Господь, Дурак и Мудрец
Господь, разговаривая с Мудрецом и Дураком, предложил им загадку на сообразительность.
— Вот пять предметов: детская пеленка, погремушка, простыня, презерватив и саван. Дайте истолкование: почему они оказались в этом наборе?
Мудрец думал недолго.
— Загадка проста и в то же время исполнена глубокого смысла, — сказал он. — Перед нами символический путь от рождения до смерти. Путь, изобилующий сложностями и препятствиями. В пеленку заворачивают младенца, когда он является на свет. В саван его обертывают, когда срок его жизни истекает. На простыне люди отдыхают, производят себе подобных и испускают последний вздох. Презерватив — аналог вечного вопроса: «Быть или не быть?» Все мы находимся под угрозой нерождения. И каждый из нас может стать помехой на пути возникновения новых поколений. Погремушка — не только детская забава, но и концентрированный образ: политической говорильни, дикарского и демократичного искусства, неизменного в своем желании поучать и развлекать. Погремушка соотносится еще и с колоколом, сзывающим народ на сход.
Господь остановил поток красноречия легким движением длани — ибо знал: Мудрец может витийствовать бесконечно долго. На то он и Мудрец.
Заговорил Дурак. Он изрек:
— Тут главное, конечно, погремушка. Это до сих пор самая любимая моя вещь. Она моя рабыня и повелительница. Как радостно она исполняет мои желания! Захочу отвлечься от тяжких дум, взмахну ею — и печали как не бывало. Захочу наказать сына, который принес из школы «кол», и огрею его ею. А потом оба мы смеемся, и становится теплее на душе. Когда жена отказывает мне в ласке, то, прости, Господи, погремушка заменяет мне жену. Она податлива, трещит точно так же, не умолкая. Я не шибко разбираюсь в покроях верхнего и нижнего белья, потому плохо отличаю пеленку от савана, а простыню от пеленки. Презерватив — нужная в хозяйстве вещь. Его я использую как напальчник, когда шинкую капусту. Для других целей он мне не нужен. С погремушкой предохраняться, как известно, необязательно. Что касается простыни, пеленки и савана, все же добавлю: Ты, наверное, хочешь намекнуть, что белье в моем доме давно не стирано. Что ж, справедливое замечание. Пожалуй, после разговора с Тобой я займусь этим. Тяжело жить, Господи, когда не в ладах с женой.
Господь впал в глубокие размышления. Он молчал длительный отрезок времени.
— Ну, а что скажешь Ты? — подступил к Нему Мудрец. — Объяснишь ли смысл конгломерата вещей? И в какую концепцию обратишь логически выстроенную цепочку?
Господь спросил:
— Вы уверены, что хотите знать истину?
— Конечно! — закричал Дурак. — Истина всегда необходима!
Вздохнув, Господь признался:
— Эти пять предметов не поместились в моем вещевом мешке, с которым я собирался отправиться к людям, чтобы задать им те же вопросы, которые задал вам. В моем мешке поместились спички, одеяло, соль, перец, кастрюля, книга, бубен, компьютер, зубочистка, аквариум, футбольный мяч, шайба, клюшка, инвалидная клюка, бутылка, банка, вилка, ложка…
Он перечислял и перечислял. Мудрец и Дурак утомились слушать.
— Я хотел спросить у людей: «Зачем вам все это?» — закончил Господь. — Но пять предметов не удалось втиснуть в мешок. Я не знаю: стоит ли без них обращаться к населению земного мира…. Ведь набор неполный.
— Конечно, не стоит, — заключил Дурак. — Ведь, не зная всей полноты исходной задачи, невозможно ее решить.
Мудрец засомневался:
— Почему не найти мешок побольше?
— Найти? Мешок? Такого размера? Что ж, ищите и обрящете, — сказал Господь.
С этими словами Он покинул Мудреца и Дурака и отправился по весьма срочным, ждавшим Его делам.
В своем блокноте Он записал: «Какие странные создания люди! Кто их сотворил? Из череды одних и тех же фактов они делают диаметрально противоположные выводы!»
Красивая
Она была уродлива. Очень уродлива. Но много и кропотливо работала и сделалась большой начальницей. Все стали говорить: «Какая красавица!»
Такое чудесное преображение с ней произошло.
Должно быть
У человека должно быть счастливое детство, чтобы на протяжении жизни его поддерживали воспоминания об этой чудесной поре.
У человека должна быть счастливая молодость — потому что это самый счастливый период жизни.
У человека должна быть достойная зрелость, потому что, если нет достигнутого подобающего положения в обществе, о какой зрелости может идти речь? Это будет жалкое прозябание!
К человеку должна прийти радостная старость — спокойная, с осознанием исполненного долга, пора отдохновения от трудов и хлопот.
Тогда ему будет что вспомнить после смерти.
Врач
Врач не обязан помнить своих пациентов. У него их за день перебывает столько, что, наверное, в глазах темнеет.
Для того чтобы вспомнить, чем пришедший страдает (и зачем пожаловал) и на что жалуется, специально производят запись в медицинской карте посетителя.
