В момент чуть ли не банкротства (2013) худруком Концертхауса был избран Матиас Наске (Matthias Naske), который сумел оставить венцам венское, не повелся на попсу, хотя его и вынуждали к этому обстоятельства. Он крайне редко дает интервью, но репортеру «МК», по счастью, не отказал. Тем более, что неожиданным переводчиком выступил известный пианист Виктор Ямпольский, основатель Трио им. Рахманинова.
«А бисы вам пришлют по смс»
— Три года назад, едва заняв свой пост, вы во всеуслышание объявили Концертхаус банкротом, сумма долгов которого достигла шести миллионов евро... Мол, субсидии сократились до невозможности и жить так дальше нельзя. Положение как-то изменилось?
— Когда я его возглавил, здесь был минус в капитализации. И объявить открыто о проблемах — это уже половина успеха. Сейчас, конечно, стало лучше. Ведь и до кризиса за Концертхаусом была слава учреждения с очень качественным музыкальным продуктом. Однако прежнему руководству недоставало ясной позиции касательно культурной политики. Я пришел именно для того, чтобы это изменить. Дело в том, что из 100% всех наших трат в год — 86% мы зарабатываем сами, и только 14% приходится на субсидии извне. Причем, что интересно, Концертхаус — частная организация (хотя здание принадлежит народному Обществу Венского Концертхауса). За это время мы начали 10 новых абонементов (всего их 55), ведь моя главная задача — быть нужным и интересным для тех, кто здесь живет.
— А какая средняя заполняемость зала?
— Сегодня на Гергиева у нас распродано всё! А так я не веду статистики, потому что она все время врет. Процент, понятно, очень высокий. Качество — наш бренд.
— На какую публику вы опираетесь? Это 50/50 — туристы и местные жители?
— В этом доме гораздо больше венцев. Мы не так далеко расположены от Музикферайна с его шикарным золотым залом. Так вот туда идет больше туристов. Золото, что делать (улыбается). А мы являемся истинным зеркалом культурного многообразия города. Поэтому наши программы эстетически куда более разнообразны, чем в Музикферайн. У нас много джаза, камерной музыки, много оркестров.
— А вы хотите сказать, что в Музикферайн, из-за «заточенности» на туристов, скованы руки?
— Есть объективная вещь: туристическая привлекательность М. значительно выше, чем наша. У них потрясающие концерты, причем, преобладает романтический репертуар. А у нас, извините, 30% современной новой музыки! Это очень значительное число, это мало, где есть. Возьмите вон концерт Горана Бреговича — этакий балкинский поп, причем из партера убрали стулья, все стояли. Я к тому, что мне хочется быть ближе к людям, которые здесь живут. Понимать их музыкальные пристрастия.
— Но вы ощущаете конкуренцию с Музикферайн?
— Есть вещи, в которых мы конкурируем — скажем, приглашение Венского филармонического оркестра, выступающего и здесь, и там. А вот Баренбойм, например, Малера играет только у нас. Или как вам проект с немецким дирижером Томасом Хенгельброком, который в рамках программы a capella управляет хором, а его жена — актриса Йоханна Вокалек — речитативом произносит-пропевает текст? Такого вы в Мюзикферайн не увидите.
— Недавно Концертхаусу исполнилось 100 лет. Как изменилось отношение к музыке за это время, как полагаете? Она стала, в большей степени, интертейментом?
— Каждый зал ищет свою собственную миссию. Так вот миссия этого дома на протяжении стольких лет — дать возможность хорошей музыке и хорошей публике найти друг друга. Сблизить их. Тут многое зависит от посредника, то есть, от нас. Ну недостаточно просто привезти классных музыкантов. Надо организовать контакт этих ребят именно с их слушателем. Мы живет в период тотальной индивидуализации, наибольшего эгоизма; а это означает, что мы должны найти свои собственные, только нам присущие музыкальные предложения. Публика должна понимать, что ее любят. И мы стараемся. У нас осенью такой сервис открылся: когда человек покупает билет через интернет, он вносит свои данные, номер телефона. И после концерта он получает смску с названиями бисов, сыгранных после основного выступления (бисы на концертах не объявляются и, естественно, не входят в программку).
