Фильм Марселя Раскина отлично попал сразу в несколько модных течений. Во-первых, он из Венесуэлы, в которой не так давно объявлен безвизовый въезд для граждан России. Во-вторых, его главные герои — два брата из бедного района — пытаются пробиться в люди, играя в футбол. И их страсти куда легче понимать во время проведения чемпионата мира по этому виду спорта. Наконец, это просто был единственный фильм, который вызвал единодушное одобрение всех членов жюри.
Что касается небесной канцелярии, то она давно имеет зуб на Московский международный. За годы постоянных катаклизмов, исправно обрушивающихся на фестиваль, журналисты давно исчерпали весь запас шуток о погоде. Не меняются и остальные поводы для остроумных реплик, среди которых самый главный, безусловно, — персона Никиты Михалкова.
В его действиях много излишества, карикатурности. Ну действительно, разве можно уже всерьез воспринимать его в стотысячный раз произнесенное со сцены: “Давно пора снести этот Дом кино!” А как без улыбки смотреть на церемониальные трехкратные поцелуи в щечку гостей? А то, как он тремя словами и двумя жестами вызывает приступ хохота у ползала? Набор фирменных приемчиков у этого человека пошире, чем у самых дорогих артистов корпоративов.
Никита Михалков, с хитрым прищуром и чуть свысока поглядывающий на редкого именитого гостя, которого сначала всеми правдами и неправдами зазывают на ММКФ, а потом обязательно выставляют немного чудаком, — это и есть лицо Московского международного кинофестиваля.
Критиковать его — одно удовольствие. И он сам с удовольствием дает для этого массу поводов. Сначала натворит черт знает что, наговорит с три короба, а потом выйдет на сцену и перед всеми красиво посыплет голову пеплом:
— Я, как и чешская актриса Вильма Цибулькова (она получила приз за лучшую женскую роль в фильме “Как рай земной”. — Н.К.), надеюсь, что мой фильм в Карловых Варах примут лучше, чем на родине.
Кажется, в последние годы именно должность президента ММКФ удается Никите Сергеевичу лучше всего. Здесь не надо ломать никаких домов. Не надо несогласных исключать из союза. Здесь не с кем спорить за имущество (только не забывать отпускать едкие замечания в сторону Юрия Лужкова, из года в год откладывающего строительство единого фестивального центра). Даже на банкетах после открытия и закрытия делать абсолютно нечего ровно до тех пор, пока не появляется черный джип Михалкова с мигалками на крыше.
И среди всех этих удовольствий — две главные заботы: выбрать бабочку на открытие да кого-нибудь из многочисленных международных друзей-звезд, чтобы вручить очередную награду за вклад в развитие кинематографа или приз за покорение вершин актерского мастерства имени Станиславского.
Необязательно даже с кем-то договариваться заранее. Можно воспользоваться случаем, то есть визитом заслуженной французской актрисы для представления в конкурсе своего нового фильма. Как это произошло с Эммануэль Беар в этом году, для которой вручение почетной премии стало полной неожиданностью. Настолько, что в благодарственной речи со сцены она обращалась к Станиславскому, как к живому.
Никита Михалков всегда находит выход. Пусть не идеальный, но выход. И пока не закончатся личные друзья Никиты Сергеевича, не устающие со сцены называть его маэстро... Пока сам Никита Сергеевич не исчезнет со своего кресла в зале, в котором он — единственный на весь партер и бельэтаж — не облокачивается на спинку, а прямой, как стрела, наклоняется в сторону сцены, не исчезнет и Московский кинофестиваль.
Если бы еще кондиционеры починили в “Пушкинском”, было бы совсем хорошо. А то вместо счастливых лиц камерам остается только выхватывать мельтешение вееров и развернутых пригласительных билетов.
Люк Бессон: “Кино — недорогая реклама государства”
Закрывать фестиваль своим фильмом “Невероятные приключения Адель” вышел председатель жюри этого года — Люк Бессон. Дежурно отшутившись фразой: “Вам еще не надоело смотреть на меня?”, — режиссер поторопился оставить зрителей наедине с картиной. В новом фильме Бессон по-прежнему пользуется в основном двумя инструментами: черным юмором и фантастикой. На этот раз писательница-археолог, а также просто красивая женщина Адель (Луиза Бургуэн), стремясь вылечить младшую сестру, у которой в мозгу застряла здоровая булавка, отправляется в Египет за мумией врача фараона Рамзеса II. Адель планирует воскресить медика с помощью странной методики безумного ученого, который для разминки перед этим оживил настоящего птеродактиля.
— Все мумии были сделаны при помощи технологии motion capture, — рассказал Люк Бессон в интервью “МК”. — Но при этом Луиза взаимодействовала с реальными актерами. Правда, одетыми в смешные обтягивающие коричневые костюмы. А уже после команда из 200 человек перерисовывала их в мумии.
— Как же вы сделали этого птеродактиля?
— Нам пришлось совместить высокие технологии, чтобы нарисовать его на компьютере, со старыми добрыми киношными фокусами, когда кто-то из рабочих лежит под столом и в нужный момент дергает за ниточку, опрокидывая стакан. Именно эта хитрость нам понадобилась в сцене, когда птеродактиль разносит комнату ученого. У нас было девять точек съемки, в которых он что-то крушит или задевает крыльями. Все эти разрушения — дело рук пиротехников. Им было не так просто работать, потому что из-за постоянного грохота был плохо слышен ритм крыльев, отсчитываемый в микрофон. Но они справились. Еще интересней велась работа по озвучанию этой птички. В его крике намешано очень много звуков. А сложность заключалась еще и в том, что птеродактиль у нас в фильме проходит три стадии взросления: когда он только вылупился из яйца, когда немного подрос и, наконец, когда стал совсем взрослым. И каждый раз он кричит по-разному.
— Бюджет фильма достигает 25 миллионов долларов. Есть среди них хоть часть государственных денег?
— Государство никогда не давало мне и 25 евро. Когда я только начинал, никакой господдержки не было и в помине. Да и я был никому не известен. А потом уже обходился своими силами.
Но государство, конечно, должно поддерживать кино. Хороший фильм — самый лучший и доступный способ рассказать миру о своей стране. Сначала в кинопрокате, потом на DVD, потом через телепоказы. Сейчас кризис — и люди отказывают себе в дорогих удовольствиях в пользу более дешевых. Кино — одно из таких. Попробуйте отвести детей покататься на карусели, вы заплатите 6—7 евро за четыре минуты. Поход в музей обойдется в 10—15 евро. Концерт — 50—60. Опера — 200. А в кино за два часа шоу вы платите какие-то пару евро. Получается, что кино — недорогая реклама государства. Американцы давно уже взяли эту модель на вооружение и теперь с помощью сверхпопулярных сериалов фактически торгуют своим образом жизни.
Может быть, мне потому и не помогало государство, что ему не нравился тот образ Франции, что я создаю в своих фильмах. Может быть, я сам недостаточно француз.
— Люк, у вас классная футболка. (На черной ткани только одна мелкая надпись под шеей: EuropaCorp. — Н.К.) Где я могу купить такую же?
— Боюсь, что нигде. Эта футболка была сделана лично для меня. Я долгое время носил “Найк” и “Адидас”, но потом мне надоело за бесплатно рекламировать эти фирмы. Тем более что они даже не присылали за это набор бесплатных футболок. Тогда я решил, раз уж что-то рекламировать, то свою кинокомпанию.
— Сейчас в Москве снимается Милла Йовович. Жаль, что не в вашем фильме. Вам удалось встретиться?
— Да, она живет в том же отеле.
