И пишет он — по-человечески понятно и просто — о том, что, собственно, и составляет нашу жизнь. Память о прошлом, о детстве и юности, любовь, дружба — и громокипящее новое время… Вот почему столько людей собирается всякий раз на творческие встречи с поэтом. “МК” публикует новые стихотворения друга нашей газеты Андрея Дементьева.
* * *
Неповторимо голубые
Твои глаза навстречу плыли.
И я отправился за ними —
Неповторимо голубыми.
А годы шли за мною следом.
И путь конечный был неведом.
И ты была такою юной.
Я прятал годы в грустный юмор.
Неповторимо голубые
Твои глаза печальны были.
И понял я — мое молчанье
В тебе продолжилось печалью.
И все я весело порушил.
И облегчил признаньем душу.
Ты улыбнулась мне глазами.
И я от счастья рядом замер.
И оказалось все так просто —
Сошлись на небе наши звезды.
А на земле сошлись два сердца.
Чтоб друг на друга опереться.
И вновь я вспомнил, как впервые
Неповторимо голубые
Глаза
Мне озарили душу
И как я шел вослед послушно.
* * *
Для меня все женщины — богини…
Вижу ли их в мраморе нагими
Или в сарафанах и бикини
На помостах европейских мод.
Дай Господь всем женщинам
И каждой
Повстречать свою любовь однажды.
Пусть минуют беды их и тяжбы.
И Восьмое марта будет круглый год.
Для меня все женщины — богини.
Но тебя я не сравню с другими,
Потому что пушкинское имя
И твои глаза меня с ума свели.
Бог навеки одарил нас счастьем.
Не делили мы его на части.
И теперь уже никто не властен
Помешать возвышенной любви.
Хорошо бы, чтоб у наших женщин
Счастья в жизни было бы не меньше,
Чистого, как в раковинах жемчуг.
Вечного, как небо над землей.
Знаю я, что уж давно не первый
Сравниваю женщину с Венерой…
Восторгаясь красотой и верой
Каждой, что была воспета мной.
Российским женщинам
Простите нас во имя Богоматери,
Прекрасные посланницы ее,
За то, что вы на беды силы тратите,
Переизбыв терпение свое.
Простите, что не всем нам удается
Надежду вознести на ваш алтарь…
Как в жаркий день нужны
земле колодцы,
Так вам нужна мужская доброта.
Простите нас за эгоизм
и черствость.
Когда вам одиноко и темно,
Мы на охоте набираем версты
Или кидаем фишки в казино.
Спохватимся, почувствовав обиду,
В молчании сокрытую от нас…
Раскаяньем мы все бывали биты
За горькую печаль любимых глаз.
И в глубине души свою вину упрятав,
Стараемся быть тоньше и нежней…
Как мало мы дарили вам нарядов
Из-за мужицкой тупости своей.
И все же мы не так уж безнадежны.
И в чем-то даже рыцари подчас…
А вы в обидах будьте с нами строже.
И нежностью воспитывайте нас.
2009
* * *
Я перестану быть поэтом,
Когда забуду про друзей.
И путь их станет мне неведом,
Что начался в душе моей.
Поэтом я уже не стану,
Когда, забившись в благодать,
Чужое горе, чьи-то раны
Я перестану замечать.
Но слава Богу, все земное
С моей душою на волне:
Людские горести — со мною.
И боль страны — всегда во мне…
2009
* * *
Поэтам не до богатства.
Все силы души и ума
Уходят на то, чтоб сражаться.
Чтоб не было в жизни дерьма,
Дерьмовых поступков и мыслей.
И просто дерьмовых людей.
И чтоб они в князи не вышли,
Иначе нам станет дерьмей.
Поэтам не до богатства.
Отточены пики стихов
И против бесстыдного барства,
И против вельможных грехов.
Так жили и Бродский, и Лорка.
В кредит, напрягаясь, скорбя…
И как бы им ни было горько,
Они не меняли себя.
Поэтам не до богатства.
Ни скважин, ни газа у них.
Но все, что случится в нас завтра,
Зависит от честности их.
