“Не бойся, Миронов тебя бить не будет!”
…Хозяйский кабинет, портреты отца, огромная (сувенирная) бутылка водки, пепельница. Никулин курит одну за другой — страшно становится.
— Годы идут. Мало кто узнает в вас того самого “мальчика, идущего по воде” из “Бриллиантовой руки” Гайдая…
— У меня данных актерских — никаких. Болтался у всех под ногами на съемочной площадке, вот и взяли. Снимали под Алуштой, там физически мелко, к тому же сделали дощатый настил — где-то 15—20 см под водой: по острым камням не находишься.
— С первого дубля?
— Не-а, долго мучили. Я-то ждал пинка, ну и валился заранее. Так дубля четыре испортил, после чего Гайдай сказал: “А сейчас иди спокойно, Андрей тебя бить не будет”. Я повелся по наивности, а Миронову прошептали: “А ну, пни его посильнее!” Так все и вышло: “Пшел!” Упал, расстроился: “Что ж это вы, дядя Андрей?..” Такой была моя первая серьезная работа в кинематографе, она же последняя.
— Сейчас задам болезненный вопрос…
— Какая у меня зарплата?
— Нет, ну кому это… Часто беру у цирковых интервью, нет-нет да и проскальзывает, что “к Юрию Никулину основная слава пришла через кино, не будь его… мол, в цирке было много таких, ничего особенного. Просто крупно повезло”. Ревность…
— А что — ревность? Конечно, повезло. С этим трудно спорить. Кино в те времена давало раскрутку сумасшедшую. И люди уже шли чисто на личность, на Семен Семеныча Горбункова. А так… много, знаете ли, было хороших артистов в то время: Енгибаров, Берман, Карандаш, молодой Олег Попов — в 50—60-е был сумасшедший выплеск “правильного клоуна”. А потом все прекратилось. А мой отец… не был гениальным клоуном. У них был дуэт с его замечательным партнером Шуйдиным; сами себе репризы писали. Сейчас это редкость: спросишь вон у молодых — сколько у тебя реприз? Ну, пять. Хорошо. Десять — уже космос! А у Никулина—Шуйдина их было больше 70 — на каждый случай жизни!
— Но его даровитость вы не склонны преувеличивать?
— А зачем? Терпеть не могу растиражированных словечек: “гениальный”, “харизматичный”. Отец был хорошим актером — и драматическим, и комедийным, что редко сочетается. Но в этом нет уникальности. Просто в том, что он делал в цирке и в кино, четко прослеживались его отношение к жизни, философия, характер. Никулин — квинтэссенция честности, порядочности и открытости — то, что всегда в дефиците. Его любили за человечность, а не за виртуозный профессионализм. Мало сегодня искренних актеров. Ма-ло! Какими были Леонов, Папанов… Нынче — не в моде. Я-то, допустим, помню старую “Сатиру”, тот, ефремовский “Современник”, старый МХАТ. А кого запомнят мои дети? Женю Миронова? Он прекрасный актер. Но калибр не тот.
— Время искренностью не дышит…
— Абсолютно. Надо ждать, пока не одна генерация сменится, чтобы выросли настоящие. Но не все так мрачно. На наш век, уверен, искренности хватит. Такая зарисовка: мы каждый год с женою ездим в Бургундию запасаться вином. И вот зашли в одно шато. Хозяева (муж — швейцарец, жена — бельгийка) повели в дегустационную. И вдруг разговорились… не о винах, а все больше о детях, о странах, кто как живет, чем дышит. И уже не были продавцами-клиентами, возник контакт, души открылись.
— Это старый замок?
— XVII век, но жилой! Везде старина, но… вот стоят цветы в вазе, сигара недокуренная, книжка открыта. Хозяйка рассказала, что купили это шато у одной пожилой дамы, последней в своем роду. Она оставила все, забрала лишь прекрасный гобелен с изображением замка, как память. Прошло три года — звонит, хочет приехать, навестить. Попрощаться. Ее привозят уже в коляске, медленно пересекает один зал, другой и говорит в потрясении: “Не могу поверить, вы сохранили все, как было прежде…” Через некоторое время от нее пришла посылка — тот самый гобелен…
— А вино у них хорошее?
