«Живут не только его стихи, а все «есенинское». … Я ощущаю это приблизительно так. Если, например, сохранились и висят на вешалке пальто и шляпа Есенина, - висят они как шляпа и пальто живого человека, которые он только что снял. Они еще сохраняют его тепло, дышат его существом. Неясно? Недоказуемо?... Убежден, однако, что не я один из числа тех, кому дорог Есенин, ощущаю эту недоказуемо-неопровержимую жизненность всего «есенинского»… вплоть до его старой шляпы», - писал в воспоминаниях «Петербургские зимы» Георгий Иванов, современник Есенина и тоже великий русский поэт, хорошо знавший его в петербургский период, то есть в то самое время, когда начинающий поэт в первый раз приехал в столицу тогдашней Российской империи и только входил в литературный мир. Они прекрасно передают то чувство, с которым рассматриваешь в витринах экспозиции мемориальные вещи. Пальто и шляпа на вешалке тут, конечно, не висят, зато есть стул, на котором, как говорят, возможно, сидел Есенин и уж точно сидел Маяковский. Есть здесь даже чемодан. По виду тот самый, знаменитый створчатый чемодан с полочками, с которым он прибыл из Америки, что описан во многих воспоминаниях современников поэта. Например, у Анатолия Мариенгофа, ближайшего друга Есенина, который описанием этого чемодана подводит итог есенинской заграничной сказки.
«…Присев на корточки, отпирает сложные замки «кофера». «В Америке эти мистеры — хитрые дьяволы! Умные! В Америке, Толя, понимают, что человек — это вор!» И поднимает крышку. В громадном чемодане лежат бестолковой кучей — залитые вином шелковые рубашки, перчатки, разорванные по швам, галстуки, носовые платки, кашне и шляпы в бурых пятнах».
- Это его настоящий чемодан? – спрашиваю я директора музея Есенина Светлану Николаевну Шетракову, которая водит меня по залам музея, рассказывая о замысле экспозиции.
- В этой витрине очень много вещей, которых касались руки Сергея Александровича и Айседоры Дункан. Вот впервые демонстрируется её шаль. Это даже не шаль, а такой палантин.
Действительно, один из легендарных дункановских шарфов-шалей, без которых она не появлялась, кажется, нигде, светло-бежевый с серебряными нитями, представлен в экспозиции. А рядом шляпка, перчатки, флаконы духов, афиши концертов Дункан в Москве, рисунки, изображающие танцовщицу. Есть копия с портрета Бакста, а также других знаменитых художников, запечатлевших гениальную артистку.
Всего на выставке представлено около 100 предметов основного фонда музея и огромное количество вспомогательных, типологических, то есть прижизненных, что называется, «из той, есенинской эпохи», предметов: автографы, книги, документы, включая мебель и одежду из домов, в которых жил и бывал Есенин.
А начинается выставка с кино: при входе в пространство экспозиции мелькают редкие кадры - танцы Дункан в Сан-Франциско, кинохроника пребывания Есенина и Дункан в Америке. Вот они плывут на пароходе, вот на улице Нью-Йорка, а вокруг репортеры, репортеры, репортеры…
На выставке запечатлена вся жизнь поэта, начиная с села Константинова. Тут фотографии с матерью, самовар, похвальный лист, полученный по окончании гимназии. Фотографии, где он с сестрами, со своими отцом и дядей. Есть фото с матерью за этим самым самоваром - очень много подлинного... Тут же на другом стенде - книга крупнейшего британского исследователя его творчества Гордона Маквея на английском языке. Причем стенд, посвященный Родине поэта – Константинову - чудесным образом помещен в пространстве образов Марка Шагала, поскольку в этом зале одна выставка переходит в другую: и по территории, и по сути, и называется она «Есенин и Шагал». Доминирующий голубой цвет, небеса, его волшебный Витебск, летающие влюбленные… И это не случайно.
Марк Шагал и Сергей Есенин были современниками, о дружбе и общении которых остались лишь отрывочные сведения. Однако их созвучие было замечено давно. Об этом в письме Гордону Маквею от 22 мая 1964 года писал и сам Шагал. Живя за границей, он делал иллюстрации к книге стихов Есенина с их переводами на английский: «Мне кажется, что суть нашего искусства была похожа, но тогда мы редко это обсуждали. Со временем для меня становится всё более и более ясно, что из всех русских поэтов он мне ближе других…». Приведен на одном из стендов и отрывок из воспоминаний Шагала «Моя жизнь», перекликающихся со стихотворением Есенина «Письмо к матери». Помните: «И молиться не учи меня, не надо!/ К старому возврата больше нет,/ ты одна мне помощь и отрада, / ты одна мне несказанный свет». А вот строки Шагал: «Ах мама! Я разучился молиться и все реже и реже плачу Но душа моя помнит о нас с тобой, и грустные думы приходят на ум. Я не прошу тебя молиться за меня. Ты сама знаешь, сколько горестей мне суждено. Скажи мне, мамочка, утешит ли тебя моя любовь там, где ты сейчас: на том свете, в раю, на небесах? Смогу ли дотянуться до тебя словами, обласкать тебя их тихой нежностью?..»
В другом зале расположена выставка «Конница бурь», тут же и стенд «Железного Миргорода», посвященный поездке Есенина и Дункан в Америку. Названия первой - «Конница бурь» – цитирует название одной из книг, в которой участвовал Есенин. Это сборник стихов имажинистов. Книга вышла в 1920 году, и кроме стихов Есенина туда вошли стихи близких друзей поэта – Анатолия Мариенгофа и Алексея Ганина, свидетеля на бракосочетании поэта с его первой официальной женой Зинаидой Райх, которого через 5 лет обвинят в создании «Ордена русских фашистов» и расстреляют.
