«Характер, приближающийся к нордическому»
Мы в «МК» его любим и поздравляем каждый юбилей. К 75-летию наш обозреватель Александр Мельман записал забавные истории-воспоминания о нем от Конкина, Ярмольника, Броневого, Селезневой, Панфилова. Сегодня иных уже нет, другие давно с ним не общаются, а на кого-то из поздравлявших (сохраним интригу и пока не скажем, на кого и почему) сам юбиляр страшно обижен. Самыми близкими людьми помимо семьи в последние годы ему стали не его знаменитые коллеги по цеху, а соседи по его непростому дому.
Живет артист в самом центре Москвы, в легендарном «Доме на набережной», том самом, из одноименного романа Юрия Трифонова. Его окна выходят на Москву-реку, Кремль и храм Христа Спасителя. Куравлев вместе с дочерью Екатериной занимает квартиру на четвертом этаже второго подъезда. Увы, поклонники и поклонницы его таланта, вам это знание ничего не даст: за массивными деревянными входными дверями сидит консьержка и к живой легенде не пускает.
— Пускать не велено, вернее, велено не пускать, — объяснила суровая женщина, с которой спорить или хитрить бесполезно. На второй подъезд — четыре консьержки, и про каждую куравлевский Миша Дятлов из «Самой обаятельной и привлекательной» мог бы сказать: «Видел, как она на меня посмотрела? Как собака Баскервилей!» — Как только Леонид Вячеславович въехал в наш дом, сразу записал в журнале, чтобы к нему не пропускать никого ни под каким предлогом. За кем надо — сам спустится.
По домофону позвонить и жалобным голосом напроситься в гости тоже не получится: кнопка с номером его квартиры не работает.
— Она не сломалась, а специально нами отключена, — гордится изобретением хранительница подъезда и выпроваживает восвояси. Но у меня в руках торт — шоколадный, с тремя видами апельсинов, что не стыдно было бы подать на свадьбу куравлевскому жениху Владимиру Завитушкину из «Не может быть!». Спрашиваю через консьержку, можно ли передать имениннику. Моя собеседница связывается с кумиром по внутреннему секретному телефону. Через несколько секунд трубка тяжело упала на аппарат, а суровая женщина заговорила словами Афони: «А мне на диете сидеть ни к чему!». Куравлев от подарка «МК» вежливо и твердо отказался, не разрешая оставить кондитерское изделие даже внизу на тумбочке, чтобы потом забрать самому, и наказывая съесть за его здоровье.
— «Что-то вы все печете, девушки, печете!» — смеется, ввернув замечание Миши Дятлова проходящий мимо сосед. — Коньячку бы ему лучше принесли, тогда бы смилостивился...
Это сосед сверху, с седьмого этажа. 93-летний Виктор Михайлович Блохин когда-то трудился международным бизнес-консультантом, а теперь на пенсии. Четыре раза в день гуляет с собакой, но Куравлев ему компанию не составит, так как у него домашних животных нет. Соседа-собачника он только коротко приветствует на бегу.
— У нас, считайте, «дом высокой культуры быта», как в его «Иване Васильевиче…», — подчеркивает Виктор Михайлович. — При встрече все со всеми здороваются, но не более того: во втором подъезде мало кто с кем близко общается. Да и здороваться особо не с кем: половина из наших 22 квартир пустуют, так как владельцы живут на дачах за городом. Многие сдают их состоятельным иностранцам, преимущественно почему-то англичанам.
На каждом этаже этого подъезда по две пятикомнатные квартиры, друг напротив друга.
Этажом ниже, на третьем, в квартире, что справа, зарегистрировано ЗАО. Офисов фирм самой разной деятельности в подъезде почти столько, сколько жильцов-привидений, как в его «Вие». В квартире, что слева, то есть непосредственно под актером, числятся другие знаменитости — Геннадий Хазанов с дочкой Алисой.
— Никогда под Куравлевым реально не жил, — признался мне по телефону Геннадий Викторович. — Только работал в Театре эстрады, что примыкает к дому. Квартиру купил своей дочке, но Алиса ее сдает, а сама за границей. Поэтому нашего соседа по прописке вижу, как и вся страна, в основном на экране. В жизни помню лишь, что это редкого смирения человек.