От их милосердного слова,
Которому Бог нас учил…
Чтоб всем нам не стало
дерьмово,
И мир на дерьме
не почил.
2009
Строфы
Женщина на роды
деньги просит.
Прикрывая кофточкой живот.
И стучится в сердце Маша с Фросей
Или русский богатырь Федот.
Что же со страною происходит?!
Если тает каждый год народ.
И с сумою наши бабы ходят,
Каясь, что не сделали аборт…
* * *
Я снова на Святой земле.
О, как же здесь отрадно мне!
Отрадно повстречать друзей,
Даривших свет душе моей.
Земля Святая столько раз
От суеты спасала нас.
И от хвороб, и от обид…
И память та во мне болит.
Оставив шумную Москву,
Я здесь возвышенно живу.
Святым просторам не чужой,
Я отдыхаю здесь душой.
Подняв к Всевышнему глаза,
Вновь сердцем слышу Небеса,
Откуда Муза в тишине
Легко спускается ко мне.
И мы с ней радостно вдвоем
Святую землю воспоем.
Я снова на родной Земле.
О, как же здесь отрадно мне!
Иерусалим, 2009 г.
Военная Хроника
На старом фото Вам семнадцать лет.
И я смотрю печально на портрет:
Семнадцать лет…
И сорок первый год.
И над землей кровавый дым плывет.
А Ваша юность только началась.
Метались дни вблизи тревог и бед.
И ранеными полон лазарет.
И сутками Вы не смыкали глаз.
Четыре года мужества и слез.
Четыре года славы и потерь…
Но над рейхстагом Знамя поднялось,
И можно вспомнить о себе теперь.
На старом фото Вам семнадцать лет.
Вы так красивы, что спасенья нет…
Жаль, что не стали Вы кинозвездой,
Но как ей стать меж смертью
и нуждой?!
И сердце запечалится порой,
Что лишь на снимке
Вам семнадцать лет…
Остались Вы по жизни
медсестрой
Вблизи чужих отчаяний и бед.
Вам не вернула милого война.
И до сих пор Вы помните его…
Но женщина не может быть одна,
Когда любовь, тоска иль торжество.
На старом фото Вам семнадцать лет,
И Ваша дочь — Ваш вылитый портрет.
По кругу в этой жизни все идет.
Неповторим лишь сорок первый год!
* * *
Я всю ночь не спал — болели ноги.
И тогда очнулись для меня —
Горестные тютчевские строки:
“Вот иду я вдоль большой дороги
В тихом свете гаснущего дня.
Тяжело мне, онемели ноги.
Друг мой милый, видишь ли меня?”
И всю ночь до самого рассвета
Постигал я тютчевскую даль.
Повстречались ночью два поэта —
И восторг мой, и его печаль.
Исчерпал он гаснущие силы
И в разлуке с нею изнемог,
С той, что так светло его любила,
Как никто другой любить не мог.
И забыл я про свои несчастья,
И поднялся утром, полный сил,
Потому что передал мне Мастер
Все, что он у Господа просил.
* * *
На синем небе, словно в негативе,
Вдруг проявились контуры луны…
Но смыл ее с небес
нежданный ливень,
А город спал, досматривая сны.
И в этом неожиданном смешенье
Дождя и света, ветра и тепла, —
Стояли пальмы, словно две мишени,
И молния одну из них нашла.
И вспыхнула она в ночи, как спичка,
И озарила пламенем простор…
Но город пробудился, как обычно,
В тот самый час,
когда погас костер.
О, как, наверно, было нестерпимо
Ей потерять былую красоту…
И пролетают птицы мимо, мимо…
И, видимо, жалеют пальму ту.
* * *
Смешно, когда кривляются на сцене
И наглость выдают за суперкласс.
Накиньте на бездарность тихо цепи
И бросьте для острастки в унитаз.
Не уважаю зал, который очарован
Тупым цинизмом бросовых затей.
Напрасно ждет талантливое слово
Своей минуты и своих друзей.
И в зал летят двусмысленные байки,
Где все смешалось — глупость,
ложь и зло…
О, как негодовал Аркадий Райкин
На тех, кто унижает ремесло.
