Эдакая модификация и симбиоз опричника Малюты Скуратова и Бенкендорфа в одном флаконе. Монархический старорежимный доброхот Бенкендорф хлопотал о материальном достатке Пушкина, добывал поэту пенсионное содержание (одной рукой, а другой, сжатой в кулак, грозил отлучить от архивов, где Пушкин раскапывал компрометирующие факты о Петре Первом, Екатерине Великой, Пугачеве) — то есть контролировал писательский труд. От изначального предтечи нарождаются яркие промежуточные Бенкендорфы: в том числе чекист Агранов, который волнуется о Маяковском, дарит ему пистолет (намекая на необходимость использовать оружие по назначению), жаль сериал об этом дарителе пока не запущен в производство, другой наследный Бенкендорф радеет о Марине Цветаевой, уламывает ее сделаться осведомительницей и толкает в петлю. Не он ли, вездесущий демон, обернувшись дочерью Пунина, гонит из дома оставшуюся вдовой Анну Ахматову, и несчастная поэтесса, маскируя свое изгнанничество, притворяясь королевой, величественно приезжает в Москву, к Ардовым?
Масштаб изображенного в телеэпопее Бенкендорфа-Власика куда шире упомянутых дробных предшественников: он заботится о благе и материальном достатке всего советского народа и грозит всем обобщенным врагам отчизны. В нынешнюю повестку дня сей панегирик вписывается как нельзя более удачно, ибо соответствует теперешней исторической доктрине — достаточно посмотреть многочисленные пронзительно апофеозные документальные телепередачи о шефе жандармов, чтобы убедиться: Бенкендорфа без зазрения величают ближайшим другом и единомышленником Пушкина. Прежние презрительные догмы, постулаты и табу отброшены, устарели, здравый смысл поставлен с ног на голову.
Мемуары холуев
Читая интервью, воспоминания, откровения высокопоставленных (и не очень высокопоставленных) конфидентов из окружения первых лиц нашей эпохи, испытываешь неловкость и недоумение: хвост виляет собакой, телега едет впереди лошади, яйца поучают мудрости петухов и несушек. Несомненно, излагаемые приближенными соглядатаями версии, факты, бытовые детали, подробности — захватывающе интересны и уловлены с пронзительной холуйской точностью (или выдумкой?), на которую горазды завистливые второстепенцы, искренне полагающие себя незаменимыми персонажами Вечности. Оторопь берет: сами обсасываемые монументальные исполины вряд ли сподвиглись бы на подобные признания — в силу деликатных обстоятельств и психологических особенностей своей личности. Не стоит и нам забывать о подлинном соотношении величин: лидерами (пусть незаслуженными), верховодами (пусть неумелыми) становятся не стонадесятые побегушечники, на тронах (пусть неправдами) удерживаются не те, кто на подхвате. Странно выспрашивать у повара Льва Толстого мнение о «Войне и мире», а не о кулинарных предпочтениях жены писателя, диковато интересоваться у челяди (даже сообразительной) политическими предпочтениями барина (самодура или из среды декабристов). Именно такая пересортица царит в мемуарах — будем прямо говорить — крепостной обслуги, вплотную допущенной к ложному или реальному небожителю.
Пародируя, вообразим свидетельство Арины Родионовны (бесспорно, сыгравшей немалую роль в формировании гениального поэта, о ней даже выпущена биографическая книга серии «ЖЗЛ»):
— Что думаете о «Полтаве» Пушкина?
— Я в Полтаве не бывала, но мои родственники посещали проездом, а Саша, живой с детства мальчик, мечтательный фантазер, сочинил небылицу… Помню, мы шли по Царскосельскому парку, навстречу царь. Царь был мракобес, но понимал, сколь Саша выдающийся камер-юнкер, и в знак уважения к моим заслугам пожал мне руку.
Или обратимся к денщику Кутузова:
— Почему Михаил Илларионович не победил на Бородинском поле?
— Причина в одноглазии. Отозвалось, к сожалению, на имидже России. Не все это знают, он был подслеповат. Проглядел Наполеона, пигалицу, клопа, козявку, не все знают о пигмейском росточке француза. Конечно, надо было не отступать, а контратаковать. Я ему говорил: обойди справа и вдарь, разгроми на подступах. Не услышал, был глуховат. Возраст. Не все это знают.
Потолок возможного
Воспаряющая стройная теория жухнет и терпит крах, уперевшись в отвратительную физиологическую бренность плоти.
