Штайн подошел к произведению Берлиоза с изрядной долей иронии. Только вот вопрос: удалось ли публике воспринять эту иронию адекватно или она (публика) на полном серьезе следила за происками краснолицего Мефистофеля, полетом героев на кукольных конях или божественным вознесением Маргариты при помощи тросов…
В драматической легенде — именно так определил автор жанр своего произведения, которое тем не менее все называют оперой, — всего четыре персонажа: Фауст, Мефистофель, Маргарита и некто Брандер. Но ничего камерного в этом сочинении нет: она насыщена огромным количеством хоров и массовых сцен, в которых хор, миманс и балет перевоплощаются из танцующих пейзан в марширующих солдат, из пьяных гуляк в небесных духов, из студентов в князей тьмы и пр. Сюжет весьма прост по сравнению не только с трагедией Гете, но и с оперой Гуно, созданной, правда, лет на пятнадцать позже. Берлиоз, писавший текст либретто вместе с Альмиром Гандоньером, создал образ романтического героя байронического типа. Он всем не удовлетворен, лишь природа внушает ему восторг, но и то ненадолго. Мефистофель легко «разводит» Фауста, сначала подсунув ему девственницу для соблазнения, а затем прокатив его на летающем коне прямиком в пандемоний. Где радостные демоны встречают его песнопениями на таинственном языке. Ну а поруганная и казненная Маргарита отправляется в противоположном направлении к небесам под пение ангелов.
Писал ли это Берлиоз всерьез? Похоже, что именно так. Хотя закончил он свое произведение, над которым работал двадцать лет, в 1846 году. А посмеиваться над романтическими «метаниями» стали гораздо раньше. Наш Пушкин, к примеру, в «Евгении Онегине», который, по мнению неортодоксальных пушкинистов, является остроумной мениппеей, иронизирующей над Байроном и его подражателями. Во всяком случае, Петер Штайн заявил о своем намерении «показать здесь знаменитую романтическую иронию, которой пронизана опера». Более того, режиссер считает, что и «любовная история Фауста и Маргариты описывается иронически».
Режиссер и сценограф Фердинанд Вегербауэр, строго следуя партитуре, проиллюстрировал все предписанные ремарки. Пейзане плясали, солдаты под звуки Венгерского марша (самый известный «хит» этой оперы) маршировали в буквальном смысле вдоль, поперек, да еще и по диагонали сцены, а затем все как один полегли в бою. Блуждающие огни танцевали менуэт. Геенна огненная пылала, а демоны заталкивали обратно пытавшихся вылезти грешников; ангелы были снабжены головными уборами в форме нимба, ну а про летающих коней и подъем Маргариты уже говорились…
Все это было, разумеется, очень смешно. Для тех, кто вник в романтическую иронию. Однако, как показалось, в нее не вполне вникли ни Туган Сохиев с оркестром, ни солисты. Нет, конечно, Дмитрий Белосельский (Мефистофель) был полон сатанинского сарказма. Но весь этот сарказм адресовался Фаусту, а не самому себе. Хотя над красным лицом и «дьявольской» походкой вполне можно было бы похихикать. А уж наши романтические герои — какая там ирония! И албанский тенор Саймир Пиргу в партии Фауста, и замечательная Ксения Дудникова в партии Маргариты были очень серьезны. Музыка Берлиоза, театральная, яркая, полная контрастов — тембровых, динамических, темповых, жанровых, — как бы застыла на месте, повинуясь осторожному, если не сказать вялому управлению маэстро Сохиева, и не явила не только обещанной иронии, но даже и какой бы то ни было энергии. Что очень удивило: от Тугана Сохиева, который великолепно знает и любит Берлиоза и, по его собственным словам, ощущает в его музыке «мощь и драматизм», хотелось услышать гораздо более «мощную и драматическую» интерпретацию.
В целом вышло красочное шоу с забавными, принципиально простыми театральными эффектами, но, увы, не принесшее удовлетворения в музыкальном отношении. И даже прекрасный вокал Ксении Дудниковой хоть и спас положение, но лишь отчасти. Остается, подобно Фаусту, сетовать по поводу души, «жаждущей и не находящей здесь счастья…»
