Накануне юбилея мы поговорили о ее счастье и потерях, знакомстве с будущим мужем, которому отчасти поспособствовал темпераментный Вахтанг Кикабидзе. Этот день рождения Ирина Шевчук встретит без своего любимого Александра Афанасьева — композитора и художественного руководителя фестиваля «Киношок». Три года боролись за него, верили в лучшее. Дочь, актриса Александра Афанасьева-Шевчук, сказала: «Мама, ты не бог». Недавно Ирина Шевчук провела в Анапе творческий вечер памяти мужа, пригласила его друзей и коллег, постаралась, чтобы все веселились, а сама едва сдерживала слезы.
— Ваш личный юбилей совпал с юбилеем фестиваля «Киношок», который вы когда-то вместе с коллегами придумали. Не жаль времени и тех усилий, которые потрачены на него, возможно, в ущерб актерской карьере?
— Периодически такая мысль меня посещала, особенно в первые годы, когда стало возрождаться кино и у меня появился театр. Но когда подумаешь, что это твое дитя, то сомнения отступают. Мы же его сами придумали. Столько лет ему отдали. Жалко оставлять. Я мечтаю, что выращу себе смену. Приглядываюсь к ребятам, которые у нас работают. Умный руководитель всегда готовит себе смену. Да, юбилеи совпали. Но я не хочу, чтобы этот юбилей кто-то замечал. Никаких вечеров проводить не собираюсь и своим домашним сказала: «Забудьте эту цифру». Недавно была смешная история. Я пришла голосовать. Симпатичный мужчина берет мой паспорт, смотрит на меня и опять в паспорт, потом спрашивает: «У вас в паспорте ошибка?» Сразу и не поняла, что это комплимент.
— У Олега Янковского, как и у многих ваших коллег, в 90-е был сложный момент, и «Кинотавр», который он возглавил как президент, во многом его спас. У вас было подобное?
— Поначалу, в 90-е. Сначала родилась Гильдия актеров кино, потом фестиваль «Созвездие», где я набиралась опыта. Мы тогда придумывали гастроли для артистов и для себя, чтобы спасти свою профессию. Ездили по стране, на Дальний Восток. У нас был целый поезд с чудесными артистами: Светой Немоляевой, Сашей Лазаревым, Лидией Николаевной Смирновой. Поначалу фестиваль был спасением своей профессии, а потом он стал мешать. Меня окрестили бизнес-леди ближе к 2000-м и перестали смотреть как на артистку, хотя не было года, чтобы я хоть какую-то роль не сыграла. Абсолютной пустоты не было.
— Бойцовские качества выработались?
— Если бы не выработались, наверное, ничего бы у меня не получалось. Все на тебе: финансы, организация… Ты не можешь быть мямлей. Но, наверное, во мне это было просто скрыто, а когда появилась необходимость, то все проявилось.
— Муж вас поддерживал? Не всякому мужчине понравилось бы, что его жена командует парадом, пропадает днями на работе.
— Саша сам человек гастрольный. В Театре киноактера он проработал 21 год. Конечно, он меня понимал. Всю жизнь он был рядом с артистами старшего поколения, работая на программе «Товарищ кино». Когда мы создавали Гильдию актеров кино и сидели допоздна, он с удивлением спрашивал, что мы там делаем. А когда втянулся в фестивальную жизнь, то мне очень помогал. Он же композитор. У него был абсолютный музыкальный вкус. В этом году мне было без него тяжело. Не понимала, как буду без Сашки.
— Многим казалось, что вы были на первых позициях, а муж у вас за спиной, но после вечера памяти Александра Афанасьева показалось, что, может быть, все наоборот?
— Он скромный очень. Никогда не выпячивался, не фотографировался. Он этого не любил. Если говорить об организаторских способностях, то они у меня, конечно. И в семье я была организатором всех начинаний. В последние годы, когда Саша болел, он вообще для меня был как ребенок. Но как важно, когда ты чувствуешь рядом человека, который всегда подставит плечо. У Саши, помимо того, что он настоящий мужчина и талантливый музыкант, было потрясающее качество — он умел дружить. И наши с ним взаимоотношения — это тоже дружба. Никогда не забуду, как мы поссорились и я летела по Дому кино и расшибла колено, упав на мраморный пол. Адская боль! Я позвонила Саше — мы были в ссоре, — и через 15 минут он умудрился приехать.
— У вас богатая жизненная география. Родились в Мурманске, выросли на Украине, работаете на южном побережье, постоянно ездите в Анапу. У вас северный характер и южный темперамент?