Но поскольку народу наплывает много, то запись делается формально: поспешно и неразборчиво — ее спустя короткое время не распутаешь — и то, что по свежим следам было зафиксировано, воспринимается шарадой и загадкой. Весь расчет на то, что больной больше не появится. Помрет или потеряет силы добрести до поликлиники.
Ну а что делать, если не помер и силенки есть?
Я веду свою параллельную медицинскую карту и фиксирую, что продиагностировано, что прописано. Подсказываю, советую врачам, как со мной поступать. Для чего обложился справочниками. Читаю — как развивается и прогрессирует болезнь, какие осложнения может дать. Поэтому всегда готов к вопросу врача: «Что же мне с вами делать? Посоветуйте…»
Излагаю примерный план лечения. Врачи очень меня за это благодарят и ценят.
А те, которые о себе не заботятся и пускают дело на самотек, те, конечно, мучаются, нервничают, переживают и от этого болеют еще сильнее. Их доктор спрашивает:
— Что у вас?
— Да как же! Да у меня это, это и это.
— Что вы говорите!
— Неужели вы забыли, как направили меня в прошлый раз на рентген?
— Разве? Что, и снимок есть?
— Да вот же он, подклеен к карте.
— Очень интересно. А зачем вам грудную клетку снимали?
— Да потому что боли.
— Ах, вот оно что… Ух ты, да у вас тут…
— Что?
— Ну, не важно, надо еще кровь сдать. Как можно быстрее. И мочу принести.
— Да я же вчера сдавал.
— Да что вы! Ах, действительно, есть результаты. Ух ты!
— Что такое?
— Надо вам уже идти…
— Куда?
— В магазин ритуальных услуг.
— Да это вы не мою карту смотрите!
— Разве? Ах, да… Вот ваша. Ну, поздравляю. У вас все в порядке. И снимок, и результаты. Что я вам в прошлый раз прописал?
— Не помню, у меня склероз.
— Вы с чем ко мне пришли? С болью в груди или с потерей памяти?
— У меня боли в груди от того, как вы работаете!
— Когда плохо работаем. Сейчас или в прошлый раз?
— Всегда! Постоянно!
— Значит, память у вас хорошая. Если это помните…
Чтобы таких разговоров не происходило, сами следите за своим здоровьем. И ведите параллельную запись — прежде всего наименований препаратов, что вам рекомендованы. Иначе лучше сразу занимать очередь в ритуальный магазин.
Вещи из-за границы
Почему любил покупать вещи за границей? Потому что, надевая их, облекался в ту погоду, в то время, в ту жизнерадостность, какая была, когда они приобретались, — счастливое время отпуска, ничегонеделанья, беззаботности…
Он
Я смотрю на его гладкую прическу, сытое лоснящееся лицо и пытаюсь вообразить: в чем его счастье? В том, что все принимает так, как есть? В том, что уверен в собственной непревзойденности? Или в том, что сознает свою убогость и дивится: как удалось при таких способностях так высоко взлететь?
Жена уступает ему по ночам — уже хорошо.
Подчиненные не разоблачают его некомпетентность — тоже неплохо!
Не гонят со службы — вот и славно.
Если бы ему пришлось жить во время войны, он, наверное, пошел бы в тыловики (а то и в полицаи) — так проще, спокойнее и безопаснее.
А теперь, когда время безопасное, он ведет себя как воин.
Умен ли он? Безусловно, умен. Но каким-то своим, особенным, ограниченным умом. Знает, что надо говорить, как себя держать.
Понимает ли, что делает? В пределах своего разумения — безусловно, понимает. Но ведь есть куда более широкое поле воззрений, о котором он не ведает. Его взгляду не дано охватить объем. Не дано — и все. Вы ничего не поделаете с тем, что у этого человека врожденно отсутствует периферическое зрение, а есть только лобовой взгляд. Или наоборот: нет прямоты созерцания, а есть боковые фиксации происходящего.
И никто ему не скажет: так делать нельзя. Некрасиво. Неэтично.
Приближенные боятся потерять влияние и деньги. А неприближенные — утратить жалкие крохи, что им перепадают с барских столов и пиршеств.
Что хочет, то и делает. То и творит. Самодурствует. Сибаритствует. Чудит.
Вы, может, думаете, что прошло время неотесанных королей и тупых мужланов? Вот уж нет! Как не прошло время и подобострастной челяди, заглядывающей в рот своим патронам, господам.
Что до челяди… Вы хоть понимаете, среди каких людей живете? Один попросил жену (а не врача!) срезать ему родинку на спине. Чем она ему мешала? И срезала! Обычными ножницами. И болван умер в мучениях.
Другой обратился к врачу, чтобы удалили хвостик — атавистический, растущий из позвоночника отросток. И врачи (вот какие умницы!) удалили. Отрубили. Как собаке. И он начал гнить после этого.
У того, о ком я говорю, хвоста нет, но он кажется мне чертом.
Но, может, я не прав?
Вы не можете быть уверены ни в чем наверняка.
