— Марк Анатольевич, интересен все же сам выбор произведения — сколь сложно было его ставить?
— Это очень сложная работа, и шла она в два захода. Первый был несколько лет назад, когда я познакомил Сорокина со сценическим текстом, он одобрил, и всё было ничего, но начались репетиции, и я почувствовал, что не готов решить проблему — перенести текст, сделав из него сценическую версию. И я всё законсервировал. Отложил. И сравнительно недавно снова вернулся, но, к моему удивлению, Владимир Георгиевич к этому отнесся не очень хорошо. Он сказал, что когда я первый раз взялся — это было актуально, а сейчас актуальность утрачена. Таким образом, я еще раз убедился, что даже самые замечательные авторы не всегда понимают значение собственных произведений, не всегда прогнозируют их судьбу в культуре.
— И чем закончились переговоры?
— А тем, что он уступил право на использование его текстов в нашем театре (как это бывает в кинематографе), наши продюсеры выплатили гонорар. И я снова взялся за «Опричника», но с большим энтузиазмом, и с большей уверенностью, что это должно получиться...
— То есть Сорокин никакого отношения к постановке, ну как, не знаю, соавтор инсценировки, не имеет?
- Нет. Он имеет отношение в том смысле, что попросил меня использовать в «Опричнике» его новые тексты, в частности, роман «Теллурия». Я пообещал это сделать. И совет оказался хорош, потому что у нас перед началом первого и второго актов появляется такой персонаж как Демьян Златоустович (играет народный артист Иван Агапов), говоря комедийно-абсурдистские, немного бредовые монологи, целиком взятые из «Теллурии». Монологи эти намекают на ту путаницу в наших мозгах, которая, увы, сейчас имеет место.
В спектакль привлечены все ведущие артисты... правда, во время репетиций многие из них подходили ко мне с проникновенными словами — кого-то срочно отпустить на съемку, на кого-то уже проданы все билеты в Сызрани и невозможно отменить. И вот здесь я лавировал, хотя мне это стоило некого нервного напряжения.
— Вы намекаете, что они пытались устраниться?
— Нет-нет, просто они все очень востребованные люди, съемки помогают артисту, укрепляют к нему доверие, так что где-то я даже радовался за них. Состав очень интересный — Виктор Раков, Сергей Степанченко, Дмитрий Певцов, Александр Сирин... Леонид Сергеевич Броневой. Ему, может быть, в чем-то и трудно иногда, но... у него небольшая роль — роль специально для него, уж очень мне хотелось, чтобы он появился на сцене, потому что с Броневым связано слишком много радостных впечатлений в моей жизни.
— Сколь долго ставился спектакль?
— На «второй заход» потрачено что-то в пределах трех месяцев...
— А оставлены ли элементы ненормативной лексики?
— В какой-то мере это оставлено, правда, в тех дозах, — я это проверил собственным вкусом, — насколько это допустимо. Как это было допустимо у наших великих писателей, начиная с Толстого и Пушкина, наполнявших — по надобности — свои тексты «народными грубостями». Но — повторю — всё в пределах, ведь я понимаю, что со сцены нельзя говорить всё, что написано на бумаге.
— А тяжело шла работа?
— Нет-нет, для меня и моих товарищей работа была очень увлекательной, и к этому энтузиазму подключилась вся постановочная часть, что меня очень радовало. Прониклись все. И болели за спектакль.
— Но все-таки, в какие болевые точки вы бьете своим «Опричником»?
- Главное тут — это предостережение большого художника: если мы сегодня не внесем некоторые поправки в наше общественное мышление, то можем скатиться к героизации всех абсолютно исторических персонажей, не разбирая их значимости и нравственной сути. Вот поэтому у нас и возникают такие явления, как памятник Ивану Грозному, как иные памятники... И если послушать политические передачи, всех нынешних аналитиков, то получается, что мы — «единственное место на планете, где царит благодать, царит нравственное просветление, одухотворение, а все другие струны — погрязли в деградации, грехе и недостойны внимания».
Все, понятно, к нам враждебны, все — наши враги на планете, и это нас стимулирует на большие урожаи, на новые изобретения, на улучшения в военной сфере... и вот Сорокин как раз смеется над этой «богоизбранностью», будучи человеком остроумным. Хотя его юмор неожиданный, эпатажный иногда, отдает каким-то черным юмором, но, тем не менее, Сорокин смеется так, как смеялся над этим Гоголь. Поэтому Сорокин для меня лично — продолжатель великой гоголевской традиции в нашей литературе.