— Очень. И красное — для хранения, и белое, столовое, чтобы пить сейчас… Тут поехали к ним снова, прежде звоню, а хозяйка отвечает: “Я сейчас немножко занята, перезвоните завтра”. Ну, я в недоумении. Перезваниваю: “Да-да, вы, конечно, приезжайте, я вам буду рада, но три дня назад мой муж умер”.
А не пора ли на дембель?
— Среди великих клоунов прошлого вы упомянули Олега Попова, а ведь все знают об их размолвке с Никулиным. В последнем интервью он так и просто сказал, что Юрий Владимирович “наверное, чокнулся”, что не дал ему, Попову, провести в цирке на Цветном свой юбилей…
— Он такой по характеру. И всегда был. Поэтому на него внимания никто толком не обращает. Обида главная — да, хотел отметить юбилей. Но… даже я, не беря на себя функции циркового критика, еще тогда понимал, что это показывать нельзя. На его же имидже отрицательно скажется! Я видел здесь последние два года работы Карандаша. На это было больно смотреть. Так же и Попов: пока был молодой — его репризы выстреливали, а человек пожилой… не имеет права валять дурака. Вот и все. Отец мой пытался ему это объяснить, и вот контакты были порваны…
— Но вот как… человеку уйти вовремя?
— Отец всегда говорил, кого-то из великих перефразируя: “Артисту лучше уйти на год раньше, чем на день позже”. Хотя… все очень индивидуально. Вон на Иствуда и сейчас приятно смотреть, а на Сталлоне — уже хватит, дембель. Или Вайда — до сих пор молодцом шагает. А на телевидении я был последним, кто брал интервью у Игоря Ильинского, — это кошмар, мы отсняли полтора часа и с трудом склеили 3—4 связные фразы, жизни не было.
— Ну, может, клоун думает, что грим, рыжий парик скроют…
— Так это еще хуже! Уход — крайне философская вещь, каждый сам для себя его должен прочувствовать. Одно дело — ты нужен. Другое — очень хочешь быть нужным и не уходишь; это эгоизм, я считаю, навязывание.
— Ну да, посмотреть на историю драмтеатров, когда иные худруки сидели ну до последнего, уж гроб на сцене стоял — они все сидели, чуть не доводя ситуацию до развала своих же театров…
— Театры!.. Вы простите, но это довело до развала Советского Союза, если уж прямо сказать. Всё от того же!
— А вот теперь о вас: частный цирк Никулина. А наследники кто? Вот вы кому передадите, случись что?
— Как юридически? Это акционерное общество. И у меня нет никакого пакета. Я директор выбранный. И если что — коллектив должен будет выбирать заново.
— А вы никого не готовите на замену?
— Нет, не готовлю. Старший мой работает здесь менеджером. Пока что-либо трудно сказать. Если его цепанет действительно, сильно цепанет, — тогда можно будет о чем-то говорить. А он пока определяется. Человек должен верить в то, что делает. А во-вторых, простите, должен реально ощущать собственную полезность. Вот если я, например, пойму, что больше здесь не нужен, — да ноги моей не будет в цирке! Честное слово.
— Да нет, сейчас уже Цветной ассоциируется именно с вами, хотя много грязи вылилось: мол, передали по наследству…
— Это не от большого ума — от зависти. И от недостатка информации: кто-то считает, что нас крышует Лужков, а не будет его — нам кирдык. Кто-то считает, что это здание мы купили или приватизировали, хотя это не так, мы платим аренду за него… Об этом почему-то люди не думают — им куда интереснее узнать, какой у меня дом во Франции и на какой машине езжу. А-а, наворовал, гад!!! Первая реакция, увы, естественная для нашего народа… Или как-то позвонили: “Правда ли, что цирк ваш будет выставлен на торги?” Что говорит о скудоумии вопрошающего, потому что цирк — муниципальное имущество, он не может быть никуда выставлен.
