То там, то здесь просачивается информация — и о «перекличке» с нашими днями, и о неожиданно появляющемся ОМОНе, и... вот один из главных сюрпризов — исполнение роли пристава следственных дел Порфирия Петровича Ефимом Шифриным, который сотрудничает с Театром мюзикла с первого дня («Времена не выбирают»), но роль в «Преступлении» выбирал по принципу «где меньше петь надо», а вышло так, что петь надо ого-го-го, и партии весьма непростые.
Впрочем, о своей работе в столь необычном проекте он расскажет сам:
— Как вы знаете, Андрей Сергеевич не только не чужд музыке, он вырос в ней, будучи студентом Московской консерватории по классу фортепиано. В своих воспоминаниях он писал, что «очень хорошего пианиста из меня не получится, а быть обыкновенным не хочется». Это что касается его музыкального бэкграунда...
— Он как-то делился с вами — в чем меседж конкретно его постановки?
— Понятно, что это будет не музейное воплощение «Преступления и наказания». У нас не принято называть это мюзиклом по призыву Швыдкого, потому что слово «мюзикл» напрягает всех, смущает, раздражает, потому что по совершенно непонятной инерции с мюзиклом почему-то связывают опереточный канкан. При этом бродвейские мюзиклы иногда являют собой настоящие трагедии: это и «Отверженные» Гюго, и «Мисс Сайгон», да и в «Чикаго» особо не нахохочешься... так что инерция мне непонятна.
— Ну хорошо, пусть будет «музыкальный спектакль»...
— Но это неточно. «Преступление» — это именно мюзикл, и делают его таковым не то, что «немножко поговорили и попели», а мюзикальные традиции — мобильные декорации, ансамбль (когда герой массовки вдруг становится персонажем, одного и того же артиста можно увидеть в десяти обличиях), сама музыка Артемьева, весьма разнообразная... Понятно, что для Кончаловского роман становится поводом для какого-то нового театрального проекта; понятно, что привычный (в иллюстрациях к книге) Петербург станет другим, никто не замыкается на времени действия романа — обязательно найдется много параллелей в современной жизни. Понятно, что, приступая к постановке в 2015-16 гг., Кончаловский не будет делать аутентичной постановки с привычным чахлым Раскольниковым...
— К тому же это, как ни крути, детектив.
— Конечно, и это делает «Преступление» удивительно театральным явлением. Раз есть детектив, то есть и острый сюжет. Право на этот сюжет, понятно, у Достоевского. Но мы прекрасно знаем из истории искусства, что сюжет не может лежать долго без того, чтобы кто-то еще на него не покусился. Вспомните историю создания «Гамлета». Это то, что мы бы сейчас назвали «по мотивам». Берется хроника Саксона Грамматика и... на крутом замесе таланта Шекспира, самого времени и всего остального получается «Гамлет», которого мы знаем. Поэтому сюжет мы не запретим использовать никому.
— Да мне кажется, никогда не надо молиться на эту аутентичность.
— Но опять же, понятно, что переносе в нишу мюзикла, трактовка делается сообразно средствам нового искусства. Так что наше «Преступление» — это не то, что надо учить школьникам перед экзаменами, но понятно, что должна сохраниться главная затея произведения. Это важно.
— Так какая главная идея?
— Слушайте, ну есть убийца. Он совершает убийство во имя идеи. В 2016 году... не хочется опошлять разговор какими-то примерами, но посмотрите, что творится за окном, в мире — это же непростые убийства. Непростые массовые конфликты между странами, конфессиями... это все убийства ради идеи. Так что 2016 год — это хорошее время, чтобы вспомнить — как все это затевается и чем это кончается для общества.
