– Римас, на скандальном видео тебя разводят пранкеры. Говорят от лица министра культуры Украины, и ты соглашаешься на якобы его предложение приехать и поставить в театре Ивана Франка спектакль.
– Я знал, что это игра. Меня предупредили. Посредственности собираются - это их сейчас время. Они хозяева... Все смыслы перевернули, и в какой-то момент разговора игра перестала быть игрой. Для меня это было неожиданно. Поскольку это превратили в расправу надо мной и над Театром Вахтангова. А безумнее всего из этого то, что я якобы послан разрушить русскую культуру.
– Но пока выходит одно - Римас Туминас, который 14 лет возглавлял один из главных российских театров, будет на Украине прославлять Бандеру. Все в шоке.
– Бред, конечно! Мерзость это! Я говорил о том, что когда-то обещал Богдану Ступке приехать в Киев и поставить на него спектакль. Мы тогда с «Дядей Ваней» гастролировали в Киеве и с тех пор очень подружились и при каждой встрече возвращались к разговору об этой постановке. Он так мне понравился, я в нем как будто отца чувствовал. Он болел уже, у него была операция, поэтому было больно потом узнать про его смерть.
Он ушёл, а обещание осталось. Невыполненным. Но для меня так - как обещание Ульянову, так и обещание Ступке должно во что-то превратиться. Об этом я и сказал в разговоре, но это все вырезали.
– Я правильно поняла, что твой разговор с «министром» культуры Украины смонтировали? А что ещё вырезали?
– Мастера монтажа, агентура работает… Помню, что говорил - я же делал свою запись. Не все ещё посмотрел, но, знаешь, и не хочу смотреть. Не хочу в грязь эту влипать.
– Но почему ты не послал их, понимая, на какую провокацию можешь нарваться? Не отмоешься теперь. Тем более сейчас, когда главное оружие - это фейк.
– Наверное, надо было. Как у Толстого: «Поймали мою бессмертную душу»… Ладно…
– Возможно ли после такого твоё возвращение в Москву, в Вахтанговский театр?
– Более года я собирался уходить из театра: возраст, болезнь, подал в отставку. Министр культуры России приняла отставку... Но… как у Окуджавы поётся: «Может, случай выпадет счастливый, снова встретимся в городском саду».
...Я думаю, неужели все усилия в искусстве, мои и театра, были напрасны? Разрушились связи, помутились рассудки, ищут и с радостью находят врагов между собой. Ярость, злость и ненависть воцарились. Я метался и рвался, ругался и матерился от боли, от крушения, что теряю театр - я эмоционально чувствовал это и понимал. И что жертвы - люди, которые на себе тащат жизнь, строят ее.
– И все-таки после такой подставы ты не хотел бы сделать если не заявление, то сказать, что думаешь по поводу сегодняшней реальности?
– Во-первых. Я ещё в феврале почувствовал, что теряю театр. То есть, уезжая из Москвы в феврале, понимал, что такой труппы вообще и особенно молодой труппы у меня не будет никогда. Не откажусь от них никогда. Не предам любви к ним. Они - светлые люди и попали в ситуацию как заложники.
Я недавно посмотрел наш репертуар - даже очень благородный репертуар: у нас и литература глубокая, и высокая драматургия. Главное сейчас — не скатиться, не опускаться, не дать слабину.
Я пишу сейчас каждый день или почти каждый день для вахтанговцев. Пишу по фразе - отправлю им это. Да, я надеялся, что вернусь, знаешь, как у Пушкина, «сам обманываться рад». Думал, зацветут яблони и все кончится. Вот они зацвели, а все не кончается.
Во-вторых, мне всех жаль. А сегодня более всего себя. Понимаю свой возраст, что завишу от врачей. Иногда глупо шучу. Иногда не сдерживаюсь, срываюсь. Кричу в ярости, как Андрей Гончаров, который всегда кричал в Театре Маяковского. И я тогда удивлялся все время: «Чего это он кричит?» И только Джигарханян сказал: «Он не кричит. Он поёт».
– Ты сейчас работаешь?
– Не работаю пока. Готовлюсь к постановке. Возобновились приглашения на постановки в Израиле, в Италии. Здесь буду ставить - в Малом театре в Вильнюсе.
– Но тебя же литовские власти уволили, как только началась спецоперация на Украине.
– Было такое вначале, когда все кричали, горячие головы были у всех, и я согласился: «Могу быть виновником за все». Но там, где я - там театр, где театр - там и я. Все пройдёт.
И теперь буду общаться, разговаривать только с верными друзьями, с Вахтанговским театром, который хорошо знаю. Только с ними. Я хочу, чтобы в театре в меня верили - я такой же, не изменился.
Я переживаю, чтобы ни у кого не закралась мысль о моем предательстве, что я разрушитель русской культуры. Ведь эти годы мы друг другу доказали и свою верность, и преданность театру. Я горжусь тем, что делал, не отрекаюсь от того, что ставил. И горжусь теми годами и театром, который называется Вахтанговский.