Юрий Балашов – сын Алексея Балашова, который когда-то работал секретарем у Лазаря Кагановича и Иосифа Сталина, с юных лет занимался искусством и музыкой. Его первой серьезной работой стало оформление обложки диска Софии Ротару.
В середине 1980-х Юрий Балашов был арт-директором «Центра» Стаса Намина. Он же создал логотип легендарной группы Gorky Park, который стал одним из самых узнаваемых символов перестроечного СССР. Вместе с группой отправился на гастроли в США, где остался на четыре года и занимался дизайном в «русском» стиле.
После возвращения на родину Балашов создал одну из самых известных своих обложек – он оформил альбом «Civilization Phaze III» Фрэнка Заппы, за что получил Grammy. Но Балашов оформлял не только обложки известных музыкантов, он и сам музицировал. Даже изобрел собственный инструмент в виде коряги с натянутыми струнами, – и назвал его «сукозвук». После смерти художника инструмент забрал из мастерской его друг – перформер и музыкант Гермес Зайготт. Именно он сообщил на своей странице Facebook печальную новость: «Юрий Балашов покинул нас и совершил переход в другое измерение…».
Юрий скончался в возрасте 65 лет. Последние 11 лет его жизнь была связана с певицей и преподавателем английского Майей-Полиной Пономаревой, которая шесть лет назад родила ему дочь Айшу. Брак был гражданский, однако в свидетельстве о рождении Айши написано, кто ее отец. У Юрия есть еще две взрослые дочери. То есть у художника осталось три прямых наследника. И теперь между ними развернулся спор за содержимое мастерской.
Подвальная квартира, которую Союз художников России выделил Балашову под мастерскую много лет назад, находится в неприметной пятиэтажке в 1-м Зборовском переулке. После смерти его Майя и Айша занимались разбором вещей, и однажды отлучившись в церковь, вернулись в уже опечатанную квартиру. Тогда Майя отвезла дочь своим родителям (сейчас Айша на даче на Рублевском шоссе), и устроилась под дверью мастерской. Говорит, что ей есть где жить (у нее квартира на Малой Бронной), вопрос тут в другом – что будет с обстановкой мастерской…
– Этот диван мне Бог послал, – говорит она, – приглашая присесть на лежанку, чудом вместившуюся рядом с входом в мастерскую. Вокруг женщины – самое необходимое: ноутбук, вода, термос с чаем, одеяло. Рядом бегает кошка Мурка, которая оказалась на улице после смены замков, Майя ее подкармливает. Сама не ест. По нужде и заряжать телефон ходит к соседям. Что делать дальше – не знает.
– Пока я тут сидела, мне пришла идея выставки Юры Балашова, – рассказывает Майя. – Это должно быть большое помещение, даже можно на улице – работы можно отпечатать, чтобы они не портились. Большой круг, зритель идет по радиусу и выходит к прямоугольнику с биографической информацией о Юре, историями друзей, и потом попадает в сердце выставки, где воссоздана атмосфера его мастерской…
– Давайте начнем сначала. С чего началась ваша история с Юрием?
– В январе 2010 года меня привел сюда наш общий друг. Несколько месяцев общались и в итоге сошлись. Наши отношения складывались сложно, но мы были вместе. Со своей первой женой Галиной он прекратил отношения еще в прошлом веке, лет семь они не виделись, а за все десять лет дочери приезжали крайне редко. У меня самой четверо детей – двое от первого брака, третий – от второго, и Айша – от Юрия.
– Что происходило в последний год? От чего он умер?
– Он износил себя… Не ходил к врачам, как не уговаривала его, хотела положить в больницу - отпирался. В сентябре еще вставал, а потом слёг. Держался на вере.
Когда ему стало совсем плохо, не знали куда везти - то ли в кардиологию, потому что у него сердце останавливалось, то ли в общую, потому что почки больные. Еще раньше я звонила дочкам и просила помощи, потому что его надо было выхаживать, но они, кажется, один раз приезжали. Во вторник его положили в больницу, через два дня он умер…
После смерти Юры я приехала в Союз художников, заплатила 70 тысяч долгов за мастерскую. Мы договорились, что до 40 дня здесь ничего не будут трогать. И мы уехали с Айшей на море, чтобы ее привести в себя, потому что они с Юрой были очень близки. Я же ходила на работу (у меня школа английского языка), а он сидел с ребенком. Мы жили рядом с мастерской, но много времени проводили здесь…
На 40-й день я собрала круг друзей и сказала всем, что буду делать посмертную выставку. Я не искусствовед, но так получилось, что организовала семь выставок. И родился проект, Союз его одобрил. 11 декабря пришел фотограф Юрий Верещагин и сделал панорамные снимки. Мы задумали перенести обстановку мастерской в пространство выставки. Константин Худяков нам дал год на это. Потом вмешалась дочь, и срок сократили до двух месяцев. Теперь мастерскую опечатали…
– Юрий оставил завещание?
– Нет. Но перед смертью он говорил, что хочет оставить мастерскую Гермесу Зайготту, но тот не является членом Союза, поэтому так не получится. Сейчас моя задача не дать разрушить мастерскую - это артефакт. Подъезд – это общественная территория, и я имею право здесь находиться. Старшая дочь самоустранилась, а младшая мешает делать проект.
Третий день Пономарева держит оборону. На лестнице есть железная дверь, которую она закрывает на велосипедный замок, если приходит полиция с представителями Союза художников. Приходили уже несколько раз, но гражданская жена Балашова стоит на своем: «Мастерскую нельзя просто описать и все сложит по стопочкам. Нужно сохранить обстановку как памятник его творчеству».
Впрочем, у дочерей художника от первого брака такие же права на наследие, как и у младшей. Очевидно, спор предстоит решать через суд. Глава союза художников России Константин Худяков прокомментировал ситуацию так:
– Юра был замечательным художником, он настоящий хиппи, доверчивый человек… Сейчас спор за имущество – его наследие. Поскольку он не оставил завещания, кому оно принадлежит, должен решать суд. А то, что туда бесконтрольно входили какие-то люди, в том числе Пономарева, которая не имеет отношения к мастерской, недопустимо. Договор был с Юрой.
Мастерская принадлежит Москомимуществу, они нам ее дают в пользование для художников. Наследники переругались, и мы поняли, что эта неразбериха будет бесконечно продолжаться, если мы оставим помещение без контроля. У нас был печальный опыт, когда в конце прошлого века умер великий художник Леня Пурыгин. Как только его не стало, в мастерской началось воровство – его ученики начали растаскивать наследие. Тогда я был председателем центра современного искусства МАРС, и пришлось срочно с милицией, описать при свидетелях все, что было в мастерской. Свести в фонды МАРСа. Через полгода был суд, который и разделил наследие между родственниками. По закону.
– Так будет и в этой ситуации?
– Конечно. Все должно быть по закону. Мы назначили комиссию от Союза художников, которая составила акт вместе с правоохранительными органами. До того неизвестно, кто и что оттуда выносил. Пономарева – очень странная. Возможно, у нее совсем другие мотивы…
