К постановке своего «Щелкунчик» в 1982 году Валентин Елизарьев приступил после большого успеха балета «Спартак», осуществленного на сцене Белорусского Большого театра за два года до этого. Это один примеров философского авторского театра хореографа Валентина Елизарьева, который тот создал в Белоруссии, и абсолютно оригинального хореографического мышления и языка этого хореографа.
Постановку уже знакомую московскому зрителю (белорусский театр ее показывал через два года после премьеры на гастролях в 1984 году) сейчас привезли в новой редакции. К ней были восстановлены декорации выдающегося белорусского сценографа Евгения Лысика, заново сшиты костюмы.
Канонической редакции балета Чайковского «Щелкунчик» не существует. Оригинальная версия Льва Иванова 1892 года по сценарию Мариуса Петипа, который из-за болезни в постановке участие не принимал, не сохранилась. От нее остались лишь разрозненные записи по системе Степанова нескольких фрагментов, которые хранятся ныне в Гарвардском архиве. Поэтому каждый постановщик, начиная с версии Вайнонена в 1934 году (именно она признана классической и наиболее близкой версии Льва Иванова), предлагает свое видение музыки Чайковского. У Елизарьева оно именно такое нестандартное, которое мы увидели в спектакле Белорусского Большого театра. Именно так выдающийся белорусский хореограф видит и слышит музыку Чайковского.
В «Щелкунчике» Елизарьева нет не только семейства Штальбаумов, но практически и никакого рождественского праздника, гостей, собирающихся за рождественским столом, танца их детей. Елка обозначена в его постановке горящими лампочками в самом далеке. Это вообще спектакль, в котором нет людей. Только куклы. И Маша у хореографа буквально попадает с корабля на бал, поскольку, придя в мастерскую своего крестного она видит кукольный бал игрушек, устроенный в ее честь. Главным героем «Щелкунчика» Елизарьева именно Дроссельмейер и является. События о которых рассказывает хореограф в своем спектакле увидены его глазами. Он мастер кукол и через эту призму видит и воспринимает весь окружающий его мир.
Как главный герой спектакля Дроссельмейер в редакции Елизарьеава участвует чуть ли не во всех танцах: и в вальсе Снежных хлопьев, и в завершающей дивертисмент кукольных танцев «Жигони», в «розовом вальсе», и даже в па-де-де, которое благодаря его участию превращается в па-де-труа. Партия этого героя в версии Белорусского Большого театра чрезвычайно насыщена.
В истории «Щелкунчика» Дроссельмейеру всегда уделялось особое внимание, и в разных постановках этот герой представлен по-разному. В спектакле Нуреева, а вслед за ним и у других хореографов (например, у Андрея Петрова в Кремлевском балете») именно Дроссельмейер превращается во сне главной героини в Принца. Но чтобы Дроссельмейер превращался в ходе спектакля в главную крысу, такого еще не бывало. Но в спектакле Елизарьева Дроссельмейер демиург сотворенного им кукольного мира. И чтобы проверить чувства Маши к Щелкунчику (а из всех кукол Маша в его мастерской выбирает именно его), он становится Королем мышей.
На гастролях Белорусского балета партию этого главного протагониста спектакля прекрасно исполнил французский танцовщик Эвен Капитен. Он выпускник Балетной школы Парижской оперы и Белорусской государственной хореографической гимназии-колледжа. Шесть лет (с 2016 года) этот артист был одним из самых популярных в Белоруссии танцовщиков, но с января покидает Большой театр Беларуси и переходит в Мариинский.
Так же как Григорович создавал свои шедевры вместе с художником Симоном Вирсаладзе, Елизарьев разрабатывал концепции всех своих самых значимых балетов в творческом тандеме с выдающимся художником Евгением Лысиком. Творчество Лысика в каких-то чертах наследующее Марку Шагалу и его фантастическому голубому космическому пространству и составляет особенность этой постановки. По признанию самого хореографа «рождение спектакля произошло, как только художник Лысик прислал свой макет – в счастливом творческом единомыслии. В ту же ночь во сне я увидел первый акт балета – притчи о детстве, о счастье, о любви, о путешествии в мечту».
Правда сегодня, по прошествии 40 лет, елизарьевский «Щелкунчик» смотрится совсем по-новому и мало напоминает праздничный мир Рождества задуманный хореографом совместно с художником первоначально. Перед нами тоже голубое шагаловское пространсво, белые летающие фигуры с пустыми глазницами как у приведений, но как все изменилось! Потрясающий кукольный иконостас в первом акте – сплошные и бесконечные ряды портретов фантастических кукол, некоторые из которых как Богоматери с младенцем на руках и коронами-нимбами над головой – подавляет своим величием. Человек чувствует себя в таком храме крошечной песчинкой в мироздании.
Тема спектакля теперь вырисовывается совсем по-другому, нежели была в начальном замысле - одиночество человека в механизированном как куклы, кукольно-неживом, страшном и пустом как их глазницы мире. Лишь вечный безжизненный космос, хоть и довольно затейливый, как у художника Лысика, окружает человека в этой безжизненной и механической вселенной.
Тем не менее именно таким непредвиденным постановщиками образом решается так называемая «проблема Большого адажио», над которой бился в своей знаменитой постановке 1969 года ещё учитель Елизарьева Игорь Бельский. Заключается она в трагичности звучания музыки Чайковского, отмечаемой всеми исследователями в этом балете. А самым трагичным в этой музыке является па-де-де с его адажио и вариациями.
В постановке Елизарьева свадебное па-де-де превращено фактически в па-де-труа, поскольку главный герой этого балета Дроссельмейер вместо священника венчает пару влюбленных – Машу и Принца.
Это па-де-де – отдельный аттракцион спектакля Елизарьева. Я видел его когда-то на конкурсе артистов балета и был поражен множеству гимнастических и акробатических трюков, которыми по моде того времени нашпиговал па-де-де хореограф. Это, наверное, самое сложное и замысловатое па-де-де из существующих. Но в контексте спектакля оно смотрится по-другому, более органично и весьма соответствует концепции слепого механистичного мира, которым окружает своих героев хореограф. Но исполняют его Маша-принцесса (Людмила Хитрова) и Щелкунчик-принц (Артем Баньковский) вдохновенно и осмысленно.
Оно действительно апофеоз всего устроенного Елизарьевым действа. Причем исполнитель мужской партии Артем Баньковский выполняет все эти «головоломные» и «зубодробительные» трюки, вряд ли подвластные кому-либо из танцовщиков Большого и Мариинского театра, так легко, словно Щелкунчик щелкает свои орешки… Подбрасывает балерину в воздух, держит на одной руке, когда та, находясь вниз головой, словно вертолет, попеременно раскрывает ноги в шпагате. Да и танцует этот танцовщик очень выразительно, предавая значение каждой фразе, каждой детали своего танца.
Работает Артем Баньковский в Белорусском театре шесть лет, закончил в 2014 году Белорусский государственный хореографический колледж по классу знаменитого педагога Александра Коляденко и коляденковская школа, и закалка очень чувствуется во всём его танце. Сам Коляденко ученик Александра Пушкина – великого педагога, воспитавшего лучших танцовщиков XX века: Рудольфа Нуреева и Михаила Барышникова. В воспитанниках же Коляденко такие звезды мирового класса, как Иван Урбан, работающий сейчас у Джона Ноймайера в Гамбурге, и Иван Васильев, приглашенный премьер Большого театра России. И такая преемственность поколений дарит твердую уверенность в будущем белорусского балета.