— Ну, я боевой девчонкой оказалась. У меня по папиной линии запорожское казачество. Николаев, Запорожье, село Братское — там вся его родня. По маминой линии бабушка и дедушка русские люди, жили в Киеве. Бабушка — Каширина, дедушка — Бочаров. Старшая сестра родилась в Николаеве, а я и моя младшая сестра — на севере, потому что отец там служил. Он военный моряк. В 16 лет папа окончил педагогическое училище, придя из села с котомочкой. А когда война началась, его забрали во флот. Он продолжил военную карьеру, а демобилизовался он из-за нас. Мы сильно болели: бесконечные ангины, воспаление легких. Надо было нас вывозить с севера. Тогда при демобилизации военнослужащим разрешали выбирать место жительства, особенно северянам. И многие уезжали в южные города: Севастополь, Одессу… Мы выбрали Киев, где жили мамины родители. Мы были школьницами. Людочка, моя младшая сестра, по-моему, еще и в школу не ходила. Я была застенчивым ребенком — до такой степени, что, когда нас посылали в магазин, я подсаживала младшую сестру, чтобы она могла расплатиться в кассе, и говорила ей на ушко, что надо сказать. Как меня понесло в артистки, сама не понимаю. Это мои фантазии, мечты. Я очень любила сказки, собирала их, читала. При всей своей застенчивости ставила спектакли в школе. Мои фантазии вытаскивали меня из застенчивости. В 9–10-м классах я играла в молодежном самодеятельном театре с профессиональными режиссерами и решила поступать в театральный, хотя папа сказал: «Надо в педагогический идти».
Когда я сообщила, что иду в театральный, папа ответил: «Хорошо, поступай. Это в июне-июле, а в августе поступишь в нормальный институт. А не поступишь — пойдешь токарем-револьверщиком на завод». Он преподавал тогда на гражданке математику в вечерней школе при заводе. Но так случилось, что приехал к нам ВГИК, и я поступила на курс к Владимиру Белокурову (знаменитый мхатовский актер, Чичиков в «Мертвых душах», Валерий Чкалов в одноименном фильме 1941 года. — С.Х.). То есть у меня не вгиковская, а мхатовская школа. Во ВГИКе все время шла война между шептанием актеров у Сергея Герасимова и поставленными голосами у Белокурова. Мы пересмотрели все спектакли во МХАТе, сидя на ступеньках. Я до сих пор так люблю свою профессию, что, выходя на сцену, готова летать.
— Может быть, вашу карьеру притормозила внешность, несоветская красота?
— Первый раз такое слышу. Все может быть. В 90-е начали снимать сериалы, а я была их противницей, отказывалась сниматься. Мне казалось, что это стыдно. Моя дочь Саша окончила продюсерский факультет ВГИКа, и ее позвали сниматься. Режиссер Али Хамраев утвердил ее на роль. Она жутко нервничала, тем более что ее бабушку играла Ия Саввина. А следом пошел сериал, и меня позвали на съемки в Киев. Сашку позвали на главную роль. Мне предложили большую роль, хотя и не главную. Мы с Валей Талызиной играли подружек. Когда сериал вышел, я ехала из Краснодара в Анапу. Мы остановились по дороге что-то купить, и вдруг женщины, повернувшись ко мне, начали кричать: «Анфиса! Анфиса!». Я не могу понять, что происходит. Только потом дошло, что сериал сделал свое дело. И я теперь не Рита Осянина, а Анфиса. Иногда актеров осуждают, называют сериальными. А что им делать? Надо же работать. И я тоже стала соглашаться. Меня раздражают самопробы. Однажды я их специально провалила.
— Зачем?
— Невозможно играть, не видя режиссера, не понимая, что ты делаешь. Порочная практика! Такого нет в Голливуде. Знаю об этом благодаря дочке моей однокурсницы Гали Логиновой — Милочке Йовович. Когда у нее пошли первые картины и она становилась известной, я как раз у них была. Там это проходит так. Идет собеседование. Актеру присылают сценарий, дают сцены для проб. Мила приезжала и без партнера читала роль с арт-директором или режиссером, точно не знаю, как у них это называется. Ее снимают. Рядом живой человек, ты общаешься, тебе объясняют. Все же по-разному видят персонажа, и я должна понимать, что от меня хотят. Иначе мне неинтересно. Просто прочитать текст — пожалуйста, прочитаю, но не будет ни характера, ни образа. Снять саму себя на телефон, говорящую неизвестно с кем, — этого я не понимаю. Я люблю кино, но больше театр, и жалею, что в свое время не посвятила ему больше времени. Все время говорю своей Сашке, что, как только войдешь в нужную форму — а у нее маленькая дочка, год и семь месяцев, — ты должна пойти в театр.
