладку. Тогда многие мастера начали работать на дому, а некоторые пошли «наверх» и стали стилистами».
Еще в советские времена полудлинный объемный фасон с химически завитым «верхом» получил название «Аврора», а почти то же самое, но с низкой челкой и ровное — «Клеопатра». А вот отличительным признаком вечерней укладки в первой половине 90-х был объем, вспоминает парикмахер. Это также сохранилось с восьмидесятых, а то и с конца семидесятых — вспомним фасоны эстрадных звезд типа ABBA или сериал «Санта-Барбара».
— Объем можно сделать, даже если волос слабый и достаточно редкий, главное — хорошо начесать у корней и не пожалеть лака, — объясняет Подымова. — Другое дело, что ты после такой укладки еще проредишь себе волосы, это в общем-то варварство, как мы потом поняли. Но тогда это особенно никого не интересовало.
Из этого самого «объема» можно было — если речь о прическе для особых случаев — сделать настоящее произведение искусства. Которые попадали на страницы газет — «МК» не исключение — и нарождающегося российского глянца. Голова при этом зрительно была практически такая же большая, как во времена «париков с кораблями» XVIII века, — причем зрительно тяжелый «верх» не уравновешивался кринолинами.
Впрочем, сколько их было — тех светских тусовщиц и моделей — в девяностые? Мизер в сравнении с теми девушками и женщинами, которые жили в режиме «встала и пошла», как и во все времена. А вот для них — пассажирок метро — было два распространенных и почти не «обслуживаемых» варианта. Конский хвост на макушке — он же мальвина — и страшно популярные тридцать лет назад ободки на голову (дебютировавшие, пожалуй, в фильме 1982 года «Самая очаровательная и привлекательная» на главной героине). «Сформировала» голову — и вперед.
Да, а как же мужчины? Для большинства из них это было десятилетие «прагматики». Какая еще эстетика, когда нужно работать (ну или «решать вопросики»)? Впрочем, поскольку государство перестало осуждать длинные «хайры» и бритые черепа — диапазон нормы расширился чрезвычайно.
— В середине девяностых дважды менял прически самым радикальным образом, — рассказывает 50-летний чиновник, а в 90-е студент МАИ. — Сначала отрастил «хипповские» волосы до плеч, практически как в мюзикле «Иисус Христос — суперзвезда». Было неплохо, правда, когда шел вечерами от метро, убирал волосы в хвост, мало ли, будет драка. А потом побрился наголо — сменилась девушка, и появилась новая тусовка. Оказалось, очень практично, можно протирать голову тряпочкой и не тратиться на шампунь.
Жженый блонд и клубный шик
Первым действительно революционным элементом в парикмахерской культуре девяностых оказались краски для волос — их с 1993 года появилось великое множество, что по диапазону цветов, что по «крепости». От перманентных — которые держатся, пока новый волос не отрастет, — до оттеночных. Клиентки парикмахеров — а также и девушки, красившиеся дома, пока родители не видят, — тут же это распробовали.
— Сожгла себе за полгода волосы наглухо, — вспоминает Жанна Анкудинова, в первой половине девяностых московская старшеклассница. — Дело в том, что родители занимались своими делами и совершенно не возражали, деньги на краску были, а учительницу, добрую пенсионерку, я просто посылала чуть ли не на три буквы. В общем, ходила каждые пару недель с новым цветом волос, и еще в колготках в сеточку — они появились одновременно с краской. Седьмой класс, огонь! Вслед за мной еще несколько подруг начали так же экспериментировать. Но многим родители, конечно, не разрешали — они нам завидовали.
После таких экспериментов восстанавливать волосы — уже после 20 лет — пришлось три года, и стоило это недешево, признается собеседница «МК». Слишком жесткие условия и немилосердная химия выжигали волосы. Особенно опасным в этом смысле был самый обычный «радикальный горячий блонд», вспоминает Валентина Подымова. Все потому что эта технология — прямой наследник знаменитого пергидроля, который разрушает волосы.
— Помните, одно время многие ходили со специально непрокрашенными корнями? — говорит парикмахер. — Это не просто мода, но и необходимость. Потому что аккуратно подкрасить было нечем, если еще раз отбелить волосы, пока они не отросли, уже окрашенная ранее часть просто осечется. Такие были средства. У меня даже при наличии перчаток кожа на руках не выдерживала. Поэтому мы даже советовали людям потерпеть непрокрас — как будто бы так и надо. Тем более что на экране такие прически тоже бывали: верх выбеленный, корни черные.
