— Простите… Вы идете проститься с Вознесенским. Зачем? Он ведь вам не родственник, — обратился “МК” к самой обычной женщине.
— Я пишу стихи с детства, и он мой идеал в поэзии. У Вознесенского идеалом был Пастернак, а у меня — Вознесенский. Он был гением. Нельзя не проститься.
— Я думала, здесь будет паломничество известных людей, — сказала “МК” другая простая посетительница ЦДЛ. — А где они все? Ну да, кто-то есть, но так мало! Я потрясаюсь: как же люди не понимают…
Марлен Хуциев, Ирина Антонова, Андрей Смирнов, Михаил Швыдкой, Юрий Норштейн, Андрей Дементьев, Вероника Долина, Игорь Николаев... В этом контексте больше потрясает не отсутствие, а присутствие. Присутствие в том числе пожилых людей, еле передвигающих ноги, с белыми тростями слепых… Присутствие в очереди к гробу двух женщин в белых фирменных передниках и косынках, с гвоздиками в руках. Официанты из ресторана ЦДЛ.
— Мы не на все похороны ходим. Мы именно к Вознесенскому. Мы с ним общались, мы его обслуживали. Очень прекрасный был человек.
Андрей Андреевич всю страну подвинул к возгласу, к движению. Он был сам движение — несмотря на физическую полуподвижность последних лет. Последние стихи Вознесенского, которые он сам — с таким трудом, но так хотел — сам! — привез в редакцию “МК”, были посвящены Караченцову. И Николай Петрович с супругой приехал в ЦДЛ — может быть, поблагодарить. За графа Резанова, за любовь, за стихи…
ФОТО
Людмила Поргина, актриса, жена Николая Караченцова:
— Трагедия для нас, конечно. Он подарил нам “Юнону”, он открыл нам такой свет. Он великий поэт, великий друг. Очень радостный, светлый человек. Потеря друга. Очень грустно…
Александр Авдеев, министр культуры:
— Поэты не падают, хотя Андрей Андреевич писал именно так. Он был предвестником перемен в Советском Союзе. Перед глазами стоит этот хрупкий юноша и нависающее Политбюро с кулаками. Он нам указал путь, по которому должно идти общество, путь свободы. Он сделал нашу культуру гражданственной. Мы пошли по этому пути. Лучше, хуже — это уже на нашей совести.
Поэта хоронят поэты — так заведено. Они знает цену, которой у нас заплачено за поэзию…
Евгений Бунимович, поэт:
— Даже когда он почти не жил и был совершенно прозрачным, все равно это был не старик, а мальчишка, ребенок, которого ты ведешь, носишь. И поэтому казалось, что раз ребенок, значит — всегда. Детское восприятие мира вечно. Естественно, каждое новое поколение поэтов отрицает предшественников. И для моего поколения поэтические взаимоотношения с Андреем были непростые. Но его читают даже те, кто отталкивается от него. Потому что без него нельзя.
Олеся Николаева, поэт:
— Вознесенский всю жизнь совершал мужественные поступки. Начиная с его любви к Пастернаку, о которой он заявлял во всеуслышание тогда, когда это было опасно, когда даже матерые фронтовики дрогнули и сдали Пастернака. Мне приходилось видеть, как он писал стихи. Выходил ночью на переделкинские дорожки, ходил по ним, по знаменитому пастернаковскому полю, в белых одеждах. Выйдешь в темноте, и вдруг что-то выходит из тумана, некто в белом… Он ходил и получал что-то от неба. Его строчка — “небом единым жив человек”. И он эти стихи писал не на бумаге: он их вышагивал, выслушивал. Он сам говорил: какой-то ток идет…
Гроб выносили под аплодисменты — как иначе? Вознесенского похоронили под дождем в старой части Новодевичьего кладбища близ могилы Федора Шаляпина. Как пел Вертинский, “и ушли от смерти снова. Вечерело. Город ник...”.
