«Имя моего отца было легендой в конце XIX века…» В этой фразе, начинающей спектакль, уже заключен весь сюжет и спрятаны все загадки. Так же и с декорациями. Какая библиотека во всю стену! Какие кресла из дорогого дерева! И какая неромантичная гора коробок навалена прямо в центре гостиной богатого дворянского дома. Переезд? Или конец прекрасной эпохи, крушение древнего рода?
И вот перед нами члены семьи, собравшиеся в церкви, а может, просто в гостиной. Старшие играют на пианино, скрипке, тромбоне; остальные поют; обеспокоенная и счастливая мамаша то и дело одергивает самого младшего, лет восьми, — ни дать ни взять благоденствующее семейство в выходной день. Все благостно, благотворно, все — благо.
От актеров не оторвать взгляда. От них исходит свежая, выпуклая, чужеземная энергетика. Добродушная, несколько истеричная, аппетитная и гладкая, как булочка, толстушка-мать; типичная тетушка в огромных темных очках, шляпе и английском костюме, передвигающаяся на негнущихся ногах; ребенок, специально одетый и подстриженный без половых признаков; молодой человек в костюме-тройке; сухая музыкантша с пучком, не расстается со скрипкой…
Все они — потомки древнего венгерского рода, послушные дети главы семьи — сухого, маленького пожилого господина. Они не только расскажут нам историю о своем отце, но и споют ее и сыграют, превращаясь то в персонифицированных взрослых, то в некую общую толпу детей. Все действие пройдет в ожидании прихода коммунистов — и только в финале мы узнаем, чем завершится этот приход.
Отец был веселым, легкомысленным человеком. Он не верил, что земля — юдоль печали, и не верил в само понятие греха. Он верил только в радость и веселье. Он хотел защищать творение от творца. «Ты любишь меня?» — «Я люблю твои волосы, твои ноги, твою задницу, твою грудь». — «Значит, ты любишь меня целиком?» — «Да, а ты?» — «Я люблю твой лоб, твои руки, твои яйца, твои ноги». — «Значит, ты любишь меня целиком?» Так познакомились мать и отец.
Он расскажет о своем прадеде, благодаря которому случилась французская революция: у него был талант пукать в такт шагам, и однажды он перестарался и обкакался. «Ну и вонища в этой стране, — сказал он, — пойдемте на Бастилию». Толпа ломанулась вперед, а сам он не двинулся с места: в сложившихся обстоятельствах это было бы роковой ошибкой.
«Папа, ты на войне убивал людей?» — «Конечно, нет». В финале мы узнаем, что на самом деле этот удивительный и многогранный человек, идеал для своих детей, был фашистским агентом на территории Венгрии. А приход коммунистов для него и его семьи несет за собой страх, гибель, разорение и падение дома.
Спектакль метафоричен до краев. Не всегда улавливая сюжет, зритель просто следует от сцены к сцене, от эпизода к эпизоду, то хохоча над своеобразным, но хлестким австрийским юмором, то погружаясь в анабиоз под Шуберта, Гайдна, Моцарта. Ведь спектакль музыкальный, и когда актеры то и дело затягивают оперу на итальянском языке, это выглядит удивительно гармонично. Вообще, музыка — отдельный персонаж спектакля, способный и пошутить: слышали ли вы, как квакает тромбон?
Общему течению спектакля для русского темперамента, возможно, не хватает встрясок, динамики, «чего-нибудь эдакого». Зато — целая галерея актерских работ. Педантичного вхождения в роль по системе Станиславского мы тут не найдем; просто актеры из роли, кажется, и не выходили, и вряд ли можно было точнее передать эмоцию.
— Почему вы выбрали этот спектакль для участия в Чеховском фестивале? — обратился «МК» к директору фестиваля Валерию Шадрину.
— Необычная трактовка литературного материала, соединение с музыкальным наполнением. Молодой режиссер, хорошие актеры — замечательный спектакль.
