Куда Родина пошлет

Коллекционер жизни

Сперва я слушал его рассказы вполуха. Потом начал относиться к ним внимательнее. Внезапно открылось, что человек, с которым изредка встречаюсь на днях рождения друзей, впитал и носит в себе всю громадность и противоречивость канувшей эпохи: ее величие и лживость, самоотверженность и страх. Трудно было поверить, что он, прошедший все мыслимые горнила испытаний (которые, впрочем, выпали на долю целого народа), даже не догадывается, сколь высокого звания заслуживает. Серафим Федорович Асташкин умер, когда ему было 95. Перед вами не интервью, не ответы на вопросы, а записанные в разное время и выстроенные теперь в единую хронологическую цепочку воспоминания человека, никогда не претендовавшего на внимание к своей персоне.

Коллекционер жизни

Письмо Сталину

Родился я в 1914 году в деревне Грязновка Рыхотского сельсовета Богородского уезда Тульской губернии. Она в 16 километрах от Куликова поля. Хозяйство было хорошее: шесть лошадей, две коровы, до 50 овец, гуси, куры. Хороший кирпичный дом, два сарая, два амбара, рига для хранения кормов. Имели хороший сад. Приходилось очень много работать с темна до темна, основная тяжесть работы ложилась на меня, потому что старший брат рано ушел жить в город, а я был вторым ребенком, отец был болен. Инвалидность он получил при уничтожении антоновской банды, которая орудовала тогда на Тамбовщине. Учился я сравнительно хорошо, окончил рыхотскую начальную школу, потом орловскую среднюю. Мечтой жизни было летать и только летать. В 1929 году нас раскулачили по решению комитета бедноты (Комбед), и мы были сосланы в Соловки. Пробыли там недолго. Написали на имя Сталина письмо, все подробно рассказали: как жили и трудились на земле, которую нам дала советская власть. В начале 1930 года пришел ответ. Говорилось, что раскулачили нас несправедливо и незаконно, поэтому велено было вернуть нам все до нитки.

Нам все возвратили. В колхоз имени Ворошилова нас приняли единогласно с большим уважением.

Полет с «медведем»

Это был 36-й год. Приехал в Москву из своей Грязновки, потыркался — денег нет, родных нет, две ночи провел на Павелецком вокзале. Потом узнал: на улице Кирова есть курсы, кто имеет десятилетнее образование, берут на 6 месяцев и готовят слесарей по сантехнике, платят стипендию, пошел туда. Они посмотрели документы. «Мы тебя зачисляем, платить будем 51 рубль в месяц». Закончил с отличием, меня направили в Медведково, там строили детский сад, поручили провести отопление. У меня в подчинении было пять человек, а начальником был инженер из Мосстройтреста Локтюхов. Я говорю: «По моим расчетам я должен получить 180 рублей, а мне выписали 79 рублей 70 копеек». А прораб был Разин. Кто с ним выпивал, они все получали по 110, 120, 150 рублей. Инженер все подсчитал и говорит: «Разин, я тебя снимаю с работы, а вот этого молодого человека ставлю. Он будет мастером». Я говорю: «Я не пойду». — «Почему?» — «Жулья много. Они меня просто убьют. Подстроят что-нибудь». Взял расчет. Пошел поступать в институт цветметзолото имени Калинина. Учился и одновременно поступил на московский карбюраторный завод. И еще поступил в аэроклуб на Шаболовке. В Верхних Мячиках был аэродром, инструктор Червяков преподавал и аэродинамику, и теорию полета. Однажды говорит: «Завтра полетишь со мной на У-2». Кукурузнике. Он двухместный. «Смотри, как я буду летать. Ориентируйся, засекай, на какой скорости и как набирать высоту». «Вот скорость 60 км, можно отрываться от земли. Ручку на себя возьми. Теперь замри. Наберешь до 100 метров, делай первый разворот. Крен не больше 15 градусов. Смотри на землю, засекай, где ориентиры. Ну а теперь круг, посадка». Вылезли. Осмотрели самолет. «А теперь давай сам». Я вытянул руку, попросил взлета. Он: «Держи ручку свободно, как сигарету. Не зажимай, самолет тоже любит свободу». Потом я на бумаге расчертил себе маршрут. Три полета сделал, он говорит: «Завтра будет контрольный полет». Я говорю: «Вы что, с ума сошли? Я только два часа налетал». А он: «Неважно, сколько, важно, как ты летаешь. Нечего на тебя летные часы тратить. У меня еще 12 человек, их тоже надо вывозить. Завтра полетишь с «медведем». А «медведь» — это значит на второе сиденье, во вторую кабину — грузят мешок, набитый песком. Груз для центровки. И я полетел…