“Снимайте, черт с вами!”
— Кстати, какой-либо ремонт в здании предполагается?
— Слава богу, нет. Дому всего 20 лет, финны строили, но проблемы есть: столкнулись сейчас с этой чудовищной жарой — зал кондиционируется, а фойе — нет. Вот нужно минимум 2 миллионна евро на прокладку системы, вскрытие потолков. Не потянем. Еще трудно платить аренду за здание и за землю. Сейчас это более 1 миллиона евро в год (порядка 48 млн. рублей). А есть еще электричество, вода… Мы тут же подпадаем под этот налоговый бульдозер: а-а, частники? Платите по полной программе!
— А вот я увидел, что вам какой-то цирковой немецкий журнал пришел, и на конверте адрес: “Старый московский цирк”. Они что, “Никулина” не прибавляют?
— А понимаешь, какая штука: “цирк Никулина” — это название компании, которая эксплуатирует здание. А у здания название одно: Цветной бульвар, строение 13. Сейчас группа наших артистов — это их инициатива, я в этом участвовать не собираюсь, — уж второй год пытается пробить такое решение, чтобы весь цирк и здание тоже носили имя Никулина. Как театр Вахтангова, как Образцова. Власти — не против, но реально никто ничего не делает.
— Вот цирк Никулина самый богатый?
— Не думаю. По возможностям — наверное. Ведь здесь — одна из лучших цирковых команд в мире. И меня одержимость привлекает, а фанатизм отталкивает; так вот, мои — без фанатизма.
— У нас ментальность такая: Большой — главный оперный, МХТ — главный драматический, на Цветном — главный цирк…
— Я вот скажу, что главный, как тут же возбудится Костюк, который считает, что главный — “на Вернадского”. Впрочем, еще Карандаш говорил отцу: “Детка, не работай в новом цирке. Новый — для зрелищ, а старый — для искусства”. Он построен без ума… плюс пилить от метро две трамвайных остановки.
— Почему — без ума? Вроде…
— А цирк не должен быть настолько большим. Это искусство камерное! Когда идет воздушный номер, у нас люди голову запрокидывают, а там смотрят чуть не перед собой — теряется ощущение опасности. К тому же далеко от манежа до первых рядов — клоуну трудно контакт установить. Цирк — вещь интимная. Ты должен видеть глаза человека, сидящего напротив тебя, через манеж…
— Раз уж пошла критика, можно ложку дегтя — на “Садко” братьев Запашных? Идет спектакль. Нет, я все понимаю, они борются за авторские права, но не столь же хамскими методами! Нельзя снимать, и в зале стоит аппаратура, которая вычисляет открытые объективы. Как только поднял фотик — к тебе тут же бежит охрана с лазерными указками, орет: “Убрать все! Еще раз увижу — выведу!” Дети все это слышат, настроение испорчено. Устроители боятся, что кусок их скучнейшего шоу кто-то выложит в Интернете…
— Ну и что будет, если выложат? Нет, мы подобными извращениями не занимаемся. Ведь в памяти от посещения цирка останется именно это. Плохо, если это им непонятно. У нас нельзя снимать профессиональной аппаратурой, а на мобильник — да черт с вами!
— Помню одну репетицию Юрия Любимова на Таганке, ему только что доложили о происшествии — из гримерки актрисы похитили деньги, — и он в сердцах воскликнул: “Здесь всегда воровали! И раньше, и теперь”. А в цирке… пьянство, ревность — какие проблемы, что называется, внутренние?
— Цирк — это такая скороварка, тут все проще. Скажем, солист должен сам за собой следить. И если он будет квасить — естественно, я его уволю, он прекрасно это понимает. Я вот по роду деятельности был связан с Большим театром, так там такого насмотрелся…
— С подсыпанием толченого стекла?..
