Само по себе событие — прибегнуть НЕ к пастернаковскому хрестоматийному переводу, известному каждому со школы. Слова соскакивают с языка сами собой. Эдгар (глядя на мертвого Лира): «Государь, очнитесь!» Кент: «Не мучь души. Пускай она отходит! Лишь враг старался б удержать его для пыток жизни». Худрук театра «Эрмитаж» Михаил Левитин берет не столь широко известный (хотя книга издана с предисловием Бартошевича) перевод замечательного мастера Григория Кружкова, который на вопрос «сколько Шекспиров нам надо?» остроумно заметил, что «хорошего много не бывает». Понятно, что Пастернак — недосягаемая эталонная вершина, но целью Кружкова было создать пусть и второй в очереди, но все же очень качественный перевод. К тому же вы понимаете, что купюры неизбежны, и работать с более современным текстом в этом смысле проще.
У Левитина сейчас каждая секунда на счету, процесс все же нервный, но нам он решается кое-что разъяснить.
— Вы где-то уже упомянули, что только и видели в этой роли своего друга, артиста театра им. Маяковского Михаила Филиппова...
— Я знаком с ним с 23 лет. Это огромные, серьезные отношения, которые в какой-то момент прервались, но потом возобновились с новой силой. Он сыграл у меня в «Тайных записках тайного советника» по Чехову (роль Николая Степановича), за что получил «Золотую маску», сыграл в «Меня убить хотели эти суки», за что получил Премию Станиславского. Он постоянно здесь что-то играет, хотя это не значит, что Михаил изменил Театру им. Маяковского, даже планов таких нет...
— Но Лир...
— Насколько я знаю, ему три раза предлагали Лира до меня. И все три раза он каким-то образом увиливал. В моем случае сам факт большой человеческой и творческой дружбы заставил его перестать бояться. Репетиции на исходе. Он в прекрасной форме; те задачи, которые я перед ним ставлю, он блестяще выполняет. Он очень интересен в этом образе. Сейчас, конечно, все будут говорить — да зачем вы взяли «Лира»? Вы что — конкурируете? Самоутверждаетесь? Ни-че-го подобного. Это возраст. Мой и Филиппова. У нас возраст короля Лира. И если бы я был актером, то хотел бы быть только Филипповым.
— Особая история — перевод...
— Понимаете, некоторое время назад я колебался: ставить — не ставить... Ведь понятно, что «Лир» — это некая кульминация творчества, и к слову относишься серьезно. Так вот под рукой был острый перевод Осии Сороки, но мне не хватало в нем современности. Не в дурном ее понимании, а в плане доступности текста. И вдруг совершенно случайно обнаруживаем Кружкова! Оказалось то, что надо. Тем более, что у нас неумолимо сильная сценическая редакция: сто страниц в оригинале поставить в театре невозможно и не стоит.
— Вы хотя бы намекнете, что придумал потрясающий Сергей Бархин, художник-постановщик?
— Это станет новостью для ценителей Шекспира. И для неценителей тоже. Оно стало новостью даже для самого Бархина. Такое соорудили... нет, Британии там не ждите. А впрочем... мир Бархина таков, что даже по касательной все равно проникает масштаб.
— Особую остроту придает необычный Шут...
— Его играет у нас настоящий шведский королевский музыкант Элиас Файнгерш, состоящий при монаршем дворе. Золотой тромбон Швеции (хотя и родился в Москве). Кстати, недавно он получил Гран-при за спектакль «Саундтрек моей жизни» на сцене БДТ, — так что в театре фигура известная. В моем «Лире» все случайно. Вот и Элиаса я встретил совершенно неожиданно, он сам написал музыку и в образе шута непременно возьмет свой тромбон... было бы смешно, если б я не использовал его уникальные способности. В спектакле много, говоря современным языком, аттракционов.
— Нет глупой «актуализации», параллелей?
— Да ни на одну секунду! Есть единственное желание понять бессмертность этой истории. А когда понимаешь, что она бессмертна, история моментально становится тебе теплой и интимной.