Куда Родина пошлет

А в 38-м, в декабре, меня призывают в армию. Направили в Авиационно-техническое краснознаменное училище имени Ворошилова в Ленинград. Я на дыбы: «Почему в техническое? Хочу в Борисоглебское, в истребительную школу. Вот у меня аттестат. Моя мечта — воздух!» А мне: «Ишь ты, герой. Тебя призвали в армию. Где назначат, там и будешь служить. Отслужишь четыре года, а потом куда хочешь». Я был студент, меня назначили старшиной. Проучился два года и восемь месяцев. Нас должны были выпустить в звании «техник-лейтенант второго ранга», по-теперешнему — лейтенант. Закончил с отличием, была только одна «четверка» по строевой. И тут пришел к власти нарком обороны — Тимошенко. Он придумал выпускать курсантов не офицерами, а сержантами. Я закончил аэроклуб, потом в училище два года восемь месяцев, уже и форму надел, денег нам дали по 600 рублей. И вот, май месяц 1940 года, построили на плацу и зачитывают приказ: «Асташкин ввиду успешного окончания присвоить звание старшего сержанта. Место службы выбрать по его желанию». Курсанты стоят, их много, 380 человек, все растерялись. Дальше: «Балашов. Ввиду отличного окончания училища, а у него все «пятерки» были, все до одной, присвоить звание старшины. Предоставить право выбора места службы по его желанию». У всех глаза на лоб. Изо всего училища были два отличника — и вдруг «присвоить звание старший сержант». А всем остальным — сержантов. Махлецов Вася, он плохо учился — ему младшего сержанта. Приказ: сдать офицерское обмундирование…

Председатель комиссии меня спрашивает: «Куда хочешь поехать?» Я говорю: «На Север. В самое дальнее место, где нет человеческой ноги и ходят белые медведи». Он: «Почему такое настроение?» Я говорю: «Я возмущен обманом. Я бросил институт, может, я стал бы великим геологом… Я мечтал воздух покорять, а вместо летной школы — в техническое училище заслали, вместо офицера — сержант. Отслужу четыре года, в авиации положено четыре года, и демобилизуюсь». Он говорит: «Это от твоего желания не зависит. Ты — солдат». И приказал: «Запишите его в ленинградский военный округ, 257-я дивизия особого назначения, 7-я отдельная воздушная армия. Куда Родина пошлет — там и будешь служить».

Война

Я попал в первую эскадрилью, там был Поляков Василий Иванович. Герой Советского Союза. Про него большая книжка написана. Про то, как Василий Иванович обманул японскую артиллерию, как он ее разбомбил. Он погиб в первый вылет, когда объявили войну. Ее объявили 22-го, а он полетел 26-го. Его сбили. Полетело 26 самолетов. Вернулся только один — командир звена. Его самолет тоже подбили, он когда заходил на посадку, его еще и наши подбили по ошибке. Он сел, не загорелся. Остался жив. За три месяца все самолеты потеряли. Было 72 самолета СБ — скоростной бомбардировщик, не осталось ни одного.

Базировались от Петрозаводска в 18 километрах. На север. Нижний Бессовец. 72-м Краснознаменным авиационным полком командовал замечательный человек, подполковник Скок. Я у него был механиком. Летал он здорово, но однажды полетел на задание, вернулся и забыл выпустить шасси. При посадке погнул винты. Я подбежал и говорю: «Товарищ подполковник, что случилось?» Он говорит: «Сима!» И больше ничего не сказал. Он меня не называл по регалиям. И все для него на этом кончилось.

