Два года назад Театр им. Руставели приезжал в Москву и тоже на Чеховский фестиваль со спектаклем «Вано и Нико» после 12-летнего перерыва. Тогда удивило его название — Государственный профессиональный драматический театр им. Ш.Руставели. Теперь он стал национальным. «И это породило склоки. Все хотят носить такое же звание», — говорит то ли в шутку, то ли всерьез Роберт Стуруа. Премьера «Конца игры» состоялась 20 февраля 2020 года. Сыграли спектакль три раза и закрылись. Началась пандемия. Казалось, что это конец, но это не конец, как говорят теперь в театре.
Роберт Стуруа в третий раз ставит Сэмюэла Беккета. До этого были «Последняя запись Крэппа» в московском театре Et Cetera, «В ожидании Годо» в Тбилиси. Стуруа считает, что на творчество Беккета сильно повлиял Шекспир. Можно поверить на слово, ведь он только «Гамлета» ставил шесть раз. Откуда такой интерес к Беккету? «Нравится и все. Почему любишь женщину? Даже если говорят, что у нее плохое поведение, тебе она все равно нравится. Беккет из тех людей, которые изменили театр. Нелегкое дело внести в него хотя бы зернышко нового», — отвечает Стуруа.
В «Конце игры» мир близок к краху. Глобальная катастрофа уничтожила цивилизацию. Осталось четыре героя, и их финал не за горами. И тут важно понять, как они себя проявят. Сценическая версия Стуруа и Нино Кантидзе основана на пьесе Беккета, даже отчасти на двух, вторая — «В ожидании Годо», и собственных текстах Стуруа. На сцене четыре актера и один московский мальчик, уже играющий в «Борисе Годунове». Он открывает и завершает эту историю. И если бы не он, то ощущение беспросветного мрака накрыло бы нас целиком. Все так напоминает то, что мир переживает сегодня, но выясняется, что Стуруа хотел сказать о другом. Мальчик Женя, на время гастролей заменивший грузинского подростка, хорошо понимает, куда он попал и частью чего стал: «Роль — просто мечта. Серьезно. Я же начинаю и заканчиваю спектакль. Роль реально крутая. Я избранный богом».
Спектакль Стуруа посвятил своему другу и многолетнему соратнику, выдающемуся грузинскому композитору Гии Канчели, с которым сделал лучшие свои спектакли. В «Конце игры» звучит музыка Гершвина, Шумана. «Если бы Гия Канчели был жив, он мог бы все сделать сам, написал бы целиком музыку к спектаклю. Увы, он ушел», — сокрушается Стуруа.
Даже визуально, своей образной системой «Конец игры» напоминает прежние его спектакли. Художник Мирон Швелидзе открывает коробку сцены, обнажает ее темный квадрат, в котором мерцают белый цветок на сюртуке героя, белая рубашка, набеленное лицо актрисы, пылают яркие цвета и детали. Три грузинских актера старшего поколения — Давит Уплисашвили в роли Хамма, сидящего в инвалидной коляске, Леван Берикашвили — Нагг, Нана Пачуашвили — Нелл и более молодой Гога Барбакадзе в роли Клова создают мир, напоминающий трагическую клоунаду. Гога по-русски почти не говорит. «Я не помню Советского Союза, поэтому очень плохо знаю русский. Семилетним мальчиком я понял, что такое театр, увидев «Ричарда III» в постановке Роберта Стуруа, и уже тогда подумал о возможности попасть в этот коллектив» — его слова переводил Леван Берикашвили.
Стуруа не интересовал апокалиптический сюжет как таковой. «Я поставил спектакль с надеждой, что ничего подобного не будет. Важно поставить диагноз и обозначить время, которое осталось, чтобы успеть завершить дела. Когда показываю уход во тьму, надеюсь, что человечество может вылечиться. Я не знаю, сколько нам осталось. Я рад, что московский зритель сердцем принял спектакль и не задает интеллектуальных вопросов. Я тронут вашей эмоциональной оценкой. В Грузии все время идет подковерная борьба, и я этим спектаклем хотел сказать: «Успокойтесь, люди, конец все равно придет». Но мальчик оставляет надежду на то, что все отвратительное в этом мире он погрузил на дно забвения».
Завершается наша встреча шутливой репликой Стуруа: «Не спрашивайте никогда ни о чем режиссера. Иначе подумаете потом: «И этот идиот поставил спектакль?» У Стуруа всегда так: трагическое и смешное рядом.