Зато этажом еще ниже, на втором, и по документам, и фактически живет главный для Куравлева, после дочки Екатерины и неприступной консьержки, человек в этом доме — старший по подъезду, Василий Черкасов. Ему всего 30 лет. Старшим раньше была действительно старшая — дама, уверяют меня, во всех отношениях приятная, почтенного возраста, но на своих же собраниях часто не появлялась... Поэтому четыре года назад и поручили следить за родным подъездом легендарного дома этому юноше. Помимо этой почетной обязанности он реставрирует оружие, но Куравлев им ни разу не заинтересовался. У него другие увлечения: много читает, особенно советскую классику, да слушает созданные в ту же эпоху грампластинки.
— Мне как старшему от Леонида Викторовича жалоб поступало меньше всего, — уверяет меня Василий. — Электрика, когда проводку надо было менять, сам вызывал, даже в ЖЭК сам ходит. Он самостоятельный, во всем разбирается и все умеет. В доме его все устраивает, единственное, что наказал не только консьержке, а всем жильцам, — к нему посторонних не проводить, так что тут я вам не помощник. Наказал строго-настрого, как только въехал, и с тех пор решения своего не менял. Иных просьб не получал, на собрания мои не ходит.
Выставленная со своим тортом за порог, я целый день, как заправский фанат, дежурила у входа в подъезд и не пропустила ни одного реально живущего здесь соседа артиста — входящего или выходящего. Другие поклонники и поклонницы к нему — раскололась консьержка, пустив погреться ровно на минуту — давно уже не ходят и писем великому не передают.
— К нему даже курьера не пущу, если он лично не позвонит и не скажет, что чего-то заказывал, — раскрыла схему она и снова выставила любоваться Москвой-рекой.
Постояв так пару часов, подловила его соседей сверху. Хотите узнать, не заливают ли любимца нескольких поколений? Не топают ли у него над головой? Не перекрывают ли кран горячего водоснабжения? Тогда поднимемся выше, сначала на пятый этаж.
На пятом в квартире слева, то есть точно над Куравлевым, живет 62-летний Александр Борисович Чураков — мужчина таинственный, завотделом одной тайной организации (перечитайте Трифонова и сами догадаетесь какой), который, хоть вечно в разъездах, но историю своего обросшего легендами дома знает лучше многих, как и своего соседа снизу.
— Леня из новых, в дом въехал всего несколько лет назад, при Лужкове, — припомнил Александр Борисович. — В основном здесь все, как и я, с рождения. Поэтому зовем его между собой «новенький» или просто Леня, Ленечка, Ленька. Он вобрал лучшие качества от своих таких непохожих героев, и главное из них — робость, застенчивость, душевная доброта. Мы видимся всего-то от супермаркета до подъезда, но в эти несколько минут он собран, сосредоточен не на себе, а на окружающих, постоянно думает, чем он может быть полезен тому, кто оказался рядом с ним, — в точности как его Пашка Колокольников. Мне как-то дверь придержал: я шел с тяжелыми сумками. Одной из наших консьержек купил мороженого: на улице стояла страшная жара.
Он заверяет, что доброго соседа ни разу не заливал, кран ему не перекрывал, в своих пяти комнатах не грохочет.
— Дом-то наш со дня сдачи, как вы знаете, был под колпаком, — добавляет Чураков. — Наш подъезд особенно: тут на восьмом этаже когда-то жила Светлана Аллилуева (дочь Иосифа Сталина. — Авт.). Поэтому слышимость здесь отменная: каждый день слушаю, как шаркают в соседнем подъезде, однако Леня — очень тихий сосед. Между собой мы шутим, что этот дом как княжество Монако: жителей мало и все люди состоятельные и непростые. Но мы не такие тусовщики, как в Монте-Карло: вечера обычно все, как и Леня, в семье проводят.
Так же о нем отзывается соседка напротив Чуракова — 75-летняя Елена Станиславовна Бабушкина, внучка Героя Советского Союза, прославленного летчика полярной авиации Михаила Бабушкина. Ее характеристики по-военному кратки и точны и напоминают справку о самом отрицательном герое Куравлева, которого мы тоже полюбили благодаря его актерскому обаянию, — оберштурмбанфюрере Айсмане из «Семнадцати мгновений весны»: «Истинный артист. Характер, приближающийся к нордическому», но в отличие от одноглазого фашиста не стойкий.
