Андрей Яхонтов
Публикаций: 1067
Отец снился — требовательно, просительно, нетерпеливо. Поначалу Лев Андреевич воспринял его настойчивость эгоистичной прихотью: моложавый, в сущности, понукатель (сын сделался с течением времени старше отца, тот умер, не разменяв пятидесяти, а Льву Андреевичу перевалило за семьдесят), подбивал гораздо более изношенного потомка предпринять нешуточное усилие, покинуть привычный уклад и ехать в столицу.
Опрос — Алло, беспокоит служба социологических исследований… — Не могу. Прошу прощения… — Стоять, не двигаться! Отвечать на поставленные вопросы! — Только не сейчас…
Распахнулся занавес. На ярко освещенной сцене, одергивая праздничные наряды, переминался хор: пышно причесанные дамы (белые блузки, темные юбки), мужчины в строгих костюмах.
Сперва я слушал его рассказы вполуха. Потом начал относиться к ним внимательнее. Внезапно открылось, что человек, с которым изредка встречаюсь на днях рождения друзей, впитал и носит в себе всю громадность и противоречивость канувшей эпохи: ее величие и лживость, самоотверженность и страх.
Россия и Европа… Россия и США… Россия и Китай… Россия и Украина… Россия и остальной мир… В канун Дня международной солидарности трудящихся особенно остро хочется крепить дружбу. Но куда денутся привычные для нас сравнительные и разделительные характеристики, отграничительные несовпадения взглядов и точек зрения? Да и могут ли мнения стопроцентно совпасть? Перед вами реальные записанные мною в разные периоды жизни монологи.
Жизнь сложна. О чем Вы отлично осведомлены. Хочется надеяться, нижеизложенные факты укрепят это Ваше убеждение.
Относитесь к происходящему и к происшедшему как к притче, которую рассказывает Жизнь. Вы ее, эту притчу, не уразумели? Не уловили намек и не явный (но, безусловно, явленный) символ? Не истолковали очевидно значимый образ? Сеанс повторится. Многократно. Столько раз, сколько потребуется для усвоения, осмысления и включения устоявшегося принципа в систему мировоззренческих координат.
На всю нашу страну будто была наклеена, а то и приколочена табличка: «Ничего нельзя». Но многое было можно и возможно.
Не устаю благодарить судьбу за встречи с яркими людьми. Ему выпало прогуливаться по улице, носящей имя прапрадеда. А еще о нем неаллегорически говорят: видит людей насквозь. Доктор по призванию и профессии и доктор медицинских наук Андрей Владимирович Араблинский отмечает 60-летие.
Легче жить, если видишь: кому-то плохо. Хуже, чем тебе.
Еще когда сидели за школьной партой, мой приятель верещал: — Создам машину времени! Сконструирую вездеход. Помчу в будущее. С ветерком. Хочешь, тебя захвачу? Я слушал вполуха. Фантазер. Мечтатель. Оторванный от реальности поглотитель приключенческих романов и эйнштейновской зауми. А он, круглый пятерочник, не мог говорить ни о чем другом. Лелеял манию.
Я оказался в необычном магазине. В витринах и на прилавках был выставлен впечатляющий ассортимент: помимо широчайшего выбора оружия, в том числе кастетов, станковых пулеметов и арсенала булыжников, покупателям (за умеренную плату) предлагались обветшавшие знамена и транспаранты с начертанными архаичными призывами.
Женщины хрупки и ломки, пока любят. Она говорила: «Мне бы только сидеть возле тебя, напротив тебя, рядом с тобой… Ничего больше не нужно…» Он ускользал, отрывался куда-то, ему в тягость была ее нежность. Оттолкнул, бросил, совсем ушел.
Человека, Которым Можно Пренебречь разбудила телефонная трель. Трубку можно было не снимать: наверняка кто-то ошибся номером либо преследовал надувательскую корысть — последнее время Человеку, Которым Можно Пренебречь звонили исключительно прохиндеи.
У меня лицо уверенного в себе человека. Эту маску не оторвать. Что ни случись, я ее не снимаю. Враги думают: почему его ничто не берет?! В действительности я очень уязвим.
Эпоха запомнится лесными пожарами, прорывами дамб и наводнениями, разлитиями нефти и ужасным коронавирусом. Но есть и социальный позитив: прежние протестные разговоры вели шепотком и на кухне, теперь демонстрировать несогласие можно открыто и прилюдно. Правда, за это дают сроки, наказывают. Держат в автозаке на морозе. Но раньше наказывали и за разговоры на кухне, за анекдот могли расстрелять, а кара за публичную акцию была неминуема. Налицо движение к демократии.
Мне выпало сопровождать американцев в Узбекистан. Там случайный дворник пригласил нас на свадьбу сына. Стол накрыл человек на триста. Нас посадили к группе аксакалов. Наливали из чайников, потому что был сухой закон. Аксакалы говорили, я переводил, о дружбе узбекского и американского народов. Музыканты заиграли на кармах.
Не дожив несколько месяцев до 70, ушел Валерий Марфунин — человек вольного актерского полета. Настолько вольного, что не озаботился обзавестись квартирой, обитал на съемных или у многочисленных жен и (поскольку периодически становился условно большим начальником) секретарш. Не готовился к старости и не выглядел стариком.
Напиши сегодня «Войну и мир» — не прочтут. Терпения не хватит. Создай «Лолиту» — никто не шелохнется: худосочная нимфетка не потягается с могучим харассментом. Зато брякни в телевизоре или Интернете банальность (а лучше глупость) — обрушится шквал эмоций (восторженных или негодующих, большой разницы нет). Замороченные люди верят рекламе, потому что больше нечему и некому верить.
Дружной всечеловеческой массой мы оказались в вертепе пробирающего до дрожи азарта — не заштатно провинциально-подпольном и не помпезно роскошном монтекарловско-ласвегасском, а планетарном Казино Вечности. Выигрыши-проигрыши в этом всеобъемлющем заведении измеряются, однако, утлыми сугубо земными параметрами.