Французы в Париже с долей изрядного изумления аплодировали Константину Крымскому и уважительно величали гостя “русским шансонье”. Они хвалили его за “чувственное гортанное пение”, “эмоционально расщепленный вокал”, так ценимые во французской школе шансона, и, совсем расчувствовавшись, наградили на прощание титулом “русский Азнавур”.
Волей случая Константин Крымский оказался единственным артистом из России, приглашенным в знаменитую парижскую “Олимпию” на гранд-фестиваль памяти Поля Мориа — человека-эпохи и человека-оркестра. Французам, для которых понятие “шансон” наполнено трепетным романтическим восторгом национальной песенной традиции, даже в кошмарах не снилось, как жизнь переколбасила и трансформировала их любимый “шансон” в той самой загадочной Рюс, откуда и прибыл к ним уважаемый и снискавший больших похвал гость.
* * *
На самой Руси музыкальные обозреватели уже прочно определили одного из самых успешных исполнителей уходящего сезона Константина Крымского в категорию “шансон” — то ли в силу характерной фамилии, то ли в силу брутального внешнего вида, то ли за тот самый “хриплый голос”, то ли за все сразу. Но артист, слыша про себя такое, неизменно покрывается испариной и отмахивается, неустанно повторяя, что с “шансоном ничем не связан”. И уточняет: “…если трактовать этот жанр исключительно как блатную музыку”. А как его еще здесь трактовать?
Традиционному шансону уже отчаянно наступают на пятки архиактуальные герои хип-хопа, собирающие горы призов на модных музыкальных церемониях за сочинения, насквозь пропитанные дворово-тюремной лирикой о “тяжелой пацанской житухе”. Пока таксисты и рыночные зазывалы млеют от шлягера “Чифирок” в “чувственно-хриплом” исполнении того же Крымского, модная молодежь на дансингах утанцовывается под клубный хип-хоп-ремейк его “Магадана”. Константин поясняет:
— “Магадан” — это песня о том, что когда-то происходило, путевые заметки об ощущениях от поездки туда. Просто в сознании людей Магадан ассоциируется только с тюрьмами, лагерями, а там ведь живут и обычные люди, есть заводы, порт есть — северные ворота… Блатная лирика как “объект” шоу-бизнеса мне неинтересна. Но есть реальная жизнь и историческая правда. Тогда и Солженицына можно назвать “блатным шансонье пера”. Тема его “ГУЛАГа” и, скажем, моего “Магадана” одна и та же — “сколько он видел вохры и катаржан”, но расписана, в отличие от трех песенных минут, на сотни страниц и настолько жесткими красками, что ни одному из здешних “шансонье” такое не снилось… В моем творчестве нет определенной направленности. Я не стремлюсь поставить себя в рамки — шансон или рок.
Главное — на что откликается в данный момент душа. Блатная лирика мне неинтересна. Интересны обычные человеческие чувства, эмоции, я очень радуюсь, когда эти же эