— Позорно смылись, отступили! — пристыженно клеймила себя и таборно перемещавшуюся с бивака на бивак компанию единомышленников Рабочая Лошадь. — Смотали удочки, оставили заблудшее население под гнетом глупейшей подневольности и идиотских догм!
— Демагогию городишь, — возражал Тертый Калач. — Не образумить коллективно одурманенных фантасмагорической помраченностью торчков, не исправить, не перевоспитать...
— Чем реально таким помочь? — задал вопрос Мальчик для Битья.
— Следовало разыскать пожирателя телевизоров и оказать ему поддержку. А рвущимся на пьедесталы терпеливо объяснить: толкаться и пихаться невежливо, — сказала Рабочая Лошадь.
Путешественники заспорили. Но, поскольку в их тесном товарищеском кругу главенствовало взаимоуважение, дискуссия завершилась мирно.
— Впредь будем проявлять принципиальность, — подводя итог, возгласила Паршивая Овца.
К следующему пункту своего маршрута дружная когорта приблизилась охваченная романтическими устремлениями и в весьма боевитом настроении. Неисповедимыми путями пилигримы достигли страны, где все от мала до велика поклонялись принцессе Инфляции — отталкивающей даме преклонного возраста, почитаемой аборигенами вселенским божеством. На площадях высились ее золотые и мраморные инкрустированные бриллиантами изваяния, в газетах и глянцевых журналах публиковались ее пугающие портреты.
— Чем она вам мила? Чем приглянулась? — спрашивали туристы.
Им отвечали раболепно:
— Она — оракул, икона, начало начал, причина и исток сущего, чудесная спасительница. Ее высочайшими соизволениями творятся необходимейшие общественные катаклизмы и назревшие финансовые пертурбации, вершатся рыночные и социальные реформы, ее вмешательство движет капиталы, приумножает накопления, иссушивает и ликвидирует нетрудовые доходы, колебания ее курса определяют мировое коловращение. Она вспухнет — и цены безудержно растут. Пошевелит мизинчиком — случается обвал конъюнктуры и дефолт. Она милует, казнит, возносит на гребень успеха, развенчивает в пух...
— А не фетишизируете ли вы ее? — засомневался Козел Отпущения, поверхностно петривший в финансовых вопросах. — Не преувеличиваете ли ее значение, не демонизируете ли?
И получил впечатляющую инвективу:
— Мы ее монетизируем. Это гораздо практичнее и перспективнее.
Правда, вклинивались в сладкоречивый хор восхвалителей редкие голоса оппозиционеров, не боявшихся маркировать Инфляцию погубительницей, они грустно и иронично именовали хапугу хронической Инфлюенцией, навалившейся на хворое государство, задыхавшееся в объятиях (нет, тисках!) цепенящей диктаторши. Увы, призывы бороться с напастью негодующе отвергались большинством жителей, которые восторженными митингами поддерживали любой каприз вздорной госпожи и горячими аплодисментами приветствовали навязанные ею идиотства.
Возможно, взбалмошность и неуравновешенные эскапады эгоистичной принцессы проистекали из полнейшей оторванности затворницы от повседневной реальности: надменная повелительница обитала в дворцовых покоях одна-одинешенька, без мужа и семьи, не осаждаемая женихами, способными поколебать, а то и смягчить непререкаемость буки, возразить ей, осадить, укротить строптивый нрав.
В давние времена, когда была юна, не одиозна и относительно не скандальна (самонадеянный характер унаследовала от папаши-короля — правящего Мирового Кризиса и мамаши — Галопирующей Гиперстагнации, здоровенной ленивой бабищи с непредсказуемым норовом и бешено косящим взглядом), говорят, за венценосную стервочку-преемницу сватались завидные красавцы: Твердый Валютный Курс, Сырьевой Рынок и Стабилизационный Фонд, но у того, другого и третьего не хватило терпежу сносить взбрыки и понукания сварливой невесты. К тому же соискатели загребущих лап и холодного сердца леди-горгоны обхаживали и охмуряли дурно воспитанную бестию уж очень робко, стелились ковриком, разливались сиропом, расшаркивались, пресмыкались, заискивали, ублажали дифирамбическими песнопениями, короче, использовали замшелые приемы приголубливания взамен громового стучания кулаком по столу (или по лбу). Ласковая плеть и добротная розга вполне умиротворили бы и девушку на выданье, и бесчисленных пажей, камердинеров, камеристок, фрейлин, неутомимо льстивших кормилице-поилице (они безбедно при ней благоденствовали и на все лады превозносили значимость, влиятельность и мудрость покровительницы-несмеяны).