— Когда еще в советское время намечалась поездка в Америку, на 80 человек труппы появилось 150 анонимок — они писали буквально вперекрест друг на друга! В цирке такого нет. Писать — это ж время надо тратить. А кто-то, допустим, писать еще плохо умеет. Да что там, пойдет и даст по морде — все нормально. Бывает.
— А причина?
— Ну что — причина? Муж уедет на гастроли на полгода, потом возвращается, много интересного про жену узнает, начинаются гонки по цирку. Вплоть до трагедий, убийств. Вон старая история, как один из знаменитых братьев убил свою бывшую… Цирк, скажу вам, штука странная.Был, допустим, групповой номер канатоходцев, вся семья участвовала — папа, мама, дети, сноха, невестка. Так папа с сыном разосрались ну просто вусмерть, до такой степени, что до конца жизни отца ни разу даже не поговорили. Но каждый вечер выходили в манеж и друг друга страховали. Тут нюансов множество. Драматическому артисту можно отыграть Городничего и вполноги. Ну, мало ли… А у нас не получится: никого не волнует, сколько ты вчера выпил, или что у тебя температура под 40, или новокаиновая блокада. Вон от Вити Кудрявцева в Японии медведица отмахнулась, даже не напала, — 18 швов! Хорошо, говорит, что рубашка красная, зрители не заметили. Врач пришел: неделю лежать! А Витя: какую неделю — вечером спектакль! Так-то… и никто не скажет: “Какой ты молодец!”.
— Кстати, вы-то как трактуете: цирк будущего — с животными или без?
— Знаете, не люблю категоричности: вот будет так, а не иначе! Кто хочет — пусть работает без животных, а мы… не можем. Цирк — искусство семейное. Мало кто ходит сюда в одиночку. Папа приносит билеты малышам: завтра мы идем в цирк!!! “Папа, папа, а что это такое?” И папа начинает рассказ о цирке своего детства: клоуны, собачки… Назавтра приходят: ни клоунов, ни собачек, ни тигров. Люди понимают, что их обманули. Поэтому мы не можем резко менять ориентацию. Да, нужно двигаться вперед, но без революций и перестроек. Помните английскую поговорку: “По-настоящему элегантный джентльмен должен хотя бы на сезон отставать от моды”.
— Вы как-то грозились в эти “годы России во Франции” поехать и застолбить в Европе русские цирковые традиции. Удалось?
— Мы отработали Бордо и Авиньон с большим успехом. “Фантастика, такого никогда не видели”, — говорили. А в Париж нас не пустили. Там же два мощных цирка, не хотят конкуренции…
— То есть даже в странах развитой демократии…
— А что вы хотите? Мы открыли офис компании восемь лет назад, так до сих пор на автоответчике — по ночам звонили — записаны угрозы на французском: “Мы вас закроем, мы вас сожжем, как мы ваших артистов покупали за копейки, так и будем покупать, нам здесь не мешайте”. Я-то знаю, от кого звонили, — этот тип встречается со мной, здоровается, глаза отводит слегка… Прорываться туда — долгая история.
— А в Лондон?
— Артистами — пускают. А цирком — нет. Маленькая страна. Им самим тесно.
— Нет, какой будет урон, если вы со своим шапито на неделю там встанете?
— Какой урон — я скажу: никто больше не встанет на этом месте, потому что все будут ждать только русского цирка, мы просто убьем сразу качеством. Хотя… смех, в свое время в Лондон вывозили даже лошадей! Они туда собачек с морскими свинками не пускают, а мы умудрились! Корячились так… Там же кровь нужно сдавать, взятую не более 15 часов назад, так для последнего анализа машина на улице стояла, впереди — сопровождение ГАИ, гнали в аэропорт, а уже в Хитроу тоже ждала машина с сопровождением полиции, чтобы успеть в их лабораторию. И привезли! Так что вода камень точит. И в Париж воткнемся. Я поставил задачу представлять нашу страну за рубежом. Ведь русский цирк отличает то, чего нет ни у кого, — одухотворенность…