— Когда Саша определялась с профессией, вы ее не предостерегали?
— У нее же продюсерское образование. Она окончила ВГИК. Потом ее стали приглашать как актрису, и она пошла на второе образование, окончила курс у Всеволода Шиловского. Все было по-честному. Она сама зарабатывала и оплачивала образование. Мне Саша сказала: «Я не могу на равных играть с актерами, которые этому учились».
— Вы дружите с Галиной Логиновой, сделавшей все, чтобы ее дочь Мила Йовович состоялась как актриса. Можете сравнить с вашими взаимоотношениями с дочерью?
— Галя целиком посвятила себя Миле. Она же не эмигрировала в Америку. Просто боги преследовали ее мужа и отца Милы. И надо было уехать. Они уехали к другу отца в Америку, очень тяжело там адаптировались. Галя четко поняла, что ей там актерскую карьеру не продолжить. Притом что она красавица, очень талантливая. У нас на курсе она, пожалуй, была самая талантливая. Милочка сначала начала сниматься в рекламе, в каком-то детском журнале. И Галя занялась ею серьезно. Мила занималась музыкой, спортом, посещала тренинги.
У меня другая ситуация. Я никогда не стремилась к тому, чтобы Сашка была артисткой. Мы ей предлагали поступать на юридический или экономический. У нее хорошо все было с математикой. Дед, слава богу, ее натаскал. Он одаренный математик. И у дочки с математикой все было хорошо. Она поступала на экономический во ВГИК, а когда его заканчивала, факультет стал продюсерским. У Саши сильный характер и, при всей нежной внешности, стержень покруче, чем у меня в ее годы. Я была в Минске, когда Али Хамраев утвердил ее на роль. Что же этому мешать? От судьбы не уйдешь. Во ВГИКе говорили: «Саша, зачем ты пошла на экономический? Надо было на актерский поступать». А она закончила сначала продюсерский, а потом актерский.
— Главным режиссером вашей жизни стал Станислав Ростоцкий?
— У меня было много хороших режиссеров. Но Ростоцкий — особенный человек в моей биографии. Он умел создать семью. У него почти вся съемочная группа была с первой его картины: оператор Шумский, художник-постановщик Серебренников, второй режиссер Зоя Курдюмова. Он не так часто снимал. И его группа занимала себя настолько, чтобы в нужный момент быть с Ростоцким. То же самое у него происходило и с актерами. Конечно, все мы считали его своим родителем. Он многому нас научил чисто по-человечески: как себя вести, как одеваться, как быть женщиной. Удивительный человек! У меня есть мама и папа, мой учитель Белокуров и Станислав Ростоцкий. Он учил ненавязчиво и красиво. Потеря его была тяжелой.
— Сейчас актеров все чаще находят в Инстаграме и модельных агентствах, а как выбирал Ростоцкий?
— Правильно, сейчас смотрят на физиономию, потому что играть-то ничего не надо. Текст читаешь, глаза пустые, все классно. За редким исключением. Я одну молодую артистку чуть не убила — трясла, объясняя, что чувствует человек, когда умирает отец. Пустые глаза, искусственные слезы. Мы рыдали, бились головой о стену, если было нужно. Как выбирал Ростоцкий? У него была второй режиссер, теперь это кастинг-директор. Она ходила во все театры, знала всех актеров. У Ростоцкого на роли девочек в «…А зори здесь тихие» перепробовалось такое количество актрис!.. Оля Остроумова снялась у него в «Доживем до понедельника», но он ее не видел в роли Женьки Комельковой. Нас с Олей утвердили последними. Меня Станислав Иосифович увидел на курсе. Нас тогда не отпускали сниматься. Белокуров считал, что если к молодому актеру приходит ранняя популярность, то она его портит. Мне дали сценарий, который я так и не успела дочитать. Ростоцкий куда-то уезжал и хотел на меня посмотреть. Я скромно вошла в кабинет. Он посмотрел и сразу забраковал: «Не подходит мне она». И это великий режиссер сказал в моем присутствии! Мне было так обидно. Шла по коридору — слезы лились рекой. Моим крестным отцом оказался оператор Шумский. Он меня запомнил и сказал Ростоцкому: «Помнишь девочку с грустными глазами?» А Оля Остроумова все время была с ними рядом. Андрей Мартынов, сыгравший Васкова, был ее однокурсником. Они вместе работали в ТЮЗе. Оля хотела сыграть Риту Осянину. Когда меня вызвали на пробы, я гордо ответила: «Нет, спасибо!». Но тут мои однокурсники сказали, что я сошла с ума, и практически довели до Ростоцкого. Ему не хватало во мне жесткости и прямолинейности Риты, готовой мстить за мужа и разбитое счастье. Дал нам с Олей сцену, мы ее проиграли, и он сказал: «Ну, паразитки, растрогали». Гример Александр Сергеевич Смирнов с нами ничего не делал, даже тона никакого не было. Он мог чуть-чуть прикоснуться к лицу — и ты уже был тем, кем нужно. На следующий день были пробы. Надо было выстрелить. Я выстрелила из винтовки. К нам подошел ветеран войны пиротехник дядя Саша Бухвалов, обнял нас с Олей и сказал: «Будете играть. Я вас уже утвердил».