— Браво. Озвученный десерт...
— Это хорошо, если музыкант сам объявит. Но многие не желают говорить в голос: так, пианист Григорий Соколов играет по 6-7 бисов, неудивительно, что слушатели хотят расшифровки. И это только один из примеров. Или обратите внимание на нашу музыкальную газету — это не сухой календарь концертов, но сборник различных музыкантских историй, этакое наглядное сопровождение аудиоряда.
— Ага, а вот у нас есть такая практика, что дирижер любит рассказывать со сцены о том, что сейчас будет играть. Вы позволяете такие вещи в Концертхаусе?
— Я приветствую любую коммуникацию, любые формы, облегающие слушателю восприятие. А как иначе, особенно если речь идет о современной музыке?
«В гардеробе случится всё самое сокровенное»
— Должны ли быть дешевые билеты? В этом есть социальная миссия?
— Это всегда вопрос баланса. Задираешь высокую цену — отрезаешь важную часть публики. Тут надо быть предельно осторожными, и не делать резких движений. Хотя 52% наших доходов — это продажа билетов...
— Как публика меняется в последнее время? Стареет или молодеет?
— Во-первых, у нас есть костяк истинно нашей публики — 31 000 абонентов, то есть людей, покупающих билеты регулярно. Чтобы поддерживать их интерес, необходимо работать в новых форматах. Приведу пример. Есть знаменитый Венский филармонический оркестр, который все любят, все знают; а есть не менее прекрасный Венский симфонический (базируется в нашем Концертхаусе), — но если «симфоники» будут делать все то же, что и «филармоники», они никогда не выйдут из их тени. Поэтому мы придумываем интересные вещи: в пятницу в семь традиционно начинается концерт в зале, идет чуть больше часа — минут 70-80, а затем продолжается в гардеробе — солист с дирижером, например, могут вам вместе что-то изобразить, или ансамбль из духовых (взятых из числа оркестрантов), или восемь виолончелей...
— А публика?
— Она стоит вокруг, пьет шампанское. Накрыты столики. Кто хочет — может уйти, но народ страшно любит подобные вещи, потому что в непринужденной обстановке общаешься со звездами, с солистами, которые только что были на сцене, а теперь — на расстоянии вытянутой руки. Представляете — скрипач Джошуа Белл или дирижер Василий Петренко? Бывает, что дирижер (если он по первой профессии пианист) садится за рояль. Где еще такое увидишь? «Гардеробный концерт» продолжается еще минут 30-40.
— Каков практический смысл в подобной форме? Демократизация искусства?
— Нет, наоборот. Венский зритель нуждается в личном, интимном контакте с музыкой, так скажем, неофициальном. Это некий высший уровень. Мы ничего искусственно не насаждаем, это естественная потребность, имеющая глубокие национальные корни. С другой стороны, кто устал — может идти домой.
— Вы заявили о содержании аж 30% современной музыки в репертуаре. Сколь сложно удерживать такую планку, ведь многие филармонии с таким процентом просто бы прогорели: «Моцарта подавай, Моцарта!».
— Есть прекрасный ансамбль из более чем двадцати музыкантов — Klangforum Wien, специализирующийся только на современной музыке; вот у них будет семь концертов в Моцарт-зале... успех стабильный. Но, конечный, идеальная пока форма — это когда вы слушаете традиционную классику, в которой уверены, но обязательно включается одно совсем новое произведение. И тогда эта премьера «выстреливает». Или у нас есть фестиваль «смешанной музыки», причем, идею мы взяли в винном производстве, когда для получения особого напитка выращивается и смешивается виноград разных сортов (т.н. Gemischter Satz). Так и здесь — разные жанры микшируются в единое целое: например, певец сначала исполняет знаменитые песни Шуберта, потом вы слушаете народные мотивы, которыми сам Шуберт при написании вдохновился, и в финале идет неожиданная современная аллегория на эту же тему. Три в одном. При этом публика сидит на сцене: перед ней мы развернули три века музыкальной ткани...
