О видах на урожай, альфа-самцах и кусочке счастья

Альфия УМАРОВА

Корректор и литературный редактор. Неисправимая оптимистка. Автор двух сборников рассказов и одной повести в электронном виде, изданных ЛитРесом. Ее рассказы напечатаны в журналах «Аврора», «Казань», «Edita» (Германия).

Альфия УМАРОВА

Пасечник Иван Петрович, или попросту Петрович, как зовут его многие в Носово, проводив приезжавших на выходные дочерей и внуков, надумал перед сном пройтись. А что, моцион для здоровья полезный, особенно в его годы. Заодно и приятеля своего решил проведать, Сергея Васильевича, тоже пчеловода, но живущего на другой стороне ручья, на карте именуемого почему-то рекой Каменкой.

Иван Петрович, надо заметить, фигура весьма колоритная. Мужчина преклонных лет, под восемьдесят, но очень еще крепкий, коренастый, дубово-кряжистый, с сильными узловатыми руками. У него пышно вьющаяся серебристая шевелюра, по-молодому синие глаза, большой шишковатый нос и соответствующий внушительной внешности густой баритон. Вообще, он здорово похож на актера Леонида Маркова, только без присущей тому мрачноватой углубленности в себя. Этот попроще будет.

Петрович - коренной носовчанин, но теперь живет тут со своей супругой Ольгой только в теплую пору года, зиму же коротает в городе. Да и что здесь делать в другое время? Газ - баллонный только, вода - из колодца, и та верховушка. Тарелку телевизионную не повесишь - сопрут жадные до чужого добра люмпены из соседнего села. Да и дорогу к дому самим чистить от снега накладно. Вот потому-то на тридцать дворов обитающих круглогодично не наберется и десятка. Остальные наведываются лишь изредка да летом приезжают как на дачу. И тогда жизнь в деревне бурлит.

Вот и сейчас, смеркается уже, а жители ее спать еще и не думают. Ребятишки, что гостят здесь у своих бабушек и дедушек, играют на лужайке у домов в пятнашки и гоняют на великах, с ними же носятся счастливые от кипения жизни вокруг местные дворняжки. Лай, визг, веселый смех... Взрослые кто поливает свои экологически чистые, удобренные только куриным пометом огурцы с помидорами, кто косит траву, жужжа бензиновым моторчиком, кто другими важными делами по хозяйству занимается. Известное дело: дом невелик, а сидеть не велит. А иные бабулечки, переделав всё, на завалинке разговоры разговаривают да глядят с умилением на детскую беготню.

Петрович, наблюдая эту вечернюю пасторальную картинку, вспомнил, каким было Носово раньше. Обычная деревня, каких тысячи. Жили тут люди, без газа не тужили - печи русские топили, огороды сажали, работали, детей рожали… Потом, в перестроечные годы, молодежь в город лыжи навострила, да там и осела. Хозяйства в округе без крепких рабочих рук пришли в запустение, деревня обезлюдела. Остались старики одни, у которых, почитай, всё уже в прошлом, а в будущем лишь общая для всех дорога - на погост в ближнем березняке.

Ладно еще дети не забывают, думал Иван Петрович, помогают. Где продуктов привезут, где крышу подлатают, а кому-то, вон, повезло больше других: бревенчатую избу по-современному - сайдингом - отделали да еще и окна пластиковые вставили. Да и строиться здесь стали понемногу - это уже внуки повзрослевшие, под дачу для себя и потомства. Места-то красивые, поля вокруг, раздолье, воздух вольный да свежий, не то что в городе. Правда, несет иной раз специфически из силосной ямы, что сразу за околицей прячется, но это когда роза ветров не в пользу жителей. А и, с другой-то стороны, что нос воротить? Аромат не химии какой-нибудь, не отравы, а вполне натуральный, самый что ни на есть сельский. Так что, если на амбре это внимания не обращать, то в деревне житье вполне себе ничего, даже более чем!

Сергей Васильевич, в гости к которому направился Петрович, в отличие от него родился и вырос в городе, интеллигент во втором поколении, но корни у него тоже не дворянские. И дед и бабка его хоть и не были деревенскими, но жили в небольшом городке на Клязьме своим домом, держали кой-какую скотинку да сад на диво и зависть всем соседям. Сноровка к крестьянскому труду, к хлопотам по дому, усадьбе, к земле у Сергея Васильевича как раз оттуда, из детства с мастеровитым дедом, у которого были работящие руки и лучшие в округе яблоки и сливы. Пчел, правда, дед не держал. Это увлечение у Васильича, как величает его по-свойски Иван Петрович, появилось лет этак с тридцать назад. Сначала как хобби: интересно было, получится ли что из затеи. Потом затянуло, да так, что каждый год брал отпуск в пору роения да выезжал со своими подопечными на точок, где стоял с такими же пчеловодами по месяцу, а то и больше.