— Дальше было проще?
— Это были очень счастливые моменты, хотя что-то совсем не получалось. Ростоцкий останавливал съемку. Боже! Такой стыд. Я ушла рыдать на острове, улеглась на шинельку, проплакала до темноты и уснула. Я же была самая маленькая. Мне накануне проб было всего 18. Утром слышу крики. Меня разыскивают. А я думаю: наверное, надо уезжать, ничего из меня не получится, я бездарная. Подлетает второй режиссер: «Где ты была? Где ночью шлялась?» Я опять заревела. Губы дрожат. А я уже сидела в автобусе, чтобы ехать на площадку. Слышу, кто-то за мной хлюпает. Поворачиваюсь — Катя Маркова. Жалко ей меня было. И у Оли глаза на мокром месте. Произошло такое объединение. И до сих пор так. Я отношусь к ним как к своим сестрам. Встречаемся не так часто, но это то, что не разорвать, то, что сложил Ростоцкий. Все первое незабываемо.
— Были у вас судьбоносные встречи, изменившие жизнь?
— Меня трудно сбить с толку. Могу прислушаться и согласиться, но свернуть меня с пути не может никто. Святослав Николаевич Рерих когда-то мне нагадал в Бангалоре, подарил ожерелье, которое сам собрал. Положил его мне в руку и сказал: «Это актерский камень. Носи. Это твое предназначение. Но ты займешься и другой профессией, ты потом будешь писать». Стихи я пишу. А то, что буду заниматься организационной деятельностью, в тот момент я и подумать не могла.
— Книгу вы точно можете написать. Сколько удивительных у вас историй…
— Это Сашке надо было сделать. Он был близок с легендарными актерами. А у меня пока нет на это времени.
— Смешная история связана у вас с Кикабидзе.
— На вечере Саши я еще рассказала не все, а было очень смешно, и связано это с моим первым выходом перед большой аудиторией. До этого мы с Володей Ивашовым, который готовил свой номер, а я свой, из «…А зори здесь тихие», пришли к Саше Афанасьеву, чтобы отрепетировать. Первые наши гастроли были в Молдавии. Я только вернулась со съемок в Чехословакии. У меня было красивое белое платье, мы его с дочкой храним до сих пор. Жили мы в гостинице ЦК партии. А у нас с Сашкой уже искра пробежала. В гостинице был хороший буфет, и я купила там маме конфет, молдавского вина. Афанасьев спрашивает: «Как вы это собираетесь нести?» — и провожает меня до номера, пытается поцеловать. Я строго сказала: «Что это такое?!» На следующий день он пригласил меня к себе в номер отметить день рождения (потом выяснилось, что никакого дня рождения у него нет), и я привела к нему наших девчонок из разных республик, занятых в концерте. Огромной компанией мы заходим в номер, а там сидит Вахтанг Кикабидзе. Мы весело провели время. Гости разошлись. Мы остались втроем: Буба, я и Афанасьев. Ситуация критическая: кто кого пересидит. Кикабидзе спрашивает: «Если ты собираешься в номер, то я тебя провожу». Я отвечаю: «Нет-нет-нет, никуда я не спешу». В конечном итоге Буба ушел, а мы с Афанасьевым остались, и, как оказалось, на 41 год. А с Бубой у меня до этого уже была забавная история. Он любил ухаживать, обаятельный был. Мы жили в одной гостинице, «Москва», и он поинтересовался: «Ты в каком номере, Шевчук, живешь?» Я честно ответила, понимая, что все равно он меня никогда там не застанет. В гостинице «Москва» было два крыла с одинаковыми номерами. Едем мы в автобусе, я в лакированном пальто. Буба, увидев меня, говорит: «Комиссарша, ты какой мне номер назвала? Я весь вечер стучал. Там другой человек живет. Я вообще с тобой больше не разговариваю». И он со мной действительно не разговаривал. Стал разговаривать только после того, как узнал, что мы с Сашкой поженились. А он с ним дружил, так что ему ничего не оставалось.
