Новорожденному балету дали название “Безымянный яд — Черный монах”. На большой сцене театра Фоменко — ничего, кроме под углом поставленной белой стены слева и столика с ноутбуком справа. Стена работает экраном, на который проецируется танка — японское пятистишие. Традиционно безупречное по форме и философско-прозрачное по содержанию. Что-то вроде: в даль уходящее, что-то убегающее, неуловимо прекрасное… И тут же стена разворачивается, обнаруживая на своей плоскости буйное цветение по всему периметру — листочки, вьюночки, цветочки. В общем, сад, красота — а тут Чехов.
“Андрей Васильич Коврин, магистр, утомился и расстроил себе нервы. Он не лечился, но как-то вскользь, за бутылкой вина, поговорил с приятелем доктором, и тот посоветовал ему провести весну и лето в деревне. Кстати же пришло длинное письмо от Тани Песоцкой, которая просила его приехать в Борисовку и погостить. И он решил, что ему в самом деле нужно проехаться”. Вот он и проехался.
Однако буквального прочтения русского классика мы не увидели. Ни конкретного апреля, посиделок у костра, чтения статей папы Татьяны Песоцкой… Дзё Канамори вместе со своей труппой работал над Чеховым два с половиной года не для того, чтобы все выглядело как по писаному.
— Я не ставлю чеховский рассказ, — сказал хореограф накануне премьеры в Москве. — Моя цель — поставить чеховское страдание. Мы живем в палате №6 и у всех у нас внутри — черный монах.
Хореографический рисунок — жесткая отточенность рваных движений — несет не сюжет, а эмоции. Они — на пределе, и его, предел, определяет жесточайший ритм полуторачасового действия без перерыва. Танцоры у Канамори скорее не герои (временами кажется, что люди его мало интересуют), а их безумные мысли, мотивы безумных поступков, безумный же итог амбиций.
У нас немного известно о современном танце Страны восходящего солнца, и в данном случае труппа Канамори (молодого и очень симпатичного господина) демонстрирует запредельно радикальный этап его развития. Радикализм хореографический усиливается внешним рядом: “Безымянный яд — Черный монах” как будто сошел с подиума фэшн-шоу. Яркие многослойные костюмы только усиливают безумие содержания.
Темп массовых сцен хореограф изредка останавливал лирическими сценами, которые чем дальше, тем больше приводили героев в “Палату №6”, даже если речь шла о “Черном монахе”.
“Коврин уже верил тому, что он избранник божий и гений, он живо припомнил все свои прежние разговоры с черным монахом и хотел говорить, но кровь текла у него из горла прямо на грудь, и он, не зная, что делать, водил руками по груди, и манжетки стали мокрыми от крови”. Впрочем, все заканчивается, как и началось, — безупречно красивой японской танка — про уходящее, исчезающее, невозвратное.