Хотя эстрада наша не бездарна.
Немало в ней находчивых ребят.
Но начеку рантье телеэкрана:
Нужны им не таланты, а откат.
Покуда они в силе и у власти,
Решая, кто талантлив, а кто нет, —
Экран наш будет сер иль педерастен.
И наш позор продлится много лет.
Все будет на эстраде так, как было.
И та же пошлость,
тот же шумный бред…
Пока “попса” не потеряла пыла…
Не лучше ли пойти нам на балет?
Карьеристы
Они привыкли жить среди
интриг и лжи,
Среди предательств
и речей натужных…
Опустошают души грабежи,
Воруют все — надежды,
веру, дружбы.
Ну, ладно б воровали для себя —
Глядишь, умнее иль добрей бы стали.
Но, по карьерным тропам семеня,
Они спешат залезть на пьедесталы.
А что внизу творится — не для них.
Кому там плохо или одиноко
По их вине, —
Оставьте брань для книг.
Где можно их ославить ненароком.
* * *
“Нам, как аппендицит,
поудаляли стыд…”
А.Вознесенский
На страницах длинного романа
Некто “У” бросается в интим.
То ль ей в жизни секса было мало,
То ль, как память, он необходим.
И она интимности смакует,
Развращая юного козла,
Кинув в ложе не ахти какую,
А такую, чтобы все могла.
Автор книги — не девица с улиц,
А вполне солидная мадам.
Над гламурной повестью сутулясь,
Тайны секса открывает нам.
Как была “слепа” литература,
Воспевая Вертера в слезах.
Не вдаваясь в тонкости гламура
И греха чураясь, как монах.
До чего же был Шекспир наивен,
Охраняя таинства любви…
Но прошел по душам черный ливень.
И умолкли в душах соловьи.
А героя книги — молодого лоха —
Учит сексу старое бабье…
И глядит ушедшая эпоха
Вновь на унижение свое.
* * *
Все мои книги — признанье в любви.
Тексты впрямую, волненье пунктиром.
А надо мной — только очи твои.
Я через них говорю с целым миром.
Все мои книги — признанье в любви.
Мне бы хотелось все души окнижить.
Книги ведь были когда-то людьми,
Что помогли человечеству выжить.
* * *
Доброе имя превыше всего.
Выше чинов и дороже богатства.
Не потому ль твоя слава погасла,
Что не сберег ты лица своего?
Не оградил свою жизнь от соблазна
Силу приветить и с ложью дружить.
Зная, что честное Слово опасно,
Ты его предал, заставив служить.
Что же глаза опустил виновато?
Или стыдишься суда моего?
Помню, как ты говорил мне когда-то:
“Доброе имя превыше всего…”
И ничего нет на свете дороже.
Доброе имя превыше всего…
Жаль, что до правды его ты не дожил.
Жить продолжая уже без него.
* * *
Мне пишется легко в Иерусалиме.
В любой приезд уже который год
На адрес мой и на мое же имя
Мне сверху кто-то
вдохновенье шлет.
И я опять с компьютером
до ночи.
Легко ложатся строки
на экран
И кажется, что ничего нет проще,
Чем продолжать
таинственный обман.
Я мистику сию понять не в силах.
То ль это Небо помогает мне,
То ль просто вдохновенье
загостилось,
Уж коли вновь я на Святой земле.
И я пишу… Верней, встречаю строки,
Что на экране возникают вновь.
И потому я продлеваю сроки,
Чтоб побыть среди волшебных снов.
Иерусалим
* * *
Я верю, что мы встретимся опять
Со всеми, кто покинул эту землю.
Я смерть как продолжение приемлю
Той жизни,
Что нам будет не хватать.
Не знаю, как ТАМ все произойдет —
Свиданье с мамой
Или встреча с сыном…
Как мы с отцом
с души забвенье снимем
И вспомним дни надежды и невзгод.
Я по натуре мистик…
Потому
Я верю в те космические встречи,
Где Высший свет преодолеет тьму,
Где каждый будет на века засвечен.
Не потому ль нас посещают сны,
В которых мы встречаемся
с друзьями,
Ушедшими в бессмертье тишины,
Как прошлое уходит в нашу память?
