Внутреннюю атмосферу в Псковском театре давно уже нельзя назвать нормальной. Достаточно зайти на их сайт: уж месяц как снят и худрук Василий Сенин, и директор Сергей Дамберг, но они все еще числятся в «руководстве». На первой же странице в «новостях» — сплошные сообщения о замене спектаклей. Да и премьера теперь уже скандального «Банщика» (он пополнит копилку поставленных, но не показанных спектаклей, о которых говорит вся страна) все еще числится за 16-м апреля, хотя, понятно, что премьера не состоится уже ни в апреле, ни в мае...
Но если в случае с «Тангейзером» на театр навалились внешние силы, то во Пскове и.о. директора (некая Татьяна Мартынова) сама прогнула артистов, чтобы они подписали «письмо Мединскому», и те с большим удовольствием прогнулись. Правда, не все. В письме, помимо прочего, сказано, что «безусловной интригой для гурманов станет степень оголенности артисток, ведущих свои монологи в общественной бане».
Для «МК» ситуацию комментирует сама Варвара Фаэр.
— Варвара, кто подписал письмо?
— Старая часть труппы, которая была в оппозиции к бывшему худруку Василию Сенину. Мне пока официально никто ничего не объявил, но о ситуации рассказали актеры, отказавшиеся подписать эту петицию. Исполняющая обязанности директора вчера вызывала каждого актера из проекта и уговаривала подписать письмо к Мединскому. Под всякими страхами и давлениями.
— А в чем опасность вашей пьесы?
— Ее заказал мне Василий Сенин, когда еще был худруком. Все-таки он два года работал во Пскове, чувствовал его странную специфику, и ему очень хотелось поставить именно документальную пьесу про жизнь псковичей. Я эту пьесу сделала, она достаточно жесткая, с черным юмором.
— Это реальные события, реальные интервью?
— Совершенно верно. Абсолютно реальные люди. Нельзя было, скажем, не затронуть проблему власти. Она затрагивается автоматически: люди в совершенно бесправном положении, всего боятся. Главный герой у меня банщик (реальный псковский банщик), он оказался экстраординарным человеком, мыслящий чудесным образом... начитанный, «насмотренный», очень образованный, с самостоятельным мышлением. И вот канва пьесы в том, что работая незаметным банщиком, мужчина периодически слышит и наблюдает разный приходящий контингент, рассказывающий о своих проблемах и чувствах. Это его наталкивает на собственные воспоминания и размышления.
— Да, но все это подано остро?
— Остро, жестко, с примесью черного юмора, тем более, что по сюжету — банщика из бани уволили, и жизнь его сложилась таким образом, что лучший выход для него чтобы выжить — сесть в тюрьму.
— То есть директорат театра испугался постановки?
— Видимо, да. Меня — приказом и.о. директора! — заставили сделать прогон без костюмов, декораций и реквизита, что само по себе неправомерно. Я им сделала подобие читки, на которую пришли два артиста — один народный (Юрий Новохижин) и заслуженный (Сергей Попков). Попков орал: «Вы меня оскорбили своим прогоном! Вы мне два часа объясняли, что я — г...но». Как говорят психологи, людьми недоразвитыми черный юмор воспринимается как оскорбление. Новохижин вообще посоветовал мне подобру-поздорову поскорее убираться «в свою Москву».
— Иначе что?
— Вот я и ему хотела бы задать такой вопрос. Когда я разговаривала с Василием Сениным на эту тему, он тоже отметил, что в этом высказывании есть элемент угрозы.
— А кого же пригласят худруком в театр, это известно?
— Они сами не знают. Насколько мне известно, Месхиев (а он должен возглавить театрально-концертное объединение Псковской области, куда войдут два театра, филармония, — ссылка из энциклопедии) был настолько наивен, что спросил у уволенного Сенина — нет ли у него кандидатуры на должность худрука.
— Очаровательно. Его вынудили уйти?
— Это была отвратительная мелкая возня. Его выживали таким же заспинным подлым образом. Как вы думаете, если Сенину даже не предоставили машину, чтобы доехать из Питера во Псков. Это мелко и недостойно. Месхиев, зайдя ко мне на репетицию, сказал, что не будет вмешиваться в художественную часть, что, в итоге, означало прямо противоположное — началась возня, чтобы не допустить спектакля.
— Я все могу понять: не нравится спектакль — черт с вами, закройте. Но почему это так гадостно надо делать руками актеров?
— Когда я в три часа ночи об этом узнала, скажу честно — я расхохоталась. Потому что большего идиотизма не придумать. У меня в проекте занято 11 человек. Из них подписали пять. Но помимо них подписали еще очень многие сотрудники театра, даже не знающие, что это за спектакль — ничего не слышали и не видели. Видимо, директору приказали это сделать, и она, боясь потерять место, это делает.
— А права у кого на пьесу и постановку?
— У театра.
— Жаль, а то бы поставить ее в Театре.doc...
— Мне несколько знакомых документалистов сказали, что работа очень достойная, хотя и жесткая.