— А вы сами композиторам заказываете произведения?
— Конечно, обратите внимание на этот лист сочинений — здесь все первые исполнения в мире. Увы, без спонсоров это было бы вряд ли возможно...
«Наша сила — брать зрителя в сообщники»
— Вы довольны акустикой Концертхауса? Она не нуждается в корректировке?
— Акустика здесь замечательная, хотя и отличается от Музикферайна. Оркестровая музыка до Брамса в Музикферайн звучат прекрасно, после — начинаются нюансы. Шостаковича куда лучше играть именно у нас, возможностей больше. Я уж не говорю о камерной музыке...
— Сегодня мы часто слышим о разорении тех или иных европейских оркестров; может, оркестровая форма в принципе не отвечает духу времени?
— У нас в Вене число оркестров не сокращается: здесь необыкновенно живая среда. Знаете, я считаю, что если ты хорошо работаешь, то будут востребованы и музыка как таковая, и оркестры. Вопрос в честности. Перед собой и перед публикой. Вот есть у вас дирижер Теодор Курентзис. Что ты о нем думаешь?
— То, что расцвел Пермский театр оперы и балета. Он на своем месте.
— Правильно: я до Курентзиса и понятия о Перми не имел. А теперь знаю. Он дирижирует у нас 12 сентября оркестром MusicAeterna. Есть личность — есть музыка. И сразу есть репутация у целого города.
— Что до Вены — нет ли здесь переизбытка музыкантов?
— Конечно, конкуренция очень серьезная. Это тяжелый хлеб. Но опять же, здесь самое важное — правильно себя позиционировать, найти свою свободу и поле для деятельности.
— А к чему приводит ошибка в позиционировании?
— Скажем, ошибка моих предшественников в Концертхаусе заключалась в том, что они были закрытыми, сами по себе, ориентировались только на свои внутренние музыкальные пристрастия. Забывая, что Концертхаус — важный элемент большой культурной жизни. И моя позиция иная — мы не сами по себе, но часть общего. Часть большой культурной картины. И когда ты широко открываешь глаза и видишь процесс в целом, — тебе становится проще привести в порядок свое хозяйство.
— Но расширяя рамки, можно потерять свое лицо.
— Такая опасность существует. Но в этом и есть искусство. И выручает то, что в Вене культурные ожидания очень разнообразны, вплоть до того, что в одном человеке обнаруживается масса музыкальных пристрастий. На это мы и опираемся, а людям нравится, когда им доверяют. Раньше слушатели, приходя к нам, знали об одном конкретном концерте. Сейчас — они видят стиль, знают о множестве концертов, и на каждый их ждут, это их дом. Единственная проблема — я хочу, чтобы все здесь работало как часы со мной или без меня; но пока присутствует некоторая беззащитность. Надо еще 2-3 года, чтобы отточить систему.
— Вы сами музицируете?
— Я — нет, но моя жена Элизабет — композитор, пишет детские оперы. Я же по образованию юрист.
— Это интересное и сложное дело — привлечь ребенка в лоно классической музыки...
— У нас 127 детских концерта в сезоне, плюс еще 60 — исключительно для школ, плюс 18 мастер-классов для учителей. Концерты имеют градацию — от 1 года до 3, с 3 до 6, с 6 до 9 и так далее. Понятно, что детям не только играют, но и рассказывают. Юный зритель демонстрирует нам истинное положение дел: у них нет вежливости, и если ребенку скучно, он слушать не будет. Концерт для детей — это всегда показатель качества. Далеко не каждый может работать с такой аудиторией. Для этого у меня есть специальные музыканты. Мы готовим нашу будущую публику, и бросаем на это все силы.