«Конница бурь» - начало литературной деятельности: поездка в Петербург, знакомство с поэтом Николаем Клюевым, ставшим его учителем в поэзии. В витрине - «Радуница»: надписанный первый сборник стихов, который он подарил своему учителю словесности Хитрову.
- Это типология – объясняет мне директор музея, - подлинник находится в Константинове.
На стенде есть и афиша вечера «Краса», где поэт выступал вместе с Клюевым и впервые предстал перед публикой «отроком вербным, с голоском слаще девичьих бус», по стихотворному определению его наставника. Здесь же эсеровская газета «Дело народа», с которой поэт сотрудничал в самый пик революционных событий 1917-18 годов. В ее редакции он-то и познакомился со своей будущей женой Зинаидой Райх, работавшей там секретарем-машинисткой. Фото церкви Кирика и Иулитты в Волгоградском уезде, где они венчались. Автографы Райх и Есенина. Воссоздан уют, о котором он мечтал и который сопровождал бы его в дальнейшей жизни: сундук периода жизни Есенина с Райх, их письма. Знаменитые его стихи «Письмо к женщине»: «Вы помните, вы все, конечно, помните…», и тема, которая красной строкой проходит через творчество Есенина и выставку, ему посвященную: «С того и мучаюсь, что не пойму, куда влечет нас рок событий».
На другом стенде так называемый «кафейный период» русской поэзии. Тогда не хватало бумаги, и поэты читали свои произведения в кафе. Знаменитое «Стойло Пегаса», принадлежавшее имажинистам: «Тверская, 37 в понедельник вечер лирики имажинизма, 15-вторник – Есенин, 16-среда: Крученых». Тут же сборники Есенина-имажиниста: «Исповедь хулигана», «Москва кабацкая», «Харчевня зорь», изданная в 1920-м, «Золотой кипяток», запрещенный цензурой. Фотографии имажинистов: Есенин с Кусиковым, Есенин с Мариенгофом. Знаменитый цилиндр, «под Пушкина», в котором Есенин вместе с Мариенгофом эпатировали добропорядочных московских обывателей, разгуливая в них по улицам города. Есть даже стул из кафе «Стойло Пегаса», на котором сидел Маяковский. Тут же подлинный договор от 18 мая 1922 года, который Есенин подписывает с берлинским издательством З.И. Гржебина. Документ впервые экспонируется на данной выставке.
Следующая выставка, «Железный Миргород», посвящена Есенину с Дункан, их заграничному путешествию. Здесь помимо знаменитого створчатого чемодана представлен важный документ: выписка отдела записей актов гражданского состояния при Хомов. Районе города Москвы № 612: «Сведения о женихе и невесте: Фамилия – Сергей Есенин, 27 лет, род занятий – литератор, семейное положение: холост, вдов, разведен; в который раз по счету вступает в брак: в первый (на самом деле во второй, после развода с Зинаидой Райх. - П.Я.) Айседора Дункан, 37 лет (возраст в паспорте ей помогли исправить на более молодой. - П.Я.), род занятий – артистка, семейное положение – девица, вдова, разведена (до Есенина Дункан, заметим, своих браков принципиально не регистрировала) 2 мая 1922 года».
Сергей Есенин был первым советским поэтом, посетившим США. Путешествие оставило огромный след в его размышлениях о России и загранице. «Что сказать мне вам об этом ужаснейшем царстве мещанства, которое граничит с идиотизмом? Кроме фокстрота, здесь почти ничего нет, здесь жрут и пьют, и опять фокстрот. Человека я пока ещё не встречал и не знаю, где им пахнет. В страшной моде Господин доллар, а на искусство начихать — самое высшее мюзик-холл» (из письма А.М. Сахарову от 1 июля 1922 года)..
В экспозиции представлена и записка заместителю народного комиссара по иностранным делам М.М. Литвинову от 1922 года: «Уважаемый т. Литвинов! Будьте добры, если можете, то сделайте так, чтоб мы выбрались из Германии и попали в Гаагу, обещаю держать себя корректно и в публичных местах «Интернационал» не петь. Уважающий Вас С. Есенин. Isadora Duncan».
Лучше всех сказал о значении и месте Есенина в русской литературе и у русского читателя Георгий Иванов в том же посвященном Есенину очерке в книге «Петербургские зимы». Они весьма подходят выставкам в «Есенин-центре»: «Из могилы Есенин делает то, что не удалось <…> никому из живых: объединяет русских людей звуком русской песни, где сознание общей вины и общего братства сливаются в общую надежду на освобождение. <…> За Есениным стоят миллионы таких же как он, только безымянных «есениных» - его братья по духу, «соучастники-жертвы» революции. Такие же, как он, закруженные вихрем её, ослепленные ею, потерявшие критерий добра и зла, правды и лжи, вообразившие, что летят к звездам, и шлепнувшиеся лицом в грязь. Променявшие Бога на «диамат», Россию на «Интернационал» и, в конце концов, очнувшиеся от угара у разбитого корыта революции. Поэтому-то стихи Есенина и ударяют с такой «неведомой силой» по русским сердцам, и имя его начинает сиять для России наших дней пушкински-просветленно, пушкински-незаменимо»!
