Свой рассказ о шалях ведущий научный сотрудник музея-квартиры Алексея Толстого Дина Федина решила озаглавить строчкой из стихотворения поэта Ивана Дмитриева: «Меня, стыжусь, пленила шаль…». Интересно, что производство первых шалей началось ещё в пятнадцатом веке на севере Индии, в провинции Кашмир. Отсюда и название – кашмировые, или кашемировые шали.
- Но вы очень удивитесь, что эти накидки изготовлялись не для дам, а для мужчин и мужчинами, – говорит Дина Федина. – Стоили шали, привезённые из Индии, баснословно дорого. Дороговизна была объяснимой. Обычная шаль создавалась в течение нескольких месяцев тремя ткачами. Отдельные кусочки ткались вручную, а потом сшивались в огромное полотно. Если же шали были с замысловатым узором, то на их производство уходило уже несколько лет.
Интерес к шали в Европе возникает благодаря наполеоновским походам в Египет. Именно оттуда Бонапарт привозит своей обожаемой жене, императрице Жозефине Богарне, кашмирские шали. Ими можно окутать всё тело и выглядеть изящно. По словам Фединой, очень скоро небогатой считалась та француженка, в гардеробе которой всего лишь шесть шалей, а у самой Жозефины их было четыреста. Причём из них ей шили платья и подушечки для её собачек.
В России мода на шали появляется во времена Александра I, а его младший брат Николай I, взошедший на престол в 1825 году, преподносит любимой супруге, императрице Александре Фёдоровне, одну шаль за другой. Самая дорогая шаль Александры Фёдоровны стоила четырнадцать тысяч рублей серебром. Для сравнения, корова в те времена стоила три рубля. Русские аристократки не жалели денег на шали. Англичанка Марта Вильмонт, часто гостившая в России, писала: «С утра до вечера, по здешней моде, я кутаюсь в черную с желтым шелковую шаль; княгиня Екатерина подарила мне большую турецкую шаль, которая стоит около 30 гиней, а в Англии, думаю, может стоить 50-60».
Шали спасали от холода в зимние бальные сезоны. Московские и петербургские модницы мало отличались от парижских. Они быстро оценили и теплоту, а самое главное, красоту шали, и не только обзаводились ими, но стали их производить. Например, Надежда Мерлина в Нижегородской губернии создала ряд мастерских и с 1816 года производила платки и шали, а два её брата, Григорий и Дмитрий Колокольцевы, превзошли в этом деле всех российских и многих заграничных мастеров.
- Их тканные двусторонние шали выглядят одинаково и с лицевой, и с изнаночной стороны, – объясняет Дина Федина. – Их пряли из шерсти коз, которые давали качественный пух, обрабатывали этот пух особым образом, вычёсывали металлическими гребнями с использованием раскалённого масла. Представляете, четыре с половиной километра такой скрученной нити весили всего лишь 13 граммов! Сложные композиции, множество оттенков цвета – трудно поверить, что это не набивные, не вышитые, а тканые произведения искусства.
Шаль была настолько популярна в девятнадцатом веке, что со времён царствования Александра I в закрытых женских учебных заведениях появился танец «па-де-шаль» – танец с шалью. Он требовал грации, изящества, импровизации. Дама должна была начинать каждое движение с вытянутого носка то левой, то правой ноги и одновременно двигать плавно левой и правой рукой с зажатым концом шали. Для того, чтобы шаль была более послушной в руках, в её кончики вшивали шарики – коралловые, металлические, а иногда даже серебряные. Федина рассказывает, что если сначала этот танец исполняло несколько барышень, то потом он стал парным, а затем превратился в сольный номер.
Традиция нашла отражение и в русской литературе. В романе Достоевского «Преступление и наказание» Мармеладов гордо рассказывает Раскольникову о своей жене Катерине Ивановне: «Знайте же, что супруга моя в благородном губернском дворянском институте воспитывалась и при выпуске с шалью танцевала при губернаторе и при прочих лицах, за что золотую медаль и похвальный лист получила».
Можно представить себе всю трагедию Катерины Ивановны, когда она из такого «пансиона небесных ласточек» попадает в меблированные заплёванные комнаты с пьяницей-мужем и дочерью, живущей по жёлтому билету проститутки.
Кстати, в романе Достоевского тема шали дополняется драдедамовым зелёным платком. Драдедам – один из лёгких видов сукна, шерстяная ткань с ворсом. От французского drap de dames — «драп для дам». Чаще всего эта ткань использовалась для изготовления платков, накидок и шалей, но в светлых тонах. А у Достоевского – зелёный драдедамовый платок, которым укрывается вся семья Мармеладовых: и дети, и сама Катерина Ивановна выбегает в этом платке, и Сонечка после своего грехопадения тоже укутывается в зелёный драдедамовый платок. Федина обращает внимание, что зелёный цвет – символ Богородицы, и Достоевский таким образом хотел показать, что душа Сони не испорчена, она под покровом святости.
