«Это я в Лондоне, на фестивале русского кино. Сейчас у меня идет третья жизнь. Первая: с рождения и до поездки в Москву, до поступления в ГИТИС. Там остались детство, юность, брюки клеш. Вторая жизнь закончилась в 89–90-м, когда я пошел в кинематограф, стал бросать пить, курить. А в третьем моем потоке я ощущаю и самодостаточность, и удовлетворение собой как в жизни, так и в творчестве. Я себя разглядел, и у меня к себе нет вопросов. Во мне сейчас развиваются в хорошем смысле бесстыдство, самоуверенность, даже гордыня. Но я, как человек верующий, пытаюсь контролировать такие вещи. Я хитро перемигнулся с судьбой: все, что было хорошего, — со мной; все плохое — мне в урок. Ошибки стали для меня не мусором, не преградой, а материалом для усовершенствования. Конечно, у меня есть и великий недостаток: я нетерпим, потому не иду в педагогику, в режиссуру, я могу отвечать только за себя и, как Скорпион, сам себя истязаю».
«На моей кухне в питерской квартире. Один мой друг говорил: «Тебя многие не понимают и ненавидят, потому что ты сказку сделал былью, ты все переборол». Он имел в виду и пьянку, и безработицу — всю мрачную сторону жизни. Выбирался я без медицинских вмешательств, мне внутренний голос сказал: «Ложись спать и утром начни все сначала. Но запомни: легче не станет». Я не курю с
Зачем мне нужна память о прошлом — не важно каком, светлом или мрачном? Она говорит мне: «Витя, не злись! У тебя было так плохо, так жутко, у тебя было так смертельно, что сегодня огорчаться ты не можешь — будешь не прав».
«Старуха-процентщица, спектакль „Сны Родиона Раскольникова“, режиссер Павел Сафонов. После этого спектакля я попал в больницу с инфарктом. Однажды мне так воткнули топор, что я его почувствовал в спине — он пробил пенопласт и поцарапал меня. Но инфаркт, думаю, все же результат длительного процесса — накопилось за всю мою жизнь, надорвался, просто так совпало».
«Немножко секса. Вот я даже подпись сочинил: „После баньки на мороз — на гастролях вместо роз“. Мой рецепт хорошей формы: не пить, не курить, обходиться без лифта. Я не занимаюсь физкультурой, я дружу с водой. Слышу внутри себя: когда встать под душ, когда положить голову на подушку, а когда и распахнуть окно посреди зимы и надышаться морозного воздуха. Посмотри на мои роли — какая физкультура, бессонница сплошная! 5 декабря будет 10 лет спектаклю „Игроки“, куда пригласил меня Олег Меньшиков. Это роддом мой, можно сказать, из-за него я переехал в Москву. И фотография с гастролей с „Игроками“ под Ханты-Мансийском. Мороз на улице — 36 градусов, а в бассейне — горячая вода».
«Портрет совсем недавний, где-то в кафе, чертенок тут есть. Мне моя сегодняшняя жизнь очень нравится — я в движении, не сижу на месте. И того, что сейчас имею, мне достаточно. Это двухкомнатная квартира в Москве, 6 соток под Орехово-Зуево, востребованность в театре, немножко в кино. Все мои ингредиенты счастья. Всего по чуть-чуть, а жизнь моя наполнена чувствами. И самое главное, что мне достаточно. Я ни о чем не переживаю и не тоскую. Только бы не остановиться, только бы не заперли... Хороший выдался у меня год. Я снялся у Александра Прошкина в „Искуплении“ по Фридриху Горенштейну в роли Франи. Прошкин на меня обиделся за то, что я в „Чуде“ отказался играть Хрущева. Но тут он меня пригласил в Тулу — мы поговорили, обнялись, и я сыграл. Интереснейший материал. Говорухин четвертый раз позвал меня с собой. По собственному сценарию он сейчас заканчивает съемки картины с рабочим названием „Лифт“. Я сыграл там следователя. Перед съемками он спросил: „Ну что ты решил?“ — „А, буду играть Жана Габена“. Станислав Сергеевич собирал нас каждый день и говорил: так что же случилось вчера, что произойдет завтра и что мы будем снимать сегодня?» Сочиняли прямо на съемочной площадке и фразы из сценария подстраивали под персонажи, под индивидуальности. И еще радость маленькая — сам выпросил: озвучил в большом мультфильме студии «Мельница» «Иван-царевич и Серый Волк» тайного советника — министра царя, который дружит с нечистой силой».
«Во время съемок фильма „Брат-2“. Отстрелялся. Задумался... С Балабановым мы расстались не прощаясь. После „Брата-2“ он единственный раз меня позвал в „Жмурки“. Я даже в открытую тряс его за грудки и говорил: „Почему?! Что случилось?“. Он разные аргументы высказывал: „Ты такой крутой стал“. Или: „Ролей тебе не было“. Врет. Потому что многое я нашел себе в его картинах. Может, я какую гадость сморозил, сам того не заметив. Три часа перед ним на его юбилее как бес крутился и даже уговаривал сделать фильм „Брат-3“ — с идеями пришел. И на все получил отказ».
«ВОТ МОИ ЧУДЕСА»
— Виктор Иванович, был у вас момент в жизни, в который и сейчас хоть на минуточку хотелось бы вернуться?
— Ой, сейчас заплачу — чтобы мать с отцом повидать. Когда мне исполнилось 52, я сказал: буду жить за себя и за маму. Они умерли молодыми, до Москвы не доехали, не увидели ни жизни, ни просторов, ни счастья, ни сытости. И не увидели меня в расцвете. Хочу похвастаться перед ними, но не как взрослый человек, как дитя: «Вот, мамка, а ты не верила! Вот, пап, а ты кряхтел». Живем мы с сестрой Галей за себя и за них. У нее вырос сын, учится в институте, женился, родился внук Кирилл Иванович — один год и три месяца, смышленый, любопытный ко всему. Вот они праздники наши, вот они чудеса.
— Что вам сейчас интереснее: аншлаг или репетиция?
— Аншлаг. Хотя репетиция как процесс тоже интересна. Но я знаю, любой процесс, любой поиск, любая репетиция подчинены не мне, а желанию появиться на публике. Все, что я делаю, это для публики. Вызывать интерес — моя работа, моя стихия, я должен быть полезен в своем лицедействе, в своей энергии. Вот, пожалуйста, недавно еду в метро, станция «Динамо» — запутался, куда выходить. Подошел к женщине, которая там сидит, а она как завопит: «Боже мой, кого я вижу! У меня даже голова прошла! Дайте я вас потрогаю!». Вот оно счастье, вот она радость. Я не упырь, я донор.
— Друзья или тишина?
— Тишина. Никаких застолий и тусовок в день рождения не будет. «Вина не пьет Гертруда». И с семьей потом отмечу. А в день рождения меня не будет в стране — я решил подарить себе римские каникулы.
— Боль или радость?
— Конечно, радость.
— Удача или перепутье?
— Перепутье.
— Вечер или утро?
— Утро. Я всегда говорю, если тяжело, если что-то не складывается: «Успокойся, утро вечера мудренее». И еще у меня присказка есть: «Мне бы 24 часа и 1 минутку».
— Игра или жизнь?
— Игра.
— Чай или кофе?
— Чай.
— Кино или театр?
— Там, где любят. Хотя сейчас — все же театр.
— Тепло или холод?
— Тепло!
— Самая дорогая награда в жизни?
— Поступление в ГИТИС.
— Самая дорогая ошибка?
— Увольнение из Ленинградского театра комедии. И конфликт с матерью.
— Любимая музыка?
— Свиридов. Но я человек настроения: я и Пугачеву люблю, и Бетховена, с попсой немного не в ладах — они поют бесфамильно, нету лица у их песен.
— За что себе дали бы орден?
— За перерождение. Я придумал принцип жизненный: терпение, жертвенность и непредательство. И пытаюсь этого придерживаться.
— Когда вы поняли: вот оно, счастье?
— Когда я успокоился. Переехал в Москву, в пустую квартиру, отремонтированную друзьями, и уснул на ковре, подаренном коллегами, укрытый зимним пальто. Из Питера я приехал с одной подушкой. У меня даже штопора не было — бутылку открыть. Я лег и уснул думая: вот оно, счастье.
— Вы аскет?
— И довольно чистоплотный аскет. Я сторонник того, чтобы вещи не были безделушками и жили вместе с тобой — они должны иметь свое место, свое время, свое значение. А если только собирает пыль, то долой, уборки меньше!
— Что возмущает?
— Смута, которая сейчас происходит в связи с выборами. В ней понятия Родины, патриотизма растворяются.
— А если в Кремль позовут за наградой, пойдете?
— Так не позовут. А то б пошел — костюм есть. Мне позвонили: «Куда вам прислать телеграмму?» И я сказал: «В Театр имени Моссовета». Туда посолиднее — там Раневская работала с Марецкой и Любовью Орловой, а теперь я работаю. Я люблю этот театр.
— Есть страх перед будущим?
— Сейчас уже нет. Я увидел документальный фильм о Вселенной, о космосе и вдруг понял, что никуда не денусь, просто трансформируюсь, изменюсь, растворюсь, поменяю обличье, и меня по-другому будут звать. Но меня это в буквальном смысле успокаивает, я не боюсь умирать.