* * *
Не огорчайтесь,
Если в чем-то вам не повезло.
К примеру, шеф понизит вдруг
зарплату.
Обычно неожиданное зло
Сторицей возвращается обратно.
Все утрясется — только дайте срок.
Все к лучшему изменится внезапно…
Судьба — она как карточный игрок —
Сегодня — плохо…
Но зато уж завтра
Исполнится заветная мечта.
Удача вам свои откроет двери.
Конечно, все, что я пишу, — туфта.
Но хочется в нее наивно верить.
* * *
В Россию вновь явились господа.
Разбогатев за счет народа,
Они его послали в никуда.
И нет на них семнадцатого года,
А есть непоправимая беда,
Когда простые люди не в чести,
Хотя на них и держится Держава…
Ошиблись мы при выборе пути,
Уж если свой народ лишили права
Хозяином почувствовать себя,
Чтоб не зависеть
от господской воли…
Куда ты мчишься,
Русь, пугаясь и скорбя,
Изнемогая от тревог и боли?
И есть ли впереди заветный миг
Вернуть народу
Право быть свободным,
И потому великим,
Как велик
Весь путь его, когда
он был Народом.
Строфы
Та музыка, что пишется словами,
Зовется поэтической строкой.
Над нею светит Пушкинское пламя.
С нее нисходит Тютчевский покой.
Та музыка, что пишется словами,
Звучит в душе, когда она грустна,
И я перед кантатой Слова замер,
Как замирает пред грозой весна.
* * *
Стихи — это тоже поступки.
У них свой формат и овал.
Хотя они внешне и хрупки,
Но в ярости бьют наповал.
Не каждый крутым олигархам
Осмелится встать поперек.
Здесь сразу паленым запахнет
И будет печальным итог.
И только бесстрашное слово,
Великая сила его
За правду вступиться готова,
Взамен не беря ничего.
2009
* * *
Когда тебя кто-то обидит,
Ты тихо поплачешь тайком.
А я, как рассерженный витязь,
Спрошу: “Отыграться — на ком?”
Кого наказать за обиду?
По морде пройтись иль привлечь?
Готов я на скорую битву,
На помощь взяв русскую речь.
Но ты улыбнешься и скажешь:
“Обидчица больно крута…
Серьезно ее не накажешь,
А легкая месть на черта?”
Отходчивы русские бабы —
Поплачет, забудет, простит.
Но лишь не примите за слабость
Уменье быть выше обид.
Бесследно ничто не проходит.
И зло возвратится к тому,
Кто кайф в негодяйстве находит
И злую добавку к уму.
2009
Классики
Читаю классиков.
И больше никого.
С их высоты я жизнь переиначу,
Чтоб не принять соблазн
за торжество,
Не спутать самолюбие с удачей.
Читаю классиков,
Как прихожу на суд,
Где судят безнадежную
дремучесть.
Но многих не читают…
Только чтут.
И так несправедлива эта участь!
* * *
Эпоха, похожая на мозаику,
Сложилась из судеб,
Из разных имен.
Когда-то мы шли по земле,
Взявшись за руки.
Теперь мы дежурим
у новых знамен.
В те детские годы мы мало
что видели.
Неважно, а кто там стоял у руля.
Мы даже не знали, что нашим
родителям
За школу не надо платить ни рубля.
Но что-то с тех пор в государстве
прогнило —
От труб в коммуналках до власти
господ…
Поэт говорил: “Что пройдет,
будет мило…”
А будет ли милым, что после придет?
* * *
Не допускайте пошлость в душу,
Что сыплется со всех сторон.
И с языка телеведущей,
Впервые взявшей микрофон.
И с телефильмов, чья дремучесть
С насильем спарена давно.
А бедный зритель, страхом мучась,
Все ждет нормального кино.
Чтоб не коснуться черной бездны,
Не открывайте пошлых книг,
Где к славе рвущаяся бездарь
Корежит наш родной язык.
Легко прекрасное порушить,
Когда нет дружбы меж людьми.
Не допускайте пошлость в душу.
Она — для света и любви.
