Марк Горенштейн и его ГАСО («его» – и по мнению маэстро, и по моему мнению – каков худрук, таков и оркестр) шикарно начинают свой новый сезон.
Не рано, а чуть «остепенясь» – 16 октября, в лучшем пока зале – то есть в БЗК, и очень даже яркой программой, что строится по принципу «всё тише, и тише, и тише»: Вагнер с увертюрой к «Тангейзеру», Малер с «Песнями об умерших детях» и Штраус (Рихард, разумеется) с редкой «Домашней симфонией». Как видите, имеет право главный государственный оркестр начать и не с Чайковского.
Хотя был бы вместо Вагнера Брукнер – было бы тоньше. Но ГАСО есть ГАСО, надо кидать на холст крупные мазки, от души… Тем более, что произведения (да и авторы в целом) хорошо стыкуются. Первый концерт, так повелось, посвящается памяти Евгения Федоровича Светланова, о котором в последние годы начинают говорить все чаще и чаще, что неудивительно. Современная музыка, современная концертная практика становятся, порою, немного близоруки, слабовидящи, а потому нуждаются в легком сопровождении, «переводе через улицу», чувстве локтя больших серьезных мастеров… даже (а что делать?) если мастеров этих давным-давно нет на свете.
«Тангейзера» вроде все знают, лубочные картинки. Но вот всегда интересно: сможет оркестр переломить попсовую облизанность начала XXI века и шагнуть в музыкальное новаторство века XIX-го, а затем – что важнее – забыть о XIX-м, и «подсмотреть» век XIII – собственно, время действия истории, оперы, легенды? А затем уйти еще глубже – свои песни-то Тангейзер пел, размышляя о еще более «фундаментальных» временах... когда иных религий и в проекте не было.
Важно, чтоб в музыке хотя бы послышалась домузыкальная, дооркестровая история, а не просто «тот самый привычный Вагнер», про которого в книге «Музыка Австрии и Германии XIX века» читаем: «Опера непосредственно отразила отдельные черты той общественной атмосферы, которая была характерна для предреволюционной Германии, хотя в своем сюжете и опиралась на средневековые легенды…». Разумеется, дирижер, начитавшись критики, только запутается, не зная «под какую эпоху реставрировать». В любом случае он будет опираться только на музыку, но так важно помнить, что обращение к Тангейзеру, его любопытнейшим странствиям, сладкому семилетнему пребыванию на ложе прекрасной Венеры, – для Вагнера было естественным, он видел историю живо и живо ее воспроизвел, как раз начав с «грота Венеры». «Тангейзер» не был для Вагнера лубком, но местом сосредоточения чувств сильных, мыслей страстных, так и не погребенных под горкой рецептов как эту страсть обуздать…
Дальше в программе «Песни», ничуть не менее сильные по накалу: почти в каждой семье раньше жили ангелы, ведь из десяти детей, увы, выживало двое-трое… так и смотрят ушедшие сквозь веки, сквозь боль. Малер сам терял детей. Простые истории, вырастающие из стихов Фридриха Рюккерта, прописаны столь тонко, что кажется, будто половина цикла уходит в ультразвук. Вагнера можно не понять, спрятавшись за тяжелый занавес гранд-опера, у Малера прятаться негде. И горе тому оркестру…
Завершается концерт романтичной «Домашней симфонией» (Symphonia Domestica for orchestra) Штрауса, написанной за 30 лет до прихода к власти нацистов. Апофеоз мирной семейной жизни, – эпический размах из собственного распорядка дня. Поэму принимали трудно. Кто-то ее просто не понял; кто-то заклеймил позором, кто-то, как Шпехт, назвал «высочайшим достижением». Где теперь все эти споры; критика XX века симфонию часто преподносила как «выдох» после хрестоматийной, эротически напряженной «Жизни героя». Другая часть критики трактовала «Домашнюю» как «подготовку» Германии к тяжелым временам, которые, увы, не заставили себя ждать.
Вещь исполняется редко, еще реже «Альпийской», лишний повод прийти на концерт – пополнить свой слуховой опыт, как минимум.