— Четыре года назад, когда умерла его обожаемая супруга Нина Васильевна, он сильно сдал, она для него была всем — и свою потерю он переживал крайне тяжело, — вздыхает Елена Станиславовна.
В этом он совершенно не похож на Пашку Колокольникова, который влюблялся в каждую встречную девушку и все искал свой идеал, а соответствует герру Айсману: «Отменный семьянин. Связей, порочащих его, не имел». Однако «с товарищами по работе поддерживает хорошие отношения» — это не про него.
— Он совершенно никого не желает видеть, даже своих друзей-актеров, — рассказала мне соседка с шестого этажа, 37-летняя Светлана Рудова, из семьи известного революционера Петра Заславского. — Он однолюб, всего себя посвятил супруге. После ее утраты почувствовал себя таким покинутым, одиноким. Точно как его Томас Марвел из «Человека-невидимки».
«Мы как будто живое кино во дворе смотрим»
Окончательно уйти в себя, закрыться от всех и стать невидимым, подметила Светлана, ему не дали внуки. Их у него трое, и все от 38-летнего сына Василия — 13-летний Степан, 9-летний Федор и 6-летний Григорий. Дочь Екатерина когда-то была замужем, но неудачно, сегодня в свои 54 года она живет с отцом и во всем ему помогает. На расспросы «МК» о нем отвечает скупо: «На здоровье не жалуется, постоянно занят, снимается в кино. В какой картине? Ну это уже слишком!»
— Екатерина никого к нему не подпускает, — делится Рудова. — К телефону обычно подходит она, дверь тоже она открывает. Передать что-то для отца может, но внутрь зайти не пригласит, да и его выйти в коридор вряд ли позовет. После смерти Нины Васильевны я собрала ему небольшой набор — мандарины, книжки с картинками... Написала открытку с пожеланиями всякими... Неудобно вспомнить, я его там довольно фамильярно называла — Леней... Папа мой его вообще Афоней зовет, но я так не смею. Передала корзину с подарками через дочь. После этого Леня немного воспрял духом, поехал навещать своих внуков, которые живут за городом.
Не все передачи проходят так успешно. Как-то, сетует женщина, Куравлев вызывал к себе курьера с какими-то покупками, и когда заполняли накладную, тот спросил его фамилию, так как в упор не узнавал. «А фамилия моя слишком известна, чтобы я ее называл», — бросил было всеми любимый вор Милославский, но как в кино не получилось: мальчик не понял намека и все требовал назвать фамилию.
К 80-летию соседа Светлана, по образованию учитель начальных классов, хотела проверить, насколько хорошо нынешнее поколение знает артиста и его роли, хотя бы классику. Она планировала записать на видео поздравления ему от совершенно незнакомых людей с улицы, смонтировать, а потом передать диск лично или через дочку. Да в последний момент засомневалась, не побеспокоит ли это Леонида Вячеславовича, позвонила ему домой... От диска с пожеланиями, как и от моего торта, на том конце провода отказались, проявив такую же житейскую скромность, как его Старый солдат из «Двенадцати месяцев».
Поддерживали, чем могли, после кончины жены его и в соседнем, третьем подъезде. При встрече не здоровались — сразу обнимали и спрашивали, чем помочь. Куравлев отнекивался, а глаза его моментально становились влажными при всяком напоминании об утрате. Мамочки с детьми с третьего наперебой поведали мне, что Куравлев обожает их ребятишек, часто выходит погулять на игровую площадку во дворе, присматривает за самыми младшими — как бы не выбежали на дорогу, не упали с качелей.
— Замечания делает всякий раз, чтобы малыш не простудился, когда кто-то, убегавшись, снимает шапку, — улыбается одна из мам. — Мы ему в ответ: «Да не беспокойтесь, Леня, тепло пока, лучше присядьте, отдохните». Если рядом ребенок, он тут же входит в образ и строго так отвечает: «Сесть я всегда успею», — чтобы мальчишек и девчонок повеселить. Мимика, интонации — мы как будто живое кино у себя во дворе смотрим. Он вовсе не затворник, как почему-то думают: каждый день куда-то выбирается, но чаще всего в магазин.
Дорогой сетевой супермаркет находится прямо в «Доме на набережной». На кассе перечисляют, что берет чаще всего молоко, кефир, булочки уважает очень, особенно плюшки с сахаром и сочники. В очереди стоит, как и все: не любит, когда его узнают и пропускают вперед.
— В супермаркете у нас вечная суета, все куда-то спешат, если кассир замешкается на секунду, уже ворчат, а тут заходит Леонид Вячеславович и как ввернет что-нибудь из фильма полувековой давности, — хихикают девушки на кассе. — Например, вот его любимое: «Ну что, сфотографируем по стаканчику?» из «Живет такой парень». И всем сразу радостно, светло становится на душе, люди добреют и уже не так суетятся.
В то же время музей при своем воспетом в прозе доме, где хранятся вещи его особенных жильцов, Куравлев не жалует.
— За все годы ни разу к нам не зашел, — обижена на него тетенька-смотритель. — Другое дело Баталов: передал нам альбом со сказками, которые написала его дочка. А от Куравлева у нас ничего нет, так и передайте, что надеемся и ждем.
Сам Алексей Владимирович живет от Куравлева довольно далеко — в пятом подъезде. Раньше они еще ходили друг к другу в гости, а теперь совсем перестали.
— Последний раз Леонид Вячеславович заходил к нам года четыре назад, на день рождения Алексея Владимировича, — вспомнил Владимир Иванов, который более 30 лет помогает семье Баталовых. — Мы ждали его, как и всех гостей, к шести, но Куравлев... заблудился в наших пятнадцати подъездах. Пришел ближе к одиннадцати, с букетом цветов, жутко извинялся. Посидели с ним, чай попили. Человек-то он золотой — внимательный, отзывчивый. Не упускает случая поболтать со сторожем нашей парковки, он хорошо разбирается в машинах, серьезно ими увлечен и в свои 80 сам водит!
— Он необыкновенно душевный, — подключилась к разговору Гитана Аркадьевна Леонтенко, супруга Баталова. — В жизни у него не остается времени быть человеком: только выходит за порог — и сразу за кого-то хлопочет, статус обязывает. Меня при встрече целует в обе щеки, а я его в ответ приглашаю как-нибудь во ВГИК заглянуть.
— Ничего себе, жену мою целует, а она его еще зовет куда-то! — это уже к аппарату подошел сам Баталов, который в свои 87 почти не встает с постели. — Рад бы вам что-то живое наговорить про Куравлева, но не могу, только казенные вещи вроде «человек он хороший» на ум приходят. Совершенно потерял память, и соседа своего забыл. Не помню, как он выглядит, какой он из себя, когда мы последний раз виделись. Кажется, это было много лет назад... Совсем я выпал из жизни, мозг не работает, уже и своих не узнаю...
Так и мы рисковали никогда не узнать, что у Куравлева в его 80 на уме, раз он надежно спрятан ото всех усилиями дочки, вахтерши и сочувствующих соседей. Хорошо, я выросла на его фильмах, где его же герои учили нас смекалке. Вот, например, Жорж Милославский. Чтобы пробраться в квартиру Шпака, он позвонил тому в стоматологию и, изменив голос, прикинулся женщиной — почитательницей его таланта...
«Тьфу на вас! Тьфу на вас еще раз!»
Так же действовать решила и я. В домофон ему позвонить нельзя, но хотя бы телефон консьержка еще не отключила. Набрала номер артиста и представилась библиотекаршей...
Жорж Милославский в «Иване Васильевиче» больше наплел Шпаку, чем я дочке Екатерине, которая ожидаемо взяла трубку. У меня, в отличие от обаятельного жулика, была не легенда, а чистая правда: московская библиотека №209 имени А.Н.Толстого и ее клуб «Волшебный луч» в честь юбилея Куравлева решили устроить для него за несколько дней «до» торжественный вечер. Мне захотелось помочь библиотеке, пригласив звезду экрана на ее же юбилей, так как самим им было боязно.
Екатерина передала трубку отцу...
— Леонид Вячеславович, это вас «Московский комсомолец» беспокоит, — чистосердечно созналась я.
— Мариночка Райкина? — не бросил трубку Куравлев, а обрадовался.
— Нет...
— Жаль, очень жаль. Мариночку Райкину обожаю. Она совершенно волшебная, редкой красоты и таланта женщина.
— Спасибо большое, передам.
— Читаю вашу газету, выписываю.
