У него такое же непростое имя — Эммануил, как и отчество — Гедеонович. А про фамилию и вообще нечего говорить — она давно стала нарицательной: Виторган-клуб. Что в нем происходит? Что было и что будет? Знает только он — высокий интересный мужчина, который не боялся совершать резкие поступки. И до сих пор не боится.
— Меня еще иногда называют Эммануил Виторганович.
— А Виторган Эммануилович?
— (Смеется.) Пока нет.
— Такое необычное сочетание ФИО (фамилия, имя, отчество) для вас — знак судьбы? Или вы по жизни как какой-нибудь Василий Иванович или Иван Васильевич?
— Абсолютно как. Единственное, что я знаю, — Эммануил означает “с нами Бог”. Что же касается фамилии…
Поскольку я внешне не ярко выраженный еврей… хотя я — еврей… Так вот, я говорю тем, кто задает мне вопросы насчет фамилии: “По-латински “вита” (первая часть фамилии) означает жизнь. А вторая часть — “орган” — это орган. Так и получается: Виторган — жизненный орган.
Никогда ничего не проси
— Мне нравится начало нашей беседы. Но серьезный вопрос о поступке: тяжело ли было брать столицу? Ведь вы в Ленинграде имели театр, успех, семью, но все бросили и с возлюбленной — Аллой Балтер — уехали в Москву.
— У нас с Аллочкой, понимаете, никогда не было претензий — ни к кому и ни к чему. Вот нам пообещали, что в Москве через год мы точно получим квартиру, а получили ее только через 7 лет. И только в 40 лет впервые держали в руках ордер на квартиру, хотя в театре уже играли все центральные роли, вовсю снимались в кино.
Или Театр Станиславского, который после переезда стал нашим домом. Ну были там чьи-то нехорошие поступки, но мы их как-то промахивали. Не все же тебя любят — мы это понимали.
— Конечно, за что вас любить? Роскошная пара, красивая женщина, рядом мужчина, у которого косая сажень в плечах.
— Вы правы. В Москве все пришлось начинать с нуля. Но это даже интересно. А какой у нас был потрясающий спектакль — “Сирано” Бориса Морозова! Мы играли втроем — Сережа Шакуров, я и Аллочка. Сильная история на троих, как Бермудский треугольник.
Так вот, о нелюбви. Сейчас по собственному опыту скажу: могу точно определить, с какого ряда и даже места из зала на меня идет отрицательная энергия. Я это чувствую.
— Как? Как укол зонтиком или…
— Как тепловой удар.
С Нельсоном шутки плохи
— Заметные роли в кино у вас появились позже. А вот первая, которая привлекла внимание…
— Вы имеете в виду “Два билета на дневной сеанс”? (Смеется.) Нет, в “Два билета” я ни слова не сказал. Я стоял на автобусной остановке и по-собачьи, влюбленно смотрел на Людмилу Чурсину. А вот потом появился фильм “И это все о нем”. Материал замечательный. Виль Липатов, когда посмотрел монтаж, сказал мне: “Знаешь, я при переиздании повести внесу обязательно то, что увидел в твоем бандите”.
— Понятно, что художнику понравилось. А криминальная среда, представителя которой вы так выразительно сыграли, обратила внимание?
— Знаете, Марина, ко мне очень хорошо относятся люди самого разного толка: и бандиты, и депутаты.
— Что, собственно, одно и то же. Но согласитесь, Эммануил Гедеонович, не каждому дано так достоверно сыграть среду, которую мало знаешь. Вы в сериале “И это все о нем” да Валентин Гафт в “Ворах в законе”. Остальное — больше кривлянье.
— Я несколько раз в жизни встречался с этими ребятами. А вообще одна история была забавная. Я играл с Наташей Гундаревой в “Виктории” адмирала Нельсона. И после спектакля сел в троллейбус и поехал к себе на Пресню — ну, там три-четыре остановки от Театра Маяковского.
Народу в троллейбусе было мало, и какой-то человек спросил у меня время. Я посмотрел на часы. А мне, надо сказать, ребята только-только из-за границы привезли в подарок “Сейко”. И он, этот человек, вдруг спрашивает: “Ты давно эти часы носишь?” — “Да недавно”. — “Может, хватит? Поносил — и снимай”. А я только что сыграл Нельсона — человека, который не терпел никаких возражений вообще. И уж не дай бог на него было наехать: недаром у него руки не было и глаза. А он не унимается: “Я тебе действительно говорю — отдай”.
А посмотреть на нас со стороны — сидят два человека рядом и мирно разговаривают, даже не глядят друг на друга. Я: “Хватит шутить”. Он: “Я не шучу. Вставлю перо — и все”. Я: “Что?!” — и поворачиваюсь на него всем корпусом. Он меня увидел, ахнул: “Е-е-е! Извини, извини. Вот ты, наверное, меня не помнишь, но ты был у нас в тюрьме и выступал” (а я действительно как-то под Тверью в тюрьме выступал). Тогда он говорит мне: “Ну хочешь, я со всех часы сниму и тебе отдам?” — “Не хочу”. Ну, вышли с ним из троллейбуса, пивка выпили у ларька, и я еле уговорил его не провожать меня до дома.
