Жители деревни Перемилово, куда почти 25 лет назад переехал из столицы художник, долго просили его нарисовать что-нибудь этакое. Например, Кудыкину гору. Кстати, она совсем рядом находится: по проселочной дороге от Перемилова прямо пойдешь, потом от большой сосны налево, через поле, два раза направо, затем немного лесом – и вот гора перед тобой. Как-то раз Любаров нашел ее и узнал, что кроме русских на ней обитали евреи. Жили компактно, общинами, промышляли, молились в синагогах. Собственно, чудное путешествие вылилось в выставку.
На стенах Бахрушинского музея русско-еврейское раздолье. Вот пузатые мужички в лапсердаках мобилизованы со страниц Торы и высажены прямо в наши среднерусские снега. Еврейские женщины, равно как и русские: пышны, белы и желанны. Гламурные и худые в сравнении с ними – помойка. И деревенских из Перемилова, и еврейских из местечка Любаров любит и вожделеет. Для него красота не имеет национальности.
Любаров не только художник, но и музыкант. Все полотна звучат; в них – гармоника, гитара, балалайка. Вот «Поющие»: стоят пять уродцев с большими плоскими лицами и разинутыми ртами в форме «о». Слышно, как они голосят, слаженно и пронизывающе. Воздух вокруг дрожит. Впрочем, Любаров еще и фенолог: рассветы, закаты, смена времён года. Его работы – полное собрание человеческих чувств, где нежность сочетается с юмором, а любовь с сатирой, но не злой. И пусть его евреи с откровенно семитскими чертами, иногда грубыми. Как он их любит! Сколько тепла, иронии, родства! На картине «Семья» даже корова еврейка, тот же затуманенный взгляд.
Русский цикл от еврейского отличается разобщенностью героев. Они лежат в обнимку, но смотрят в разные стороны. В хороводе цепью держатся, а глазами косят: не залез ли кто куда не следует? В еврейской серии такая разомкнутость просто немыслима. Жарит иудей рыбку – весь сомкнулся к сковородке, спина дугой композицию замыкает. Вот тесто раскатывают, халу лепят, конец жгутиком собран, свит, и пальцы сплетены. Еврей горюет на берегу, то не замечает, как кустодиевская Венера обнажает роскошные телеса. Сидит скрючившись, обхватив колени, застегнувшись на все пуговицы, натянув черную шляпу на голову, и взгляд устремляет внутрь души.
Разговор с Владимиром Любаровым после осмотра выставки:
– Как ваши евреи очутились в деревне Перемилово?
– Ортодоксальных евреев в черных шляпах и лапсердаках я начал рисовать в начале девяностых после поездки в Антверпен. Но они получались у меня неживыми, как будто картонными. Это продолжалось до тех пор, пока я не поместил их в русскую зиму, в свою живописную деревню Перемилово. Тогда мои евреи ожили! При этом они ничуть не поступились своими обычаями и традициями. Среди русской природы справляют Субботу, вертят над головой петухов, лепят халы. И даже время от времени летают, что случается от избытка чувств и хорошего настроения.
– Тем не менее люди, придерживающиеся в иудаизме жестких канонов, вряд ли будут в восторге от вашей живописи. Найдут неточности, не говоря уж про то, что в этой религии вообще запрещено рисовать людей.
– Я рисовал своих евреев не как этнограф, хотя изучал историю костюма, иудейскую символику, честно штудировал книги по иудаизму и даже собрал по этой теме неплохую библиотеку. Но все-таки герои моей еврейской серии – плод художественного воображения. Вот я и прошу истинно верующих людей простить мои домыслы и вольности.
– Правильно понимаю: ваша еврейская серия – это своеобразное восполнение русского цикла, то есть поиск того, чего нам в жизни не хватает?
– Ни о чем таком я не думал. Боялся перепутать такие детали, как менора и мемуза, тфилин и талит, не говоря уже о Суккоте и Шаббате.
– А русский вопрос и еврейский ответ перепутать можно? Нашу всегдашнюю жажду все бросить и выйти на волю, непредсказуемую тягу на край света. И еврейскую, тягу быть вместе, когда судьба разбрасывает по краям света?
Вместо ответа Любаров достал из заначки бутылку водки Главспирттреста (на этикетке – собственная картинка) и предложил немедленно разрешить все подобные вопросы практически. Мы разрешили-таки. Как привыкли, как умеем, как делаем это на Руси уже не одну сотню лет...
