да кому они песни глубоких рыб
Елене Качаровской
да кому они песни глубоких рыб
когда высохли дни и вокруг намиб
шарит в поисках смысла шарит
когда память пуста и прозрачный жар
протекает свободно сквозь крышки жабр
допотопных бесследных тварей
кто уловит над дюнами длинный звук
если сам себе каждый и слог и слух
если каждый где лучше ищет
между тем когда криком кричит пассат
рыбы что ни промолвят всегда смолчат
оттого их так поздно слышно
очутившись теперь в золотом нигде
мы с тобой говорим на живой воде
под осадком минут зыбучих
но при ветре другом и в часу другом
будто рыбьи скелеты на свет всплывём
ускользнувшую жизнь озвучив
Златоглазка
Знает только вчерашнее из-за окна
златоглазка, которая утомлена
потому, что давно в этом доме
никого, кто услышать бы мог и простить
кто мог выставить раму и стёкла отмыть,
ничего запустения кроме.
Занавеска. Икона. Сундук. Потолок.
Затвердившийся ад. Существу невдомёк,
что тоска - за привязанность плата,
что фасетки зрачков при отсутствии век
будут чутко смотреть в заколоченный век,
но отсюда не будет пощады.
Запылённые звуки. Вот разве шурша
трёт невымытый день одиночка-душа,
и одна с тишиной несогласно
бьётся сызнова в неотворимый проём
то одним то другим повреждённым крылом
обречённой на дом златоглазкой.
Кладбище слонов
На травы посреди кривых акаций,
где раз в году безрадостные ливни
бороздки оставляют на костях,
слоны приходят к мёртвым повидаться,
и, преклонив измученные бивни,
невидяще ощупывают прах.
И если удаётся приложиться,
к мощам единокровного гиганта,
напуганные встречей жуткой столь,
отображают каменные лица
обычно безразличных элефантов
то радость узнавания, то боль.
Вот так и я - былое беспокоя,
надеясь неотзывное услышать,
сейчас похож на скорбного слона,
по дремлющим камням вожу рукою,
как хоботом по сглаженным костищам,
родные осязая имена.