Песни ни о чем
Мы были слишком строги, когда охали и ахали, рассуждая, в те ли сани полез Налич со своим музыкальным коллективом, отправляясь на “Евровидение”. Другие страны, похоже, не рассуждали вообще и отправили в Осло то, что первым попалось им под руку. Трудно припомнить, когда еще “Евровидение” так удручало, пусть это и был лишь первый полуфинал. Конкурс превращается в свалку музыкальных отходов и в парад инвалидов.
На этой “комической опере” дурного пошиба многих участников уместнее было бы отправлять не в финал, а номинировать в антихит-парад. Первое место в нем должно бы уйти Джулиане Паше из Албании. Нервно-драматическая песня о разбившейся любви “It’s All About You” (“Все о тебе”) в исполнении возрастной певицы со взлохмаченной шевелюрой превратилась в парадоксальный коктейль из карикатурных клише на Бонни Тайлер, Аманду Лир, а также… Жанну Агузарову с Татьяной Марковой. Сама певица делала все весьма серьезно, по-гамлетовски заламывала руки, корчила гримасы страданий, отчего выглядела еще комичнее.
Другие конкурсанты не отставали от горячей женщины в попытках обязательно кого или что-нибудь напомнить. Аиша из Латвии — Агнету из АВВА, бельгиец Том Дис — всех рок-бардов вместе взятых, пышнотелая исландка Хера Бьёрк разом общипала, как куриц, аж двух разноформатных поп-див — Чиару с Мальты и Кейт Райан из Бельгии. Нынешняя посланница Мальты Теа Гаррет и белорусский квинтет “3+2” спорили между собой, кто сильнее любит Эндрю Ллойда Вебера, а поляка Марчина Мрожиньского так глубоко занесло в дебри польского фольклора, что вздрогнули все, кто хотя бы один раз внимательно слушал оперу “Иисус Христос — суперзвезда”. На фоне подобных “откровений” глупее всех выглядит теперь посланница Украины Алеша, участница второго тура, которую заставили из-за обвинений в “плагиате” поменять хорошую хитовую песню “To Be Free” на похоронную балладу “Sweet People”.
Словаки (Кристина), финны (Kuunkuiskaajat), греки (Гиоргос Алкаиос), португальцы (Филипа Ажеведу) на разный манер, но неизменно тускло выжимали последние “слезы радости” из дежурной “народности”. Рок-песню ни о чем и никак спел Вукашин Бражич из Боснии и Герцеговины; альтернативная музыка эстонца Малькольма Линкольна звучала, кажется, еще неуместнее на этом празднике европесни, чем “Lost and Forgotten”. Твердые “четверки”, пожалуй, заслужили лишь молдаване Sunstroke Project с Олей Тира и македонец Гйoко Танески со своей группой. Первые показали изящный трюк, наложив скрипку на модный электроданс в песне “Run Away”, вторые исполнили безупречно сконструированную рок-балладу “Яс Я Имам Силата” с филигранно выверенными вкраплениями балканской этники и рэпа.
Вот и получилось, что Петр Налич и его друзья выглядели искренне, чего не удалось большинству их соперников.
Горан Брегович: “Композитор — тот же сапожник…”
Еще один заметный и весьма странный номер был показан вчера в Осло. Песню “Ovo Je Balkan” (“Это Балканы”) легендарного музыканта Горана Бреговича, прославившегося на весь мир музыкой к фильму Эмира Кустурицы “Arizona Dream”, исполнил сербский певец Милан Станкович.
Прозвучал добротный марш балканско-цыганского “свадебного оркестра” — Брегович как Брегович. Все бы хорошо, если не смотреть на сцену, где лютовал нескладно двигающийся певец андрогинной наружности, выводивший звонким полубаритончиком брутальные слоганы, вроде “Твои груди — гаубицы”. “МК” пришлось разыскать г-н Бреговича, чтобы удостовериться, что он жив, здоров и в ясном рассудке.
— Скажите, что занесло такого рок-идола, короля изысканной этники, как вы, на “Евровидение”?
