На открытии казанской «Конкордии» (это первый фестиваль им. Губайдулиной, организованный дирижером Госоркестра Республики Татарстан Александром Сладковским) «МК» пообщался с Давидом Герингасом, которому София Асгатовна посвятила опус для виолончели с оркестром «И: празднество в разгаре» на стихи Геннадия Айги. Она энергично входила на сцену, очень четко внося коррективы в паузах между игрой...
— Давид, все-таки София — удивительная женщина, действительно одухотворяет своим присутствием...
— Для меня подлинное счастье работать с нею. Хотя мы не пересеклись в Московской консерватории: я стал учиться, когда она только закончила. Но ее имя (это 1963 год) уже проскальзывало, а когда тебя знают такой юной — это уже много...
— Вы что-то меняете в ее партитуре в момент репетиций?
— Понимаете, я ведь учился в классе Ростроповича. Мстислав Леопольдович приносил в класс все произведения, которые должен был играть. Так вот, он учил нас не просто озвучивать написанное, но и показывать автору иные возможности, если тот не очень смело использует инструмент. Помню урок, на котором моя соученица играла один чилийский концерт. Виолончельная партия казалась нам наивно-легкой, но за час урока превратилась в чрезвычайно трудное произведение, сравнимое с опусами Паганини. Потому что Ростропович предложил добавить туда массу пассажей, двойных нот...
— То есть был не только «аккуратным исполнителем»...
— ...но и человеком, предлагающим массу вариантов. И почти заставлял авторов на эти варианты пойти.
— Почему же он тогда не стал композитором?
— Ростропович? Почему? Он композитор. Он — всё. Леонардо да Винчи. Невероятно работоспособный с самого детства. Просто был очень критичным к себе. Его как-то спросили про Пабло Казальса. Ростропович сказал: «Ну, Казальс — он гораздо лучше меня виолончелист. Но я гораздо лучше пианист, чем он. Но оба мы — очень плохие композиторы. Казальс мне должен шесть часов моей жизни. Ведь пришлось два раза слушать его ораторию...» Нет, самое главное, что Ростропович каждого композитора, которого только встречал в жизни, настойчиво просил написать произведение для виолончели-соло.
Единственное, с кем это не удалось, — со Штокхаузеном. Штокхаузена просьба Ростроповича ошарашила: как он может с меня требовать? Он должен приехать, пожить у меня дома недельку, чтобы я послушал... У него действительно так и было: к нему домой приезжали. Жили. В основном женщины. Он на них женился. Так возникали кларнетовые, флейтовые вещи...
— Но, кажется, и Стравинский не написал для Ростроповича.
— Тот — по другим причинам. На просьбу Ростроповича он ответил: пусть ваше государство заплатит побольше! Стравинский тем и отличался, что каждую ноту четко оценивал в банкнотах. Однажды у него попросили написать фанфару для открытия фестиваля. Прислали 5000 долларов. Ну, он им ответил опусом в 50 секунд. Когда организаторы спросили: «Почему так коротко?» — Стравинский парировал: «Дайте еще 5000 — тогда вышлю еще кусочек». Так что каждый композитор преследует разные цели.
— А Губайдулина?
— Она как Бах. Потому что Бах — это сочетание рационального и иррационального. Бах — вершина музыкальной истории, он отличался тем, что смотрел вперед, развивал инструменты (упомяну лишь революцию в фортепиано). А не только пользовался тем, что есть. Вот Моцарт делал сказку из того, что есть: услышал не очень хороший марш, изменил пару нот, и вещь стала гениальной. А Губайдулина ищет. Новые возможности, новые краски. Свой путь в звукописи. И она стала узнаваемой. У нее большая продуманность замысла и формы, но вместе с тем — абсолютная импровизационность в выразительности. То есть ты развиваешь (причем каждый раз заново) ее музыку, заданы лишь четкие временные указания (у нее своя цифровая мотивация, известная нам по физике, геометрии).
— Она чувствует инструмент и любит его, это ее черта.
— Да, причем не перестает интересоваться, даже когда произведение давным-давно написано. Вот и сейчас: у нас
— Не кажется ли вам, что из исполнения молодых солистов сегодня уходит душа, остается один лишь спорт...
— Я сам воспитал многих музыкантов. И у нас в классе не уделялось внимания спортивным моментам. А почему все превращаются в машины? Наверное, время такое дигитальное, компьютерное. Записи на цифровые устройства принесли нашим ушам совсем иное отношение к музыке. Раньше прощались неточности. Нынче же публика приходит с иным ожиданием. Но, как я заметил на минувшем конкурсе Чайковского (а Герингас был членом жюри и оргкомитета. — Я.С.), — «музыканты все равно ищут музыкантов», то есть музыкальные решения, а не чистые ноты.
— Ох уж этот конкурс, скандал с «аулом». Хотя виолончелист Нарек Ахназарян только выиграл — он прославился...
— Вы думаете, он из-за этого прославился? Я могу гарантировать, что первую премию он получил не из-за скандала с Горенштейном. И то, что кто-то пишет про «политические причины», — это абсолютная ложь. Меня как члена жюри это задевает. У кого были «политические причины»? У американских или итальянских участников? Это ж не Советский Союз. Просто такое совпадение, Нареку повезло. И всех это обрадовало.
— Как вам оркестр Республики Татарстан, с которым играли «Празднество»?
— Я поражен. Мы репетируем, и я вижу, как люди хотят, чтобы произведение лучше зазвучало. Не просто извлекают ноты, но реагируют. Музыканты должны себя чувствовать счастливыми от того, что они музыканты. А не так, что «на работу ходят». Это разница. Потому что творчество — это счастье великое, а ходить на работу — обыденность.
— Вас судьба сталкивала с Владимиром Юровским? Его только назначили на Госоркестр им. Светланова.
— Владимир Юровский — мой сосед в Берлине. И то, что в Москве решили позвать молодого дирижера, выросшего на Западе, — невероятное событие. Хороший знак.
— Так-то оно так, но он за пультом появится всего два раза в этот сезон...
— А вы не волнуйтесь. Он очень занятый человек. Но он настоящий, понимаете? Он может стать новым эталоном русского дирижера, какими были в наше время Светланов, Кондрашин, Рождественский. Доверие к молодым — очень важная вещь, вы им даете возможность расти. Как сказал Курт Зандерлинг, который недавно умер: «Вы знаете, Девятую симфонию Бетховена надо начинать дирижировать как можно раньше, потому что первые 25 раз все равно будет говно». Сам Курт Зандерлинг в девяносто с лишним лет открывал Шестую симфонию Чайковского и все еще находил в ней интересные вещи. Вот это и есть настоящее мастерство, когда музыкант каждый раз способен открывать для себя новости и радоваться им.