Вот раньше бандиты никогда не посягали на имущество артистов. Ни-ког-да!!! А сегодня — угоняют машину, обворовывают квартиры. Это, ребята, скажу я вам, позор.
— Вы обращаетесь к бандитам или артистам?
— К бандитам, конечно.
— А может, такой артист пошел, что и грабануть его не жалко?
— Да, многое изменилось.
Подпольная кличка — Леша
— Театр Станиславского — Театр на Таганке — Театр Маяковского — таков маршрут пары Виторган—Балтер в Москве. Интересно, а почему вы не задержались на Таганке, ведь такой был модный и шумный театр?
— История такая: мы ушли на Таганку все вместе за режиссером Анатолием Васильевым, поставившим в Театре Станиславского свой легендарный спектакль “Взрослая дочь молодого человека”. На Таганке он начал с нами репетировать новый — “Серсо”. И все понимали тогда, что переплюнуть “Взрослую дочь” будет трудно, но надо. Очень мучительно репетировали, все не клеилось. И я сказал Толе: “Ты должен нас заменить. Может, тогда что-то произойдет”. Он начал сердиться, но постепенно стал вводить других актеров. А в это время Татьяна Доронина ушла из Маяковки, и там осталось два спектакля с мощными женскими ролями. Кто-то посоветовал Андрею Гончарову посмотреть Балтер. Он ее посмотрел, и она ему очень понравилась.
— Я бы страшно удивилась, если бы она ему не понравилась. Против лома нет приема: ведь Алла — красавица.
— Действительно, Андрей Александрович стал ее спрашивать: как, мол, семья? Отвечает: “Муж — артист”. “Нет, — кричит, — больше не могу, эти жены-мужья в театре!.. А как его фамилия?” — “Виторган”. — “Ах, Виторган! Давайте его сюда”. Вот так мы и оказались в Театре Маяковского.
— Знаете, мне всегда было интересно: Алла Балтер — бесспорно красивая женщина. Но была ли она капризна, как и положено красивой женщине? Или, прошу прощения, может, стервозна?
— Никаких капризов. Более того, скажу: собственная красота ее раздражала. Вот после премьеры приходят друзья поздравлять, и первые слова: “Аллочка, ну какая же ты красивая!” Она чуть не плачет: “Лучше скажите, как я играла?..”
Знаете, ее красота была ничто по сравнению с тем, что у нее было внутри. Ее душа, сердечность… Она была потрясающей подругой для друзей, но какой она мамой была!!! Какой женой… Она все успевала.
— Просто идеальная пара.
— Когда про нас писали “идеальная пара” — это все неправда. Мы нормально жили. Согласитесь, это же нормально, когда муж может взять и постирать пеленки или простирнуть свою рубашку.
— Значит, хозяйство было на вас?
— Мы никогда ничего не разделяли.
— А ссорились?
— В жизни — нет. А по работе — бывало. Я раздражался на бездарные вещи, из-за которых теряешь время. А Алла была более терпимой. Мне казалось: ну все, режиссер перешел все границы, сколько можно!!! “Леша (у нее была партийная кличка Леша), ну это невозможно терпеть”. А она: “Потерпи, Эммочка, потерпи. Вдруг что-то получится у человека?”
Конечно, бывали срывы у нее, и эта ее болезнь… Господи! Такая несправедливость и такие страшные боли… Вот тогда я понял, что такое наркотики, и ничто ей не помогало, кроме них.
Оскорбительная история под дождем
— Хочу спросить про ваш последний поступок, который многие расценили как демарш. Я имею в виду ваш уход из Театра Маяковского, где вы проработали много лет. Но как это можно — оставить театр из-за одного человека — нового худрука Сергея Арцибашева?
— Я считаю, некрасиво обсуждать эту тему в отсутствие моего оппонента.
— Благородно, и тем не менее.
— Хорошо, скажу общими словами. Видите, как получилось: первачи наши остались в театре — значит, их все устраивает. А на мой взгляд, были совершены поступки, оскорбительные для театра в первую очередь и уже потом для меня. Допустим, я не согласен с репертуарной политикой, но это мое дело. Я вижу, как Театр Маяковского превращается в филиал Театра на Покровке — это неправильно. А когда со стен срывается вся история (фотографии артистов — и каких!), все это выбрасывается под дождь во двор…
— А у вас, кстати, какие были отношения с Гончаровым, у которого, как известно, был тяжелый характер и не все с ним уживались?
— Гончаров не повышал голоса на трех артистов — Наташу Гундареву, Армена Борисовича Джигарханяна и на меня. У нас были очень хорошие отношения, хотя человеком он был очень сложным и даже несправедливым. Но я лично мог простить ему многое, потому что он был человек этого театра и он строил этот дом. Поэтому когда срывается вся история и бросается под дождь во двор — это оскорбительно. Я был взбешен жутко. По сравнению с этим все остальное — реклама спектакля одного режиссера и так далее — уже мелочи. Вот я все вам почти и сказал.