Благородные декабристы при поверхностном взгляде воспринимаются кристально беспорочными, а при углубленном рассмотрении видны изъяны: наряду с безупречными Якушкиным, Раевским и Фонвизиным, не предавшими своих товарищей и свои идеалы, были Завалишин, отрекшийся от всех, Рылеев, излишне откровенничавший на допросах (из лучших побуждений), парадоксальный Пестель (в котором сподвижники недаром подозревали бонапартистские замашки), не мешает ознакомиться с его суконным языком изложенной программой перелицовки державы в случае победы восстания, он предстает в этом манифесте отнюдь не либералом. Повешенные впечатаны в вечность сакральным жертвоприношением, сосланные в Сибирь продолжали (не поголовно) «во глубине сибирских руд» издеваться над палачами и деспотичным государем, но некоторые дрогнули, стали без тени иронии называть царя «солнышком» и клянчить обогревающего лучика, просились на Кавказ — в рядовые, — лишь бы вырваться из заточения и смыть свой гипотетический позор.
Невольно соглашаешься с библейским: «Не сотвори кумира». Вполне человеческие создания, со всем набором больших и малых слабостей.
Перекинем мостик в ХХ век.
Очень вероятно, Ленин искренне хотел помочь нищим, обездоленным массам. Помешали червоточины его изъеденного неизлечимой хворью организма, исказившие благой порыв и приведшие к озлобленному кровопролитию.
Очень вероятно, Сталин боролся за власть, чтобы ударными темпами и передовыми методами вывести страну из отсталости. Замысел извратило ущербное, медицински-патологическое сознание параноика.
Поставленную перед собой и народом цель — достижение утопического коммунизма — Хрущев не смог бы осуществить (даже если бы она была реальной) в силу своей вопиющей малограмотности.
Брежнев болел за отечественный хоккей, коллекционировал звезды на лацканы — и полагал (в силу генетической ограниченности): житуха наладится сама собой.
Приверженцы и воплотители радужных прогрессивных идей ограничены пределом своих биологических возможностей. Препоны — не в воздухе, не в атмосфере, не в происках врагов, а в зародышевых или начавших проявлять себя маниях и фобиях, пока распрекрасный светоч держит себя в узде, ущербности не видны, однако в атмосфере вседозволенности дают о себе знать. Об этом у Евгения Шварца: дракон внутри нас, вылезает наружу из крохотной поначалу норы, из глубин не идеального естества. Чудовище. Минотавр. Монстр. Франкенштейн. Дабы не распоясался (носитель дьявольского начала не способен сам с собой справиться, ибо является плотью дракона и себе не принадлежит), нужен контроль извне. Нужны ограничительные непререкаемые меры.
О ГКЧП с любовью
Ортодоксальная данность: логика и здравый смысл в окружающем мире извращены до неузнаваемости, это позволяет вообразить группу путчистов-гэкачепистов отважными мушкетерами, декабристами конца ХХ века. Ситуация схожа: Горбачев на отдыхе в Крыму (как Александр I в Таганроге), Ельцин на престол еще не взошел (как Николай I) — межвременье, удачно использованное и при смещении Хрущева — расслаблявшегося в отпуске, пока Брежнев, Шелепин, Семичастный делили шкуру власти. Гэкачеписты-декабристы воздели знамя борьбы против беспредельной деспотии народных масс, вознамерившихся сбросить тоталитарное иго — Крючков, Язов, Павлов, Стародубцев, Янаев, Пуго вывели войска на Сенатскую (Красную или площадь перед Белым домом) — не с той ли поры берет начало сеть магазинов «Красное и белое», где стали заливать горе?
Суровая казнь над смельчаками не свершилась по причине опьянения широких масс беспредельной свободой и в связи со слабостью (духовной и нравственной) нового некровожадного руководства: не повесили, не сослали (Пуго сам себя приговорил к расстрелу), но в том и заключалась изощренная месть возобладавшей толпы: живите и помните, а худшее наказание — страдать не публично, изгойски, тихушно и келейно. В таком презрении тикает часовой механизм: с истечением срока давности помилованные расправляют плечи, чистят перышки и чувствуют себя былинными витязями, выигравшими схватку у недотеп. «Коли такие гуманные, добренькие, всепрощающие, щедрые на амнистии — несите урон, не на кого пенять, только на себя самих». Язов, приниженно и пристыженно просивший у народа прощения (документальные кадры покаяния, вероятно, сохранились в архивах кинохроники — или уничтожены?), взорлил, могучий его голос обрел прежнюю металлическую командную густоту — и теперь он во всеуслышание клеймил, обличал тех, кто его пощадил. Невнятный Крючков и ему подобные предстали триумфаторами. Закрадывается: что стало бы с Россией, победи эти деятели? Но в итоге они-то и выступили страдальцами-мессиями, карающими неверных отщепенцев. Нетленно выразился незабвенный, из пепла в пепел воскресающий Ильич: «Если враг не сдается, его уничтожают». Время откорректировало лозунг: «Если не уничтожаешь ты, уничтожают тебя».
Бери пример с таких, как Раевский и Якушкин, равняйся на таких, как безнадежный идеалист Батеньков, а сам не плошай и верь прежде всего собственному разуму и чувствам, опирайся на свой опыт и свое мировосприятие, свои знания и наблюдения. Ты — единственное мерило сущего.
