Перед официальным автомобилем ММКФ, установленным на Пушкинской площади, красовались деревянный крест и икона. В спешке все приводилось в божеский вид. И впервые за долгие годы Никита Михалков отменил встречу с прессой, которая традиционно проходит часа за три до начала официального открытия.
Призывник с педикюром
На «Ке-ды», открывавшие ММКФ, Сергей Соловьев не взял у государства ни копейки. Он и представить не мог, как заявится на пороге Министерства культуры и скажет, что снимает фильм ни о чем. А началось все с рассказа Андрея Геласимова «Paradise found» в стиле блога. Соловьев его прочитал и поймал себя на том, что несколько раз пересказывал своим студентам рассказ, хотя снимать тогда еще не собирался. «Геласимов меня сразил. Мне так понравилась идея, что парень покупает кеды перед уходом в армию», — рассказал Сергей Соловьев.
Заусенец мешает кеды надеть, и новобранец по рекомендации продавца идет в педикюрный кабинет. Там-то все и начнется — со встречи с прекрасной девушкой Амирой. Зачем ему вообще кеды? Чтобы было кому из армии ждать. Сергей Соловьев пел хвалу автору литературного первоисточника, а между тем фильм имеет весьма отдаленное отношение к этому сочинению. Он многое додумал и дописал, например, монолог о девушке в трусах. И возникла его, соловьевская, поэма, которую Геласимов мудро принял.
— Покупать кеды перед уходом в армию — это же колоссальная работа мысли. Меня эта история заворожила, — рассказывает режиссер. — Когда снимаешь кино, очень важно, чтобы возникала совместная ворожба. Первоначально ее автором стал Геласимов, а потом и вся группа занялась ворожбой. Я вспомнил альманах 50-х «Тарусские страницы», где печатались гениальные рассказы Козакова, сочинения Окуджавы. Это были не художественные произведения, а голос эпохи. И теперь благодаря Геласимову мне показалось, что вышел второй том «Тарусских страниц». Для кризисного состояния полезно, чтобы возвращался живительный воздух искусства. Соловьев — противник кастинга.
— Люди должны материализоваться из воздуха, — говорит он. — Аглаю Шиловскую, сыгравшую главную роль, я увидел на церемонии «Золотого орла», когда она вручала награду Станиславу Говорухину. А Коля Суслов когда-то поступал ко мне, но по указанию бабушки решил идти в Щукинское. Я должен был на него затаить обиду, но почему-то вспомнил, когда стал снимать, волосатого типа, который к нам поступал. А то, что он похож на Мика Джаггера, выяснилось по ходу съемок. Мы искали автомобиль для съемок, а в итоге нашли актера. Им оказался механик Илья Нагирняк, сидевший в автомобиле. Он что-то паял. И я ему сказал: «Давай паять вместе». Мне важны были люди, у которых не просто звезда во лбу горит, у них должен был быть особый дизайн лба. Так я увидел нашего Даню в бахчисарайском детском доме.
Воспитатели сказали: у мальчика совсем хреновые дела. Предложила мне найти хорошего дауна. Но мы все — дауны. Они такие же, как мы, только лучше. Нам кажется, что их надо изолировать. Но это нас нужно туда отправить. Когда Даня выносил чемодан в последней сцене, я не мог понять, где это видел. Дошло: так его носил Смоктуновский. Вот кто был великим Дауном!»
Сергей Александрович не заметил, как перешел от аутистов к даунам. Именно детки из интерната для аутистов снимались у него — Даня и его друг Эдик, без которого мальчик не хотел ничего делать. Соловьев вспомнил, как в 1960-м его самого в армию призывали, а чуть позже прямо со съемок «Станционного смотрителя» забрали в армию президента ММКФ Никиту Михалкова: «Мы его неделю или даже месяц провожали. Приходили на сборный пункт, слушали «Прощание славянки», говорили «До свидания», а потом вновь возвращались. Знаю, что Андрей Геласимов тоже провожал сына в армию, и тогда родилась его новелла. Главное, чтобы не было войны, чтобы все наши и не наши были живы».
«Ке-ды» фильм, какого давно у Соловьева не было: простой, легкий, для кого-то старомодный. Но в нем столько воздуха и человеческого тепла. А сцена проезда героев в автомобиле со временем может стать классикой.
Лук и чеснок Марины Абрамович
Марко Дель Фьоль впервые приехал в Москву. С 16 лет он снимает документальное кино, учился в католической школе, хотел быть священником, но в итоге стал режиссером и приобщился к науке. Его картина «На перепутье: Марина Абрамович и Бразилия» участвует в документальном конкурсе ММКФ. «В 90-е я впервые увидел Марину по телевизору, — рассказывает Марко, — тогда и началось это кино. У нее есть привычка постоянно делать заметки. И мы договорились, что после каждого съемочного дня она нам будет рассказывать о том, что чувствовала во время съемочного дня. Половина текста, который звучит в фильме, основана на ее дневниках. Мы сохранили всю хронологию путешествия по Бразилии. За это время Марина прошла через сложные физические и духовные испытания. Три года шла работа над фильмом. Марина переживала все не только как человек, но и как художник, думала о том, что она сотворит по окончании путешествия. Она считает, что художник должен уйти в пустыню, как Христос, и сама жила с аборигенами в Австралии. Я согласен с Мариной в том, что мы должны быть озабочены свободой окружающего мира больше, чем мобильными телефонами».
Режиссер, конечно же, не хотел, но слегка разоблачил Марину Абрамович и ее духовные практики. Теперь кажется, что вся ее деятельность — это игра и обман. Но некоторые ее встречи с бразильцами потрясающие. Например, с женщиной, родившей 18 детей, а 49 выкормившей своим молоком. Метод самой Абрамович — пакетик с луковицей и чесноком. С ним она путешествует по миру, ест на голодный и полный желудок. Это лучшие антибиотики. Но не иначе как SPA-процедурами выглядят обмазывания грязью ее немолодого тела в джунглях. И делает это под пение не вызывающий доверия человек. Все накопленные переживания Марина потом понесет в массы. Сотни людей выстроятся в Нью-Йорке на ее перформанс, чтобы приобщиться к чему-то высокодуховному, поискам нового смысла. И теперь это кажется сомнительным.