Недавний юбиляр Николай Лесков в своих произведениях несколько раз описывает шали. Например, в повести «Воительница» по костюму главной героини Домны Платоновны определяется её положение в обществе – петербургская сводня и кружевница.
«В этот раз на Домне Платоновне был шелковый коричневый капот, воротничок с язычками, голубая французская шаль и серизовая гроденаплевая повязочка, словом весь ее мундир, в котором читатели и имеют представлять ее теперь своему художественному воображению» – пишет Лесков.
Иван Бунин в рассказе «Чистый понедельник» при помощи такой маленькой, но значительной детали, как мокрая шаль, показывает отчаянный жест женщины, готовой отдаться страсти: «Мы молча потянулись вверх в лифте, вошли в ночное тепло и тишину квартиры с постукивающими молоточками в калориферах. Я снял с нее скользкую от снега шубку, она сбросила с волос на руки мне мокрую пуховую шаль и быстро прошла, шурша нижней шелковой юбкой, в спальню».
Не обошёлся без шали и Пушкин, посвятив ей знаменитое стихотворение:
Гляжу, как безумный, на черную шаль,
И хладную душу терзает печаль.
Когда легковерен и молод я был,
Младую гречанку я страстно любил.
- Кстати, у жены Александра Сергеевича Натальи Гончаровой была очень дорогая, большая, восьмиугольная французская шаль, заказанная у лучшей модистки Москвы, госпожи Обер-Шальме, – говорит Дина Федина. – Пушкин не раз жаловался, что траты на туалеты жены когда-нибудь разорят его окончательно.
Любопытно, что великая Анна Ахматова, сильно не любившая Наталью Гончарову, разделяла с ней любовь к шалям – их у Анны Андреевны было немало. Парижская чёлка и шаль станут неотъемлемой частью её поэтического образа. Такой она останется на фотографиях, такой будет запечатлена на портретах Делла-Вос-Кардовской и Натана Альтмана, который в 1914 году напишет её в синем платье и в жёлтой шали. Неудивительно, что современники, посвящая ей стихи, неизменно добавляли к облику поэта шаль. Хрестоматийны строки Мандельштама:
Вполоборота, о, печаль,
На равнодушных поглядела.
Спадая с плеч, окаменела
Ложноклассическая шаль.
Зловещий голос — горький хмель —
Души расковывает недра:
Так — негодующая Федра —
Стояла некогда Рашель.
Мандельштам сравнивает Ахматову с древнегреческой героиней Федрой и известной французской актрисой Рашель, воплотившей её на сцене. Поскольку речь идёт о Древней Греции, о Федре, то и получается «ложноклассическая» шаль.
- В 1914 году в кабаре «Бродячая собака» Ахматова однажды оказалась на сцене , – рассказывает Дина Федина. – Представления в тот день не было, и кто-то просто попросил её прочитать стихи. Она, обернувшись вполоборота, чуть опустив шаль, прочла. Тут к ней подбежал Мандельштам со словами: «Как вы стояли! Как вы читали!». Возможно, стихи и возникли благодаря такой встрече с Анной Андреевной.
Сама Ахматова напишет в «Поэме без героя»: Войду сама я, // Шаль воспетую не снимая, // И, как будто припомнив что-то, // Повернувшись вполоборота...».
В блоковских строках, посвящённых Ахматовой, тоже звучит шаль:
«Красота страшна» — Вам скажут, —
Вы накинете лениво
Шаль испанскую на плечи,
Красный розан — в волосах.
«Красота проста» — Вам скажут, —
Пёстрой шалью неумело
Вы укроете ребенка,
Красный розан — на полу.
После появления этого стихотворения Ахматова написала: «У меня никогда не было испанской шали, в которой я там изображена, но в это время Блок бредил Кармен и испанизировал и меня».
Зато в коллекции Анны Андреевны была лазурная шаль, в которой Лидия Чуковская впервые увидела её на вечере памяти Блока в 1921 году. Когда она напомнила Ахматовой об этом в 1939, та ответила: «Да, это мне Марина подарила».
Марина – это, конечно же, Цветаева. И в записных книжках у Ахматовой есть фраза: «Марина подарила мне синюю, шёлковую шаль, которой я прикрывала моё тогдашнее рубище».
Впрочем, в стихотворении Цветаевой, обращённой к Ахматовой, шаль у Анны Андреевны совсем другая:
Узкий, нерусский стан —
Над фолиантами.
Шаль из турецких стран
Пала, как мантия.
Какую же шаль носила Ахматова: ложноклассическую, испанскую, или из турецких стран? Пусть это останется загадкой. А рассказ о таинственном и притягательном предмете гардероба Дина Федина завершает строчками Цветаевой:
Ревнивый ветер треплет шаль.
Мне этот час суждён — от века.
Я чувствую у рта и в веках
Почти звериную печаль.
Такая слабость вдоль колен!
— Так вот она, стрела Господня!
— Какое зарево! — Сегодня
Я буду бешеной Кармен.