Позже Сергей Васильевич прикупил домик в Носово. Понравилось тут. В полях да оврагах полно разнотравья всякого медоносного для пчел, большой сад, где и поставил ульи, крепкий еще пятистенок. Приобретя жилье, в общем, под пасеку, постепенно привязался к этому месту, хотя поначалу не хватало леса и настоящей реки, на которой вырос. Уединенность, тишина, редкие приезды соседей, занятие по душе - что еще надо, если всё уже было и наступила пора зрелой созерцательности, когда ничего не изменить и остается лишь принять, как есть.

Сергей Васильевич, увидев направляющегося к нему гостя, решил подождать его, сидя на скамье перед домом, подставив лицо заходящему солнцу. Интересное лицо: удлиненный овал, прямой, довольно крупный нос, умные зелено-карие глаза, красивой формы седая бородка, выдающая в ее хозяине непростой склад. Если Петрович здорово напоминает актера Маркова, то Васильич похож сразу и на Кикабидзе, и на Мережко, и на Козакова. Прежде всего бородкой. И непонятно по виду, то ли грузин он, то ли представитель малого народа, то ли еще кто. Одно, впрочем, можно сказать точно: не китаец и не татарин.

- Здорово, Васильич! - Петрович пожал протянутую руку.

- Здорово!

- Что нового? Пчелы-то у тебя как, роились сегодня?

- Да, вышел один рой, килограммов на пять.

- Ох ты! Надо же! На пять? - недоверчиво уточнил «коллега по цеху». - А у меня сегодня по нулям.

- Так взяток идет, погода не роевая. Это моим взбрендило что-то.

- Да, точно. Взяток - у-у какой сильный. Тяжеленные летят, какие и промахиваются, в траву падают, не долетев.

- А как твои помидоры с огурцами? Поди, солите вовсю, - пошутил Сергей Васильевич.

- Да не, куда там. Огурцы-то едим, давно уж. А помидоры буреют только. Но много их.

-Да у тебя всегда всего много, - улыбнулся Васильич.

- Да это всё Ольга у меня, сам знаешь. Целыми днями возится в саду да в теплице. Цветов насадила, я в жизни таких не видал. Овощей всяких. Мы ж как раньше? Картошку, моркву со свеклой, ну, пупырчатых этих. А у Оли и сельдерей растет, и репа, и капусты всякой разной, и кабачки, и синенькие. Ох и охочая она у меня до огорода, - последнее произнес с гордостью.

- Да, повезло тебе с ней, - согласился Васильич.

- Ну и тебе грех жаловаться на свою. Только и слышно, как она тебя зовет: Сережа да Сереженька. Ласковая, по всему видать, приветливая. А, кстати, что-то нет ее сегодня…

- Да в городе осталась, по делам. Завтра заберу.

- А-а, понятно.

- А ты будто расстроенный чем-то, Петрович. Случилось что?

- Да, знаешь, Васильич, - будто сухая трава по весне от случайной спички, вспыхнул тут же Петрович, - терпения у меня нет на этого зятя. Вот что он себя выкобенивает, скажи?

- Это который? Старшей дочери муж? - уточнил Васильич.

-Ага, ее, дуры. «Вадюша», - передразнил он дочь и сплюнул. - Тьфу ты, прости Господи, «Вадюша». Бугай, лосяра здоровый, бестолковый, а как выпьет - вообще дурак дураком. И за что его Татьяна любит, не знаю. Пылинки прямо сдувает: Вадик, Вадюша… А по мне так говно говном.

- Эх, Петрович, не понимаешь ты ничего! Видел я твоего зятя. Рожа смазливая. Ходит павлином, нос задрал, ну прямо король, а сам смотрит - все ли заметили, как он хорош? Это, друг мой, тип такой. Высокоранговый и высокопримативный самец называется.

- Как-как? Самец - это понятно, раз мужик. А это… высокий… примитивный? - попытался произнести новое для себя слово Петрович.

- Да нет же, высокопримативный, - повторил Сергей Васильевич. - Хотя твоя оговорка - по Фрейду. Примитивность в этом есть, конечно.

- Так, ты что-то больно много зараз мудреных слов сказал. Погоди, не гони шибко. А этот… как его ты назвал - Фред…

- Фрейд, - поправил его Васильич.

-Ну, я и говорю: Фред, он кто? Тоже из этих… высоко…примитивных?

- Он ученый, врач, основоположник психоанализа…

- А-а, псих. Понятно, - тут же сделал вывод Иван Петрович.

- Да нет же, скорее спец по психам. Но не совсем. Он объяснял, почему мы поступаем так или иначе, на чем это основывается.