Ох и уродлива же она была (если отбросить косметику и оды, сочиняемые придворными лакировщиками)! Жаль становилось затюканных подданных, прозябавших под пятой мнимо сведущей, а объективно малообразованной, ни бельмеса не смыслящей в макроэкономике, всегда патлатой, скверно причесанной хабалки!
Из сочувствия к подневольным, безудержно обираемым массам гости возмечтали умерить аппетиты хищно ощеренной негодяйки.
Сперва к ней явился наторевший в торговой номенклатуре Тертый Калач и пробовал усовестить логически:
— С какой стати возгоняешь цены? На каком основании обессмысливаешь честно заработанные вассалами дензнаки?
Его выставили за дверь дюжие телохранители.
Тогда на прием напросился авантюристичный Стреляный Воробей и пытался мистифицировать грозную самодурку, назвавшись спецпредставителем его превосходительства сэра Нефтедоллара. Наглость не возымела. Мегера дернула худыми, плохо соответствовавшими ее общей телесной дородности плечами:
— Голь перекатная! Красный Крест и Пенсионный Ресурс твоя ровня... Я вась-вась с Ротшильд-Дюпон-Рокфеллер-Газпром-транс-корпорейшн...
При этом сверхамбициозной скупердяйке потрафило, что перед ней мечут бисер. Но конкретные цифры прибылей, озвученные Воробьем в его браваде, увы, не произвели впечатления, показались мизерабельны, да и перечень посулов, не обремененных арифметическими довесками со многими нулями и присовокуплением общей суммы дохода от запланированных махинаций и спекуляций, не вдохновил. Воображала-самозванка уперто знала: профит должен исчисляться миллиардами, а гешефт — превышать заоблачно астрономические порядки. Итогово Воробью велели убираться, не то скормят кошкам (угроза прозвучала на фоне повышения розничных тарифов на корма для домашних питомцев), и Стреляный спешно выпорхнул в незахлопнутую фортку, ибо за ним началась погоня с сачком.
На смену разбитной птахе приплелся, тряся седой бородой, Козел Отпущения, он заготовил взволнованную аргументированную речь о пересортице, логистике, усушке-утруске и недовложениях в ресторанные порции и банки (финансовые и консервные), но с ним из-за его возрастных данных не стали церемониться. Стражники без околичностей объяснили: принцесса не отказывает в аудиенции, если, согласно прикидкам и взвешиванию, может на пришедшем заработать, распознавание платежеспособности занимает минуту, вердикт о Козле был: стружку не снять, навар не сцедить, и клянчильщика не пустили на порог.
Наступил черед Шута Горохового идти к спесивой, надутой, будто воздушный шар (в этом весь инфляционный секрет), а по природе худосочной кощеистой сквалыжнице. Очаровательных Рабочую Лошадь и Паршивую Овцу решили к ревнивице (беленившейся из-за мало-мальски благообразной внешности) не делегировать. Шут хохмил, потчевал истуканшу свежесочиненными стендаповскими приколами (чем выгодно отличался от пробавлявшихся бородатыми анекдотами изначальных не состоявшихся бойфрендов нахальной выжиги), и окрутил синечулочную кикимору, но прокололся на рискованном выпаде: «Информационные конфирмации инфантов профанирующе интегрируют Джанни Инфантино в инфинити фифти-фифти...»
— Пшел вон! — разразилась принцесса. — Про фифти-фифти речи нет. По брачному контракту все твое становится ё-моим! Ё мое, а не твое!
Мальчик для Битья проник в тронный зал, магически заворожив караульных, но, едва вымолвил свое невзрачное прозвище, царственная особа голубых кровей (что было видно по ее синим чулкам) принялась пинать визитера и лупить его чем ни попадя. Он привык в предыдущей жизни к подобному обращению и лишь шепотом повторял:
— Терпит и замордованный народ...
Его слова в какой-то миг отрезвили распоясавшуюся фурию, и принцесса Инфляция царственно произнесла:
— Мои папа и мама неукоснительно заботились об имидже. В этом мудрость казначеев. Гастролирующая разношерстная клоунская группа заслужила поблажку для зрителей-сатрапов. Наступлю себе на горло и понижусь на полпроцента. Нет, на четверть. На полсуток. Нет, на час. Пусть возлюбленные электоратчики запасутся вдоволь мукой, крупой и консервами. Пусть налетают, подешевело! Пусть судачат о моей неслыханной щедрости. Несут правду о моем бескорыстии. Оно тянет аж на два червонца!
Мальчик для Битья возликовал и оповестил о грядущих скидках, распродажах и «черных пятницах» всех, кто ждал манны на улицах и площадях, после его сообщения о наставшей справедливости всюду возник бурный энтузиазм.
Довольные своим несомненным вкладом в улучшение бытия, повеселевшие друзья двинулись к новым горизонтам.