— Да, действительно, тот китч, которым занимаюсь я, несколько далек от китча “Евровидения”. Но, знаете, меня как-то позвали на фестиваль в Сан-Ремо, посидеть в жюри и заодно выступить. Это было семь лет назад. Я немного удивился приглашению, но поехал. И уже там понял важную вещь: никто не отказывается от приглашений в Сан-Ремо. Ни Мадонна, ни Том Джонс. Это, конечно, совсем не то, чем занимаюсь я, но такие важные события надо уважать. Это весело, это живописно. Почему нет? Конечно, встречаются и дебильные песни, и ужасная музыка, но в то же время и много талантливого. Такая же, в общем, ситуация, как и в рок-н-ролле, и в R’n’B, и даже в классике. Везде так.
— Стало быть, вы решили оживить воспоминания о Сан-Ремо?
— “Евровидение” в один прекрасный день неожиданно нагрянуло в Белград, в 2008 году. Я тогда никак не мог взять в толк: как могла эта девушка победить с такой старомодной песней?! (Имеется в виду Мария Шерифович с балладой “Молитва”. — Прим. “МК”.) “Евровидение” становится абсолютно непредсказуемым. Раньше было все ясно: копировали или итальянские песни, или немецкий шлягер. Последние десять лет все, что происходит на “Евровидении”, непредсказуемо. В этой непредсказуемости — вся прелесть! Сколько номеров, столько и подходов к поп-музыке. Никто ничего больше примитивно не копирует, все пытаются придумать что-то свое. Музыкальная палитра стала всеядной, уже невозможно рассуждать о том, что кто-то вписывается или нет в эту историю. Вписываются все! Даже я!
— Вы были рады этому озарению?
— Тогда, в 2008-м, случились самые счастливые две недели в Белграде за последние 15 лет. Мне это напомнило чем-то Олимпийские игры в Сараево, когда все были счастливы, свободны, дружны, старались удивить, приглашали иностранцев в гости на чашку кофе и от души показывали свое гостеприимство. Было здорово! Поэтому, когда мне предложили написать песню для сербского номера на “Евровидение” в этом году, я даже не раздумывал. Хотя не думаю, что я именно тот, кто нужен для этого дела. Просто не смог отказаться. Это было задание, которое надо было выполнить.
— Вы не отказываетесь от любых заданий?
— От заданий и заказов не отказывались никогда ни Моцарт, ни Бетховен. Я люблю, когда меня просят что-то сделать — будь то литургия, скрипичный концерт или даже балет. Я же профессиональный композитор. Когда много заказов, это говорит только о признании твоей репутации. Композитор — тот же сапожник, который должен делать много хорошей обуви, подходящей заказчикам по размеру, а не рассуждать, чьи ноги ему нравятся, а чьи — нет.
— И песенку “Ovo Je Balkan” вы скроили по размерчику “Евровидения”?
— Я старался. Хотя не думаю, что стал после этого большим поклонником “Евросонга”.
— А кто нашел этого воздушного юношу Милана Станковича — неужели тоже вы?
— Проблема в том, что меня уже 15 лет нет в сербском шоу-бизнесе. Я никого не знаю, особенно молодых парней, и я искал их в YouTube. В итоге нашел десятерых, выбрал из них трех, дал каждому по песне, а дальше за них голосовали телезрители в национальном отборе. Таким образом, выбрали этого парня.
— Ваша миссия чем-то напоминает прошлогодний трюк англичан с Эндрю Ллойдом Вебером: мол, щас как бахнем нашим “секретным оружием”…
— Не думаю. Их “секретное оружие” не выиграло “Евровидение” в Москве. Я тоже не претендую на то, чтобы что-то “взрывать” в Осло.
— Когда вы были лидером рок-группы Bijelo Dugme в 80-е, вас называли югославским Джимми Пейджем…
— Тогда я был молод, а девушки, знаете ли, не любят колхозников, им нравятся крутые и классно выглядящие рок-гитаристы, таким я и был тогда. Сейчас я, конечно, уже не наряжаюсь в такие смешные одежды.
— Не стоило ли добавить и в этнику “Ovо Je Balkan” немного демонического рока?
— Не считая прикидов, мы и во времена Bijelo Dugme испытывали сильное влияние традиционной музыки, я отнюдь не абсолютизировал западный инструментарий и всегда более комфортно чувствовал себя с духовыми инструментами. Таково мое ощущение современной музыки, что я выразил и в песне “Ovo Je Balkan”. Я тогда сказал на пресс-конференции, когда принял предложение написать песню для “Евровидения”: вы заказываете Бреговича — значит, Бреговича и получайте. Если вы хотите слушать “Травиату”, вы ведь не идете на “Риголетто”, не так ли?
Осло.