- Ну-у, удивил. Да я завсегда знаю, почему. Если есть охота, значит - голодный, спать - значит, ночь пришла, ну а выпить охота - тут, брат, и правда, причин может быть не одна. Вот как сегодня. Вот до чего довел меня этот, как ты говоришь?..

- Высокопримативный самец, - подсказал Васильич.

- Ага, он, гад, так вывел из себя, думал, уж не вернусь обратно. И сразу выпить захотелось. Хотя сначала - в морду дать самцу этому. Еле сдержался. Ежли б не бабы - точно врезал бы. Ведет себя нагло. Никто ему не указ. Ни тебе уважения, ни почитания. Внука моего ни за что обижает, пасынка своего. Не мужик, мол, ты, тряпка. Оскорбляет всяко. А ведь сам, сволочь, когда жена его первая беременной была на последних месяцах, баб гулящих в дом водил. Прямо при жене. Она потом, как родила раньше срока мертвого ребеночка, удавилась, бедная. А этого я бы сам удавил. Если б не Танюха. Любит его как кошка. И за что только бабы таких любят? - задумчиво проговорил Петрович. - Хотя что с баб взять. Одно слово - баба. Вот моя дочь Татьяна. Первый муж у нее был пьющим, но все равно - мировой мужик. И уважал меня, и слова дурного никогда нам с матерью не говорил. Ну, закладывал за воротник, но скажи, кто в России не пьет? Не пожилось им, вишь, разбежались. Встретила этого… паразита недотравленого. Вцепилась в него, годы-то уходят, всё твердила: не отговаривайте меня, это мой последний шанс. А этот «последний шанс», не будь дураком, только позволяет себя любить, а сам зарабатывает в два раза меньше Таньки. Но форсу, форсу, будто министр, - Петрович смачно сплюнул.

На улице совсем стемнело. Детвору загнали по домам, старушки с завалинок тоже ушли отдыхать, и только косарь с «бензиновым сердцем» всё косил и косил. И что он там видел, в темноте этой? Видно, увлекся, не в силах остановиться.

Зашли в дом. Сергей Васильевич хотел угостить чайком соседа, да по виду того понял: нет, ему сейчас чаем не поможешь. Покрепче что нужно, стресс снять.

- Налить самогоночки-то? Выпьешь? Ты, смотрю, на взводе.

- Наливай. И правда, что-то я совсем разнервничался. Сам-то не будешь, что ли?

- Нет, не буду. Я лучше кваску выпью. Моя Аленка замечательно его делает: на ржаных корочках, да с изюмом, еще чего-то кладет. За уши не оттянешь. Тебе, может, и кваску налить? Попробуешь?

- Не, не надо. Я квас что-то с детства не люблю. Меня с него слабит всегда.

-Ну ладно, была бы честь предложена. Тогда вот тебе самогоночки, на дубовых опилках настояна, практически коньяк. Огурчики бери, Аленка солила. Они у нее хрусткие, с чесночком.

Иван Петрович выпил, крякнул, занюхал корочкой черного хлеба, похвалил:

-Хороша самогонка!

Сергей Васильевич налил еще рюмочку гостю. Тот был не против.

- Ты вот давеча про самцов начал, будь они неладны! Расскажи, что это за зверь такой - с высоким чином, что ли… - опять не получилось выговорить.

Сергей Васильевич снова терпеливо поправил:

- Высокоранговый самец. Вообще, это ведь не только о людях можно так сказать, - начал он.

- А еще про кого? - поинтересовался Петрович, хрустя огурцом.

- Да и про животных тоже. Вот возьмем петухов. Какого куры признают за главного, кому топтать себя дают?

Иван Петрович непонимающе уставился на хозяина: мол, понятно кому - петуху.

- Да петуху - это известно. Но вот какому?

Не дождавшись ответа от гостя, Васильич продолжил:

- Самый востребованный петух в курятнике тот, в котором больше всего развиты свойства самца: он самый крупный, с большим ярко-красным гребнем, с длинными шпорами, с богатым ярким хвостом. Такого боготворят, по человечьим понятиям, все куры, а петухи послабее, похуже - побаиваются, вынуждены уважать.

- Это да, - согласился Петрович. - Так и есть.

- А вот эксперимент проводили ученые, - продолжал меж тем Сергей Васильевич. - Запустили в курятник, где до этого были те самые высокоранговые петухи, которых я тебе описал, другой породы - помельче, с маленьким гребешком, размером со среднюю курицу. Так ведь заклевали его!

- Ишь ты как! - удивился Иван Петрович. - То есть этот высоко… примативный, - наконец получилось сказать, - это тот, которого куры и бабы любят? - сделал вывод гость.

- Ну, если упрощенно, то да. А еще он - уверенно прет напролом, вожак, крутой, как теперь говорят. Так наука этология утверждает.