— Только не раскаивайтесь.
— Что вы! Это мой взгляд.
— А с Натальей Гундаревой вам хорошо игралось?
— О-че-нь!!! Никогда не забуду: она играет леди Гамильтон, а Аллочка — жену Нельсона. Мы проводим с Наташей нашу сцену наверху, а Аллочка обычно сидела внизу и выходила тоже снизу. Наташа… как вам объяснить… была с хорошей, замечательной грудью, и Нельсон в какой-то момент утыкался в эту грудь лицом.
Однажды в антракте поднимаемся на лифте в гримерную, и Аллочка говорит: “Наташ, я тебя очень прошу, в следующий раз смотри, чтобы Эмма не задохнулся”. Нет-нет, Наташа была удивительная и настоящая артистка.
Никогда со сцены не ругалась с режиссерами. После спектакля или репетиции подходила к ним и досконально все с записками в руках выспрашивала.
— Но какая ужасная у нее судьба, кошмарный финал…
— Говорят, туда (палец вверх) забирают лучших. Тогда там уже столько замечательных людей скопилось, что, может, пора остановиться и оставить их здесь?..
Чародей против фитнеса?
— Скоро Новый год, и по телеку опять будут гонять беспроигрышную обойму — “Карнавальная ночь”, “Ирония судьбы”, наконец, “Чародеи”. Вы любите этот фильм? Он принес вам очки.
— Люблю. Во-первых, это Стругацкие. Во-вторых, отличные партнеры. А в-третьих, мне не надо было там переодеваться: я там снимался в свитере, тулупчике и в своей кепочке.
— Не любите переодеваться и гримироваться?
— Не очень. Артисты сейчас вообще не очень любят грим. Помню, снимали “Чародеев” легко и быстро. Вот только наша героиня Александра Яковлева — она потом стала вице-мэром Калининграда и вообще сделала политическую карьеру — все время опаздывала, и мы ее все время ждали. Это раздражало. Я вот сейчас тоже отснялся в фильме, который пойдет в Рождество.
— Эммануил Гедеонович, вы в отличной физической форме. Фитнес?
— Какой фитнес? Вот покурить, кофейку попить… Кофе с утра до ночи. Сейчас я даже зарядку не делаю, но когда-то хорошо плавал, был даже чемпионом по водному поло среди школьников Российской Федерации. И в институте был капитаном волейбольной команды. Так что с тех пор еще на ногах держусь. Раньше нам говорили: “Любите Родину, любите партию”. И только сейчас понимаешь, что надо себя любить, тогда и с Родиной и с партией будет все в порядке.
— То есть вы, Эммануил Гедеонович, не любите Эммануила Гедеоновича.
— Да, выходит, так. Понимаю, что надо, но покурить бы, кофейку попить.
Воссоединение семей
— Вы как-то признались, что совершили страшный грех, оставив прежнюю семью ради Аллы.
— Грех, безусловно. И его никак не покроешь за всю жизнь — я оставил жену и маленького ребенка. Я их обидел, и незаслуженно обидел. Они очень хорошие, а я уехал. Никаких не было скандалов, нет-нет… Просто я был страшно ошарашен Аллочкой. Это из таких мощных поступков нашей с ней жизни — уход из семьи, переезд в Москву. Мой последний поступок — уход из Театра Маяковского. Так что иногда что-то совершаем.
— А сейчас вы поддерживаете отношения с прежней семьей?
— Долгие годы не поддерживал. Но моя супруга, Ирочка, оказалась в этом смысле чутким человеком: она нас соединила. Аллочка так не поступала. А вот Ириша нашла Ксюшу, дочь мою.
— Разве вам Алла это запрещала делать?
— Нет-нет, но она, наверное, настолько была в Максиме, что не хотела переступать через себя. Я очень благодарен Ирише, что теперь каждый год бываю на Валааме, где живет Ксюша. Она там работает директором дома культуры и категорически не хочет покидать остров.
Знаете, Ирочка очень похожа на Аллочку: не внешне — внутренне. Как и Аллочка, она бросается в конфликт, защищая справедливость. И я не говорю уже про ее активность: настоящая бизнесвумен, отличная подруга для своих друзей. И я рад, что ее встретил.
— Простите мой вопрос, но после смерти Аллы вы не давали обета безбрачия?
— Я не говорил себе “никогда”. И не думаю, что отношусь к неблагодарным людям, — память для меня не для того, чтобы вспоминать, а для того, чтобы помнить. Сегодня уже семь лет, как нет Аллочки. А для меня… я даю вам честное слово: все как вчера. И она на Ваганьковском, и мы довольно часто там бываем с Иришей. А Ириша иногда одна ездит. Я не знаю, о чем они там говорят…
В ноябре Эммануил Виторган отмечает 50 лет сценической деятельности. К дате он готовит новый спектакль, где сам себе режиссер, актер, един во многих лицах.
