Наш ласковый Миша

За сорок с лишним лет знакомства (из его шестидесяти) много было эпизодов…

В конце 1970-х я был безработный театральный критик, а Миша, глядишь, уже ответственный секретарь журнала “Театр”. Журнал большой, толстый, роскошный, профессиональный, единственный на весь СССР. Там мне иногда давали какое-нибудь задание и даже платили гонорар.

I. Главным редактором был драматург Афанасий Салынский. И конечно, многие театры ставили его пьесы (может, в расчете на дружбу журнала).

Какой-то областной театр (то ли Владимирский, то ли Рязанский) поставил недавно опубликованную в журнале “Театр” пьесу главного редактора Салынского про какого-то бессмысленного пионера и какую-то несусветную собачку. И никто из штатных сотрудников ехать смотреть на это не хотел, прикидывались больными. Послали меня (внештатники не капризничают).

Три с половиной часа в электричке туда, потом два часа в партере, потом обратно… Прямо скажем: в электричке веселее — светло, люди выпивают, можно читать.

На следующий день приехал в редакцию “Театра”. Бац — навстречу по коридору идет Салынский, за спиной у него ответсек Швыдкой.

Увидел меня Салынский, обернулся и спрашивает у него: “Это вот он ездил?” — “Да, Афанасий Дмитриевич. Это хоть и начинающий критик, но очень тонко чувствует художественные достоинства”. А я стою, деваться мне некуда.

Салынский обратно ко мне повернулся:

— Ну, как впечатление от спектакля?

— Двойственное, Афанасий Дмитриевич.

А голос у меня, слышу, сдавленный, скрипучий, и глаза в сторону уезжают.

Он подождал (может, я еще чего-нибудь скажу), потом губы поджал и резко ушел. А Швыдкой стоит передо мной, смотрит с жалостью и говорит: “Ты, Саня, большой дипломат”.

II. Лежит какая-то моя заметка про туркменский театр три месяца, лежит полгода. Я к Мише, он утешает: “Не волнуйся, Сань, это нетленка, она в следующем номере пойдет”. Я в отдел национальных театров. “Запланирована моя заметка в следующий номер?” — “Нет”. — “А мне Швыдкой сказал…” И тут Маша С. (дама крупная, пышная, но язвительная) говорит: “Вы не очень-то полагайтесь на его обещания. У нас в редакции о нем так говорят: “Здравствуйте, соврал Швыдкой”.

А все дело было в том, что он — человек добрый, и сказать “нет” для него было мучительно, а мучиться он не хотел.

III. Но и слишком нажимать не стоило. Что-то я такое сказал про права автора, а Миша очень по-доброму спрашивает: “Сань, в шахматы играешь?” — “Да”. — “Знаешь, есть такой редакционный закон: автор начинает и проигрывает”. До сих пор помню этот ужас: голос добрый, а как на танке проехал.

IV. В 1980-х главным редактором “Театра” стал Генрих Боровик. Иду днем по коридору редакции и слышу, как Миша спрашивает: “Скажите, Генрих Авиезерович, когда вам верстку принести?” А вечером дома включаю радио, а там ведущий передачи Швыдкой спрашивает гостя передачи Боровика: “Скажите, Генрих Аверьянович, что вы думаете о…” Мне очень понравилось. Действительно, зачем советских радиослушателей смущать трудно произносимым отчеством?

V. Миша всегда очень много работал: с утра до вечера совещания, ночью пишет, а по вечерам чуть не каждый день на спектакле; сильно уставал. И все, кто его знал, видели: как только свет гаснет, он мгновенно засыпает, а потом в антракте просыпается, общается, и после финала то же.

Как-то раз оказались мы то ли в Риге, то ли в Таллине на спектакле “Дорогая Елена Сергеевна” про плохих выпускников, которые свою учительницу как-то слегка вроде бы изнасиловали (насколько это было возможно на советской сцене), пьеса грустная. Но в спектакле, как и полагается в настоящей трагедии, были смешные места (комичные сцены даже в “Гамлете” есть). От взрывов хохота Миша вздрагивал, голова поднималась, а потом опять падала на грудь. А после спектакля — обсуждение с труппой (мы же критики из Москвы, известные театраловеды). И все, конечно, ждут, что скажет самый важный зритель: Швыдкой. А Миша и говорит: “Актерские работы замечательные! Спектакль, безусловно, хороший, крепкий! Но, как мне кажется, излишне легкомысленный. Надо подумать о коррекции. История-то трагичная, а у вас непрерывный хохот в зале”. Это у него в сознании отложились только те места, когда он просыпался.

P.S. Прочли эти мемуары ответственный секретарь “МК” и главный редактор и (не сговариваясь) засомневались: “А он не обидится?” И тут все, кто знает Швыдкого, закричали: “Да вы что?! Да у него потрясающее чувство юмора! Да он вообще добрейший человек!”

Что еще почитать

В регионах

Новости

Самое читаемое

Реклама

Автовзгляд

Womanhit

Охотники.ру