Еще одно новое слово Петровичу уже было не осилить. И спрашивать не стал, что за наука такая. Решил выпить вторую стопочку, пока «не закипела».

- Скажи, получается, что и я этот самый примативный высоко мужик? Меня ведь женщины всегда любили.

- Ну, в общем, да. И ты тоже высокопримативный самец. Да и я тоже, - вздохнув, отчего-то невесело произнес Сергей Васильевич.

- Да нет, я не такой, - не согласился все-таки Петрович. - Вадим этот - самец приматный, чтоб ему ни дна ни покрышки, а я - нет. Я не такой. Я на подлость не способный, как он.

- Ну почему же непременно на подлость? - Сергей Васильевич налил себе еще квасу. - Вот нашего президента, например, тоже называют высокоранговым или альфа-самцом.

-Президента? - с сомнением переспросил Петрович.

- Ну да. А будь иначе, разве выбрали бы его снова?

- А ведь прав ты, Васильич, будь он поплоше - не выбрали бы. А так - орел-мужик, высокого полету, - переиначил на свой лад Иван Петрович с трудом запомнившиеся было слова.

И добавил:

- Ну, в компании с ним быть таким самцом я согласен. Раз так, Васильич, наливай мне последнюю - Бог троицу любит, да и пойду я домой. Отдыхать. Только запомнить надо, чтобы зятю сказать, как еще приедет, кто он, гад, есть: высокопримативный самец, - произнес Петрович четко. Без запинок. И это после трех стопок! И добавил: - А морду я ему все равно набью. Будет знать, кто в доме альфа-самец!

…Ночь опустилась на Носово, накрыв ее ароматами нагретой за день земли, шорохами, редкими вскриками птиц, отзвуками гремящей где-то грозы. Сергей Васильевич сидел в темноте у открытого окна, глядя на дальние всполохи молний. Не спалось. Из головы не шел недавний разговор с Иваном Петровичем. И не только он. Улыбнулся, вспомнив, как старался тот не забыть новые для себя слова. А ведь точно зятя своего поколотит! Петрович хоть и разменял давно восьмой десяток, а горячий как юноша, вон как кипел негодованием.

Если бы всё было так просто… Не уважаешь других, лезешь нахально в чужой дом со своим уставом - кулаком привьем почитание, а нет - вот Бог, вот порог. А как же жизнь дочери? Ведь она этого дурака любит. И не по науке этологии любит. А какого есть. И не важно ей, высокоранговый он или нет.

«Да и какая, к черту, разница? Что эта наука да и любая другая дает для понимания сущности человека, смысла его жизни? - словно спорил с кем-то невидимым Сергей Васильевич. - Разве может она научить не разрушать себя, свой мир. Научить не только следовать инстинктам и стремиться получить как можно больше впечатлений, эмоций, адреналина, а перебороть в себе первородное, звериное, прислушиваться к тому, что вовне, вокруг, уметь услышать, понять. Ту же природу. Она же вопиет уже - захламленная, загаженная, отравленная, напрочь загубленная цивилизацией. А мы ее дальше губим…»

Есть желание покорить горную вершину, думалось ему, переплыть океан в одиночку, перейти Ниагарский водопад по канату, в конце концов написать «Здесь был Вася» где-нибудь, где эту надпись кроме самого Васи, может, никто и не прочитает? Да ради Бога! Пусть это будет самый «страшный» и явный след пребывания Васи на земле. Но зачем делать из этой земли помойку, чтобы кругом мусор, грязь… Причем прежде всего в мозгах. Уже недостаточно просто секса, просто бокала хорошего вина, просто радости, просто счастья. Нужно, чтобы зашкаливало, чтобы «крышу» сносило. И тогда в ход идут наркотики, алкоголь в немереных количествах, а дальше по цепочке нередко и насилие…

«Какая здесь тишина. Покой. Птицы поют. Сверчки… как в детстве… А пахнет как… травой скошенной, цветами… Ощущение, будто всё гармонично и ладно в мире. И правит им - любовь. И не разрушающая, а созидающая.

Эх, перестали мы за суетой, погоней за миражами видеть и чувствовать красоту простых вещей и явлений. Ценить то, что имеем, - пусть крохотный, локальный, но свой кусочек гармонии и счастья. Выстраданный. Родной.

Надо бы завтра к приезду Аленки земляники ей собрать. И цветов полевых букет. Она любит цветы. Хотя нет, не буду, станет журить, зачем, мол, нарвал, они же завянут быстро, а так растут и глазу весело. И пусть весело. Хорошо, когда человека радуют мелочи - простые и естественные…»

Что еще почитать

В регионах

Новости

Самое читаемое

Реклама

Популярно в соцсетях

Автовзгляд

Womanhit

Охотники.ру