Выставка получила название «Думаю: прочь». Это цитата из письма Ханны, которое она написала Мартину в 1970 году, на закате их жизней. Здесь будет уместно привести ее целиком: «Между двумя людьми иногда, пусть и редко, возникает целый мир. Он тогда становится родимым краем, во всяком случае, единственным родимым краем, который мы были готовы признать таковым. Этот крошечный микромир, в котором всегда можно спастись от мира, разрушается, когда один из людей уходит. Я ухожу прочь, будучи совершенно спокойной, и думаю: прочь». Хайдеггер не понял это «прочь», перевел с английского как «путь», и в этом есть символизм и дуализм, скрытый в сложных отношениях и мировоззрениях двух мыслителей.
Текст занимает в философии обоих основополагающее место. Особенно у Хайдеггера, для которого понятие язык (речь) — одно из ключевых в труде «Бытие и время». На выставке Татаринцевых слова — тоже основа, на них и строится визуальное исследование. Одна из стен занято белыми листами бумаги с цитатами из переписки Ханны и Мартина. Она находится в тени — это потаенное, приватное пространство, о котором Арендт много писала в своих философских трудах. К тому же переписка Хайдеггера и Арендт началась с ее письма, в котором она отправила учителю свое эссе под названием «Тень». На этой «теневой» стене — цитаты из переписки, начатой в 1925 году, когда между профессором и студенткой вспыхнул бурный роман. У Хайдеггера на тот момент уже было двое детей от его супруги Эльфриды, которая, кстати, тоже некогда была его студенткой, и разводиться он не собирался. Ханна была младше учителя на 17 лет. Она снимала мансарду недалеко от университета, иногда они встречались там, иногда у него. Когда ничто не мешало свиданию, он подавал возлюбленной тайный сигнал — зажигал лампу. На выставке, подходя к галерейной стене с перепиской Хайдеггера и Арендт, свет включается сам собой, как та самая лампа, и мы можем прочитать строки из писем. Но это не документальное прочтение — тайное так и остается тайным. Некоторые цитаты «переведены» в керамические серые плитки — они на немецком и английском. Есть и пустые листы, олицетворяющие паузы в общении Ханны и Мартина. С 1933 года они не общались, а потом в 1950-м возобновили переписку, и она длилась до конца их дней, причем жена Хайдеггера тоже переписывались с Арендт. Но между письмами иногда бывали месяцы перерыва. Белые листы настенного романа в письмах становятся некими многоточиями в этом странном треугольнике.
Роман между Хайдеггером и Арендт был непродолжителен, и о нем, конечно, никто не знал. Как и о последующих странных, но очень тесных отношениях. Только в 2015 году в России вышла в свет книга с их перепиской, а за год до того были впервые опубликованы «Черные тетради». Оба издания имели эффект разорвавшейся бомбы. Хайдеггер оставил завещание, где наказал отложить публикацию, и вот, когда прошло почти 40 лет после смерти Ханны и Мартина (она умерла в 1975-м, он — 1976-м), когда в научной среде сложилось устоявшееся мнение о трудах обоих, случился этот неожиданный поворот. «Черные тетради» — философский дневник в черном переплете — писались в 1931–1941 гг., когда Хайдеггер был ангажирован национал-социалистической партией Германии. Это издание вроде бы поставило точку в многолетнем споре о том, был ли знаменитый философ антисемитом: был. А публикация переписки с Арендт вроде бы снова превращает эту точку в многоточие. После эмиграции в США чудом избежавшая смерти в концлагере Ханна Арендт успела стать культовой фигурой, борцом за индивидуальные свободы и флагманом феминистского движения. Наверное, никому не удалось так живо и глубоко передать положение евреев в нацистской Германии, весь дуализм внутренних ощущений человека «особой крови» в том обществе, и вывести из этих эмоций философию о банальности зла и тоталитаризме. В Америке Арендт стала маститым автором журнала «Нью-Йоркер», ее слава росла в то время, как Хайдеггер тихо жил в высокогорной деревушке Тодтнауберг, вдали от движения города и публичных страстей. На другой стене галереи параллельная жизнь Ханны и Мартина отражается в масштабной черно-белой многосоставной картине. Она тоже сложена из цитат из писем, шрифт походит на газетный, а среди букв возникает хижина Хайдеггера, напоминающая не только о его образе жизни, но и о почвеннических взглядах. Переписка ведется на немецком и английском, а справа от картины можно прочитать русский перевод и узнать авторов каждой цитаты. Причем фрагменты писем сложены в почти шахматном порядке, как ответы друг другу, но логика и здесь то и дело нарушается. Иногда за цитатой Мартина следует снова его же, среди них есть и эта: «Мы становимся тем, кого любим».
Третья стена занята двумя экранами, на которых мужчина и женщина читают письма философов. А перед каждым из них — столы, на которых выложены предметы из керамики: книги, ложки, молотки, телефон. Предметы, символизирующие взгляды, образ жизни и отношения. Все они словно забронзовели и пролежали в земле тысячу лет, чтобы теперь явиться миру, словно археологическое открытие. На четвертой стене — видеоарт: перед нами интеллигент в костюме и очках, который неумело, но упорно копает лопатой землю. Интересно, что роль интеллектуала-почвенника играет врач-патологоанатом Артур Бахтин, который решил стать художником и этим летом защитил магистерскую диссертацию в Строгановке. Есть в этом выборе героя свой подтекст, который присутствует в каждой «строчке» этой визуальной драмы о любви и философии, разыгранной в черно-белых контрастах. Чтобы уловить все оттенки черного и белого в этой истории, стоит погрузиться в труды философов, но одно очевидно и без этого — однозначных выводов здесь нет и быть не может. Мы в серой зоне. Ханна в одном из писем Мартину написала: «Тени только там, где есть солнце». И эти тени прошлого всплывают в нашем настоящем, и, очевидно, не обойдется без них и в будущем.
