Для начала мятущуюся интеллигенцию, рвавшуюся услышать новый авангардный опус Филановского-Рубинштейна, собрали в торговом центре уродливого столичного небоскреба и разделили на две команды. Первая, участники которой получили бумажки с номером «2» была уведена в подвал раньше второй, участники которой получили бумажки с номером «1». Затем — долгий путь в подвал, в котором, строго говоря, по нормам техники безопасности людям находиться категорически запрещено.
Леденящий холод, голые стены, зонтики на стульях. Осторожный взгляд на потолок (ничего себе потолок — бетонное перекрытие), и, ой мамочки, вот оно: система разбрызгивателей. То есть, обольют — и к гадалке не ходи. Сами музыканты и солисты (Московский ансамбль современной музыки, дирижер Федор Леднев) разместились в целлофановом павильоне — кто поет и играет публике не видно. Возможно, чтобы лучше сосредоточиться на видеопроекциях, криво и мутно транслирующихся на бетонные стены.
От фразы к фразе минималистическая мудрость Рубинштейна приобретала все более радикальный характер. Поначалу как будто бы ничего страшного: «Мрачные картины — Лучше не смотреть (в сторону): Хм! (радостно, приподнято): Сами мы не знаем, Чего мы хотим (пауза) Будем веселиться, Пока то да сё. (пауза) Прошлого не жаль.» И вдруг, так вот прямо с плеча — «А вот х......и! Самому еле хватило...».
Дальше последовали выражения и на другие буквы алфавита — не сказать, чтобы уж очень изобретательные, простые совсем слова: русский поэт Лев Рубинштейн (именно так он обозначен в Википедии) видит своих героев людьми обычными, без лексических изысков и интеллектуальных вывертов.
Музыка Бориса Филановского.... Впрочем, верно ли это понятие? Пожалуй, правильнее будет сказать так: организованный во времени звуковысотный ряд был вполне адекватен вербальному (сказать литературному — тоже было бы не вполне точным) элементу. В описании его смысла мало, впрочем, как и в нем самом. То есть смысл, конечно, есть — в синтезе бессмысленного — звуков, слов, видеоряда, зонтиков, холода, пролившегося на зрителей дождя, испортившего им обувь, в внезапном появлении большой группы людей (это — зрители первой группы под номером 2, которые в течение первого часа мерзли в соседнем зале)...
Вот такой вот гезамткунстверк. Наивный Вагнер, первый применивший этот термин, конечно, что-то другое имел в виду. Но в его время ведь не было башни Федерация, не было Лаборатории современной оперы, которой отваливают бюджетные деньги на создание андерграунда, даже атональной музыки — и той не было! Но все равно, это он во всем виноват — не надо было устраивать кризис романтической гармонии в опере «Тристан и Изольда». Глядишь, и пронесло бы...