— И сегодняшний номер уже посмотрели?
— Не успел еще. Мне не на дом подписку доставляют: свежие номера забираю на почте, сегодня из дома еще не выходил. Куда же я выйду, если вы у меня под окнами со своим тортом с утра стоите! (Позже в почтовом отделении №72 мне раскроют, почему он получает нашу газету самолично, а не с доставкой на дом: «МК» в этом подъезде пользуется таким спросом, что его могут одолжить почитать из ящика и не вернуть. Есть и другая причина: когда актер надолго уезжает к внукам, почтовый ящик забивается, а он не хочет чинить неудобств даже почтальону. — Авт.) Вы, кстати, читали недавнее интервью Саши Мельмана? С актрисой этой известной...
— С Аллой Демидовой.
— Да, и как вам показалась? Что-то одиночеством от него повеяло, холодом...
— Это потому что они вначале об одиночестве говорили, а так у нее как у женщины все в порядке: есть любящие люди.
— Ах, что вы говорите, есть! Надо же! У меня после интервью осталось такое тяжелое впечатление, что она безумно одинока, доживает свой век всеми забытая... Сашку Мельмана люблю, жду его опусов каждый раз, но нельзя же так с актерами разговаривать! У вас я таким же мрачным предстану?
— Что вы, что вы, у нас вы будете как солнышко.
— Хорошо, если так. А ваша как фамилия, говорите? Ах, так это вы брали первое интервью у сына Медведева, молодец, поздравляю. Ну и зачем вам тогда я? Он — сын премьер-министра, а я — сын слесаря. Где я и где он! Нет, право, неудобно.
— Что вы, что вы, вы же любимы народом.
— Любим, но «на мне узоров нет, и цветы не растут», и никакое интервью в газете, даже глубоко уважаемом «Московском комсомольце», мне славы не прибавит. Хотя почему уважаемом? Обижен я на вас страшно!
— За что это?
— За Диму Мельмана, младшего брата Саши. Такой пасквиль на меня написал! Сочинил с Ярмольником гнусный, пошлый анекдот про меня! (Тут, как его сосед Баталов, Куравлев уже кое-что подзабыл. Историю от Ярмольника записывал не Дима, а Саша Мельман, и был это не анекдот, а воспоминание о том, как один Леонид другого на сцене разыграл. Куравлев факт розыгрыша признать отказывается, уверяя, что его провести невозможно, тем более на сцене, тем более Ярмольнику. — Авт.)
— Как говорится, кто старое помянет...
— Тому глаз вон? Это ты что удумала — глаз у меня хочешь вырвать, девчонка? Тьфу на вас!
— «Не вели казнить, великий государь, вели слово молвить!» Да как же я вырву, если меня консьержка к вам не пускает! Это образно — чтобы мы забыли старые обиды.
— Обиды старые забыли! Тьфу на вас еще раз! Хорошо, я подумаю.
— Чего же вы тогда «МК» читаете, если обижены на нас?
— Да вот приходится... Есть там хорошие Саши... Ну, который у вас самый главный на злобу дня сочинять... Минкин! Вот с него чтение начинаю. Райкина — на десерт. Всех благ вашей редакции, работайте с Богом, и торт за мое здоровье сами съешьте. Вы люди пробивные, задорные, и не на то еще способны — искренне верю, что в вас влезет.
— А вы-то сами чем в юбилей закусите?
— Вот хитрюга, это уже интервью получится, а я их не даю. Ну, хорошо, на один вопрос только и отвечу: отмечу тихо, скромно, в узком, как говорится, семейном кругу.
— Хорошо как. А мы ваши фильмы пересмотрим.
— Это дело, спасибо.
— Не подскажете, с какого начать? Какая роль у вас самого самая дорогая?
— Много любимых есть, но самая — Пашки Колокольникова. Считаю ее своей первой ролью.
— «Ведь нельзя же сидеть и ждать, что придет кто-нибудь и научит, как добиться счастья». Это вы, то есть он говорил. Вы-то сами счастья добились?
— Слава Богу.
— «Значит, будем жить?»
— Будем! (От души смеется.)
Дорогой Леонид Вячеславович! С юбилеем вас! Крепкого здоровья и всех благ! К поздравлению присоединяются Марина Райкина, Саша и Дима Мельманы и весь коллектив «Московского комсомольца».
