В Малом зале Госдумы нет свободного места. Публика стоит в проходах и сидит на полу. Больше всего собралось студентов, но попадаются меж них и профессора, и депутаты, представители власти, в том числе Станислав Говорухин и Людмила Швецова (они за одним столом с мастером). Услышать Евтушенко, который с легкостью способен завораживать целые стадионы, — редкая удача. Тем более что он живет в США и прошлым летом перенес операцию на ноге, которая заставила изрядно поволноваться его почитателей. Однако с первой же минуты встречи Евтушенко показывает, что он живее всех живых и способен звучать не менее мощно и магнетически, чем в эпоху «оттепели».
Начал он, правда, не с тех лет, с военного детства. Прочитал несколько ранних стихотворений, написанных в пору, когда еще «не нарастил мускулы», и тут же сорвал аплодисменты. Прокомментировал их так: «Когда я прочитал отцу эти стихи, он сказал, что они «настоящие, ведь ты почувствовал боль другого человека». Но, по-моему, я начал писать настоящие стихи, когда понял, что главное было в детстве, а оно совпало с войной и триумфом народа». И добавил, что как раз сейчас решил еще раз вспомнить детство и написать книгу о нем: роман «о том, как пытался в 9-летнем возрасте с девочкой 10 лет бежать на фронт, чтобы драться с гитлеровцами», как попал в плен и познакомился с удивительным человеком, профессором, изменившим его жизнь.
А дальше — череда стихов, прочитанных в фирменной «певучей» манере. Таких, что завораживают, забирают, заводят. Таких, благодаря которым Евтушенко стал лидером поэтов-шестидесятников и которые и сегодня не теряют своей актуальности и энергетики.
— Мы вынесли поэзию в народ, — прокомментировал Евгений Александрович время, когда взошел на поэтический Олимп, и со вздохом добавил: — Сейчас разорвалась связь поэтов с народом, никто не ездит по регионам, кроме меня. При этом меня обвиняют, что я живу в Америке. Хочу ответить — я не живу там, я там работаю. Патриотизм к родине не противоречит патриотизму ко всему человечеству.
Публика, впрочем, про Америку у поэта, похоже, и не собиралась спрашивать — накопилась масса иных волнующих вопросов. Все больше умозрительных. Например, о том, как выстраивать новую культурную политику страны и стоит ли ориентироваться на Европу или идти своим, русским путем? Вопрос как никогда актуальный, ведь приоритетная задача Года культуры — сформулировать эту концепцию. Евтушенко ответил не задумываясь: «Не согласен! Говорить, что Россия — это не Европа — это унижение. Россия — это и Европа, и Азия. Россия — часть европейской культуры, а ее не существовало бы без России».
Финальное же стихотворение поэт посвятил своей супруге Марии Евтушенко (Новиковой), которая в самые тяжелые минуты, проведенные в больницах, всегда была рядом, поддерживала, заботилась, давала сил. «Иногда мне было ее жалко и хотелось умереть, чтобы не мучить ее», — предварил посвящение поэт, и только в этот момент стало ясно, как мучительны были все операции, перенесенные им за последние годы, и сколько мужества потребовалось, чтобы потом вернуться к работе и выступлениям.
Хочу я тебя разлюбить — не могу,
чтоб только совсем отпустить бы
на волю,
когда я от боли уже чуть не вою,
а после впадаю почти в немоту.
Пусть лучше один я все перенесу,
пусть лучше один я отплачусь,
отмучусь,
за что же тебе эта женская участь — остаться Аленушкой в темном лесу?
Лишь редкая женщина, кто устоит
при лязге зубов, окружающих
в чаще,
но счастье великой жены состоит
из мужниных, с ним разделенных несчастий.