...А в середине девяностых пришла в российские города клубная культура. Тут краски кислотных цветов пришлись как нельзя более ко двору — на танцполе они уж точно уместнее, чем сложная вечерняя прическа. А вот фасоны для «клубных» девочек и мальчиков оказались уместнее короткие — тут-то вспомнили и о наследии шестидесятых. И даже еще короче: бритые затылки с «котлетками» на темечках — это именно из девяностых. Причем — унисекс.
— Стриглась коротко, выделялась тонированными прядками и пирсингом, который только появился, — вспоминает 44-летняя Екатерина Опольнева. — Но мастера-то были свои, тоже рейвовые, поэтому на улице сразу было видно — кто свой брат, слушатель радио «Станция».
Одновременно с этим, конечно, свой стиль был у толкиенистов, панков и всех остальных субкультур, причем обусловленный ролевыми моделями. Скажем, рокеры — конечно же, носили полудлинные волосы в стиле Курта Кобейна. А почему были длинноволосыми эльфы — это уж точно и не поймешь: ведь до фильма Питера Джексона, объяснившего всем, как должны выглядеть толкиеновские персонажи, было еще несколько лет.
От «наркотомности»к естеству
Отдельным явлением был культивируемый некоторыми звездами «героиновый шик» — черные тени под глазами, общая анорексичность, вид вечно изможденный и «невыспанный». Такое, впрочем, для студентов и прочей молодежи, пробивающейся в жизни через круглосуточную работу, — было довольно естественным делом, так что специально наводить на себя такой образ, как, например, певица Линда — особенно не спешили. В отличие от более благополучных светских тусовщиков с Запада.
Зато эволюция стиля хорошо показывает, когда те самые «лихие» девяностые сменились — как минимум в столице — временем более спокойным и зажиточным. Именно тогда на обложках глянца стали появляться более спокойные образы. И даже рок-певицы призыва «Нашего радио» внезапно стали выглядеть более естественно (и, конечно, «дороже»), чем их предшественницы.
— Девяностые кончились тогда, когда появилось новое поколение средств, — вспоминает парикмахер Валентина Подымова. — Точнее, даже не новое поколение, а просто фирменные средства, которые поставлялись официальными дистрибьюторами, с каталогами, методичками, тогда еще на видеокассетах, и прочим. Доморощенный жесткий стиль кончился, пришла мода на «европейский» мягкий образ. Это почувствовалось почти сразу в начале 2000-х.
Социальные ногти
Во второй половине девяностых куда более важным, чем прическа, показателем — даже не статуса, а скорее типа культуры — были ногти. Появившиеся все тогда же, в начале 90-х, разноцветные лаки и накладные ногти стали соблазном для очень многих, особенно молодых девушек. И, соответственно, законным «полем эксперимента». До эпохи корпоративных дресс-кодов и новых строгостей в школах еще оставалось некоторое время...
— В старших классах и университете носила длиннейшие ногти-сабли, причем они не мешали мне ни в работе, ни в личной жизни, — вспоминает Наталья, в конце 90-х студентка, а ныне топ-менеджер. — Правда, никаких рисунков на них не делала, это я не любила никогда. А вот мои подруги некоторые — наоборот, ногти носили достаточно короткие, но зато экспериментировали с «росписью». Одновременно это были как две разные партии — те, кто носил просто нейтральный маникюр или вовсе никакого, и мы, которые маньячили над ноготками. Мы считали тех, кто не делает маникюр, неухоженными лохушками, а они нас — видимо, бездуховными особами. А потом я пошла на работу, и дресс-код уравнял всех.
Так обычно и уходят из жизни каждого поколения субкультуры: то, что обычно можно студенту-неформалу, то нельзя, когда ты идешь делать карьеру. В нулевые изобилие парикмахерских и маникюрных средств никуда не делось — напротив, с этим вообще не стало никаких проблем... Но, пожалуй, у широких масс потихоньку пропало желание «выпендриваться» именно этим способом. Россия — разжавшись в этом смысле, как пружина, после советского отставания — стала просто частью мировой моды (то на бритые головы, то на круглые очки, то на бороды лесорубов — что дальше?). Потому что Интернет есть Интернет — и что-что, а фасоны и тренды, пожалуй, уже навсегда стали глобальными.