Ставка

Мне командир, фамилия Полтавский, полковник, говорит: «Пришел запрос на грамотного бортмеханика. В ставку» — «А что там?» — «В основном будешь при генштабе». Принял я новый самолет СИ-47. Американский. Возил и Жукова, и Василевского, и Шапошникова, и Конева. Жукова — очень часто, машина была как бы за ним закреплена. Однажды везли его в Ленинград. Он рассказывает: вызывает его Сталин и спрашивает: что делать — сдавать или отстаивать, защищать? У Ворошилова ничего не получается.

Мы стояли на Ленинградском шоссе, там сейчас аэровокзал. Аэродром назывался «правительственный». Я пошел готовить машину. Туман, снег метет. Видимость плохая. Я говорю: «Плохо лететь». А командир: «Наоборот, очень хорошо, истребитель не полетит в такую погоду». «Нам лететь тяжело». — «Долететь-то ерунда, в кабине светло, по приборам полетим, зато истребителей не будет». Полетели. На комендантский аэродром. Жуков там собрал совещание. Мне потом присутствовавшие на нем командиры рассказывали: Ворошилов стал докладывать обстановку, а Жуков говорит: «Все зенитные орудия, все вооружение направить к стрельбе в горизонтальном положении». А Ворошилов: «А как же небо? Оставить без присмотра?» А Жуков ему: «Какое небо, когда танки и пехота на заставе стоят, сейчас надо прямой наводкой. А в воздухе воевать бесполезно». Там был потом эпизод. Ворошилов стал поднимать бойцов в атаку. Сам лично. А Жуков говорит: «Поймают этого дурака немцы-то. Тогда скандалу не оберешься. Разве можно так, когда вокруг танки? Надо все вооружение бросить на то, чтоб не пропустить танки в город. А будут сверху бомбить — надо по щелям, по подвалам прятаться».

Уваровка

Наш экипаж принимал участие в доставке советской делегации во главе со Сталиным на Тегеранскую конференцию. И обычные боевые вылеты мы совершали. На станции Уваровка было большое скопление вражеской техники. Танки — «Фердинанды», «Леопарды»… В Московском военном округе искали подходящий экипаж. Вызвали Орловского. Он порекомендовал нас. Нас провожали Василевский и Шапошников. Летели мы на Петлякове, на самолетах П-8, четырехмоторных, они брали до 10 тонн груза. Нам привесили 10 тонн фугасно-зажигательных бомб. Чтобы все разнести. Взлетали с аэродрома Чкаловский. Летели на высоте 3800 метров. Летим, зенитки бьют справа и слева. Штурман говорит: «Я не уверен, что мы правильно зашли». А задание ведь надо выполнить. И мы делаем заход второй раз. Я говорю: «Держи машину». И точно: когда сбросили бомбы, машина вздрогнула. Такой силы была ударная волна. И все же мы ушли. Вернулись. Василевский нас встречает и говорит: «Молодцы, в радиусе 7 км ничего живого нет, 8 деревень пострадали, есть жертвы среди нашего населения, но и техника, и железнодорожные пути — все сметено». Ордена нам вручал Калинин.

После войны мне пришлось побывать в Уваровке, потому что моя жена была из Уваровки. В 1979 году мы с ней встречали Новый год у ее братьев. Выяснилось, что отец моей жены погиб в той бомбежке. Когда я расспросил обо всем подробно, когда это было, какого числа и в какое время, все стало ясно. Это была работа нашего экипажа. Об этой ужасной бомбежке я все им рассказал. Они мне сказали: если бы ты был нам чужой, мы бы тебя избили. Я ответил, что выполнял присягу и спасал любимую Москву от захвата немцами.

Что еще почитать

В регионах

Новости

Самое читаемое

Реклама

Автовзгляд

Womanhit

Охотники.ру