Ровно год назад Высоковского не стало. Через несколько дней было прощание в Доме кино. Он — Зиновий Моисеевич, пан Зюзя, Люлёк, жил для вас, так любил вас, так умел дружить. Об этом на траурном собрании сказал Иосиф Кобзон… А в это время по телевизору показывали повторы “Кабачка “13 стульев” за 1968 год. Высоковского уже не было, но он… был. Молодой, 36-летний, странный, недотепистый, как всегда, говорил что-то о зайцах. Будто кто-то свыше твердил: “Помните его всегда молодым, старым, нелепым, мудрым, наивным… Не важно. Только помните”.
* * *
Он будто прирос к своей маске, к своему эстрадному образу. Или образ вошел в его сущность. Когда я впервые увидел Зиновия Моисеевича в коридорах “МК”, странное ощущение его сценического персонажа долго не покидало. Он также немного заикался, как его Люлёк, его Зюзя, также делал паузы перед тем, как что-то сказать… Впрочем, о знаменитом заикании у дяди Зямы (по-другому называть его в редакции было просто невозможно!) имелась, как обычно, своя история. Совершенно правдивая. Он клялся, что абсолютно ничего не придумал.
Раньше на ТВ зрители очень часто писали письма. По любому поводу. А к письмам тогда относились серьезно. Так вот однажды на имя самого главного теленачальника пришла депеша следующего содержания: “Уважаемый товарищ Председатель Лапин! Довожу до Вашего сведения, что артист Высоковский Зиновий в своих многочисленных выступлениях по телевидению беспощадно издевается над заиками. Мы, заики, неотъемлемая часть советского народа, нас, заикающихся, сотни тысяч по Союзу, и, несмотря на наше заикание, мы тоже приносим пользу обществу. Требую категорически запретить Высоковскому выступать по телевидению и отдать его под товарищеский суд в его коллективе”. И подпись: Загибалов Н.Н., трудящийся. Из канцелярии председателя Гостелерадио письмо переправили в Театр сатиры с пометкой: “Разобраться и дать ответ”. Директор театра Александр Левинский, искушенный в таких делах человек, после полуторачасового разбирательства подошел к Высоковскому: “Зиновий Моисеевич, я советую вам ответить Загибалову лично, а то он, чего доброго, напишет в такие инстанции, где и ответа не потребуется”. Тогда Зиновий Моисеевич взял и написал: “Уважаемый товарищ Загибалов! Всё дело в том, что когда я выступаю по телевидению, то очень волнуюсь, поэтому без всякой задней мысли заикаюсь. А раз я заикаюсь, то я сам заика и сам над собой издеваться не могу. Я беспощадно издеваюсь только над тем, что мешает нам всем стремительно продвигаться к коммунизму…”
Вскоре пришел ответ: “Председателю Советского телевидения товарищу Лапину. Я, Загибалов Н.Н., получил письмо от заслуженного артиста РСФСР Высоковского З.М. Из его письма точно убедился, что они, так же как и я, физически недостаточен — заикается, поэтому им низко кланяюсь и в связи с этим им в дальнейшем выступать по Центральному Телевидению не возражаю! Загибалов Н.Н.”
Ну, если уж Высоковскому разрешил заикаться сам Загибалов Н.Н., ничего другого ему уже не оставалось.
* * *
На его письменном столе всегда лежала написанная им записка: “Пора перестать подавать надежды!” Но он всегда только этим и занимался. Когда его папа, главный бухгалтер кирпичного завода в Таганроге, узнал, что Зяма мечтает пойти в артисты, то он, тяжело вздохнув, сказал матери: “Ребенок с золотой медалью уходит в босяки. И откуда это у него? В нашей семье никогда не было ни босяков, ни шаромыжников, ни артистов…” Но Зиновия было уже не остановить. Он никогда не унывал, не падал духом. Или делал вид, никто из самых близких не знал, чего ему это стоило. Если что-то не получалось в театре, уходил на эстраду, на радио, играл моноспектакли и сам писал себе тексты, блистательно читал стихи. Владимир Высоцкий, его друг и коллега по Театру миниатюр, где они вместе в молодости играли, так и сказал: “Меня читать может только Зяма”.
* * *
В “Московском комсомольце” Высоковский объявился также неожиданно. И сразу стал подавать надежды. Его у нас называли — “молодой начинающий журналист”. В воскресном приложении он стал печатать “Анекдоты от пана Зюзи”. Иногда это были анекдоты с большущей седой бородой, но всегда имели его именную высоковскую окраску. А это стоило самого дорогого. Он мог их переделывать, интерпретировать, выдумывать. Получался уже комедийный сериал от пана Зюзи. Если кто-то выступал: “Так это мы уже слышали!”, — дядя Зяма не отпирался: “Так слушайте еще, чтоб вы у меня были здоровенькие!” Ну разве можно упрекать человека в повторах, жизнь которого и есть один сплошной анекдот?! Он сам об этом так про себя все время говорил.
* * *
Для журналистов Зиновий Моисеевич был непростым человеком, потому что был… замечательным рассказчиком. Приходишь в его уютную квартиру на 10-м этаже в доме на Большой Никитской, а по ней разливается такое тепло, такой уют… Он ведет тебя в свой кабинет. Там всё по своим местам, по полочкам. Полный порядок — замечательно! Он достает фотографии, какие-то записочки, билеты, программки. Здесь вся его жизнь. Он рассказывает, рассказывает и не может остановиться. Не про себя, вовсе не про себя. Слушать его — одно удовольствие, но делать из этого вдохновенного монолога часа на четыре газетный материал, интервью ох как тяжко.
А еще в его доме есть любовь. Это чувствуешь сразу, с порога. Слово это не произносится, да и зачем. Ведь рядом его любовь — Любовь Ефимовна. Ты только видишь, как они смотрят друг на друга, как общаются, и всё-всё понимаешь. А имена дочки Кати, любимой внучки Сони он всегда произносит с гордостью. Как-то мы с Зиновием Моисеевичем пришли в Сонину квартиру (а далеко ходить не надо, они жили в одном доме, только на разных этажах), и он на видео поставил сериал, где играла его внучка. Он смотрел на ее игру, будто футбольный болельщик, и со смаком и нетерпением приговаривал: “Вот сейчас она выйдет, сейчас скажет…” Высоковский был очень доволен. Потому что Соня стала его продолжением еще и в профессии — и он мог говорить с ней как артист с артистом.
* * *
Он очень любил рассказывать анекдоты. Чужие, не свои. Но на его счету есть два собственного сочинения. Вот один из них:
“Еврея запустили в космос. Он там вращается. Идет передача. Трубный голос Левитана: “Абрам Соломонович Финкельштейн ВПЕРВЫЕ чувствует себя ХОРОШО!!!”
Может быть, это чуть-чуть и про него, про Высоковского.
А вот и изречение о Зиновии Моисеевиче лично:
“Никогда не старайтесь узнать мнение о себе своих товарищей по работе — это приводит к одиночеству!” Наверное, он это выстрадал.
* * *
Один из его любимых анекдотов:
“Разговор на кухне. Два приятеля преклонного возраста…
— Слушайте меня, Борис Ефимович, я ожил… Мы нашли такого профессора… Гений! Дал таблетки, выпил — и всё… Никакого склероза! Память! Голова чистая… Профессор гений!!!
— Боже мой! Это же счастье, а я всё время всё забываю… Слушайте, а как фамилия профессора?
— Профессора?! Гения?! Сейчас… Гений! Профессор! Голова чистая… Как фамилия? Сейчас… Ой, напомните мне цветок… Как называется этот цветок… Ну лепестки, ну запах, ну колючки… Цветок!!!
— Роза?
— Да! Правильно! (Кричит.) Роза! Как фамилия профессора?
* * *
Память — это так важно для всех нас. Не забывайте дядю Зяму… Пожалуйста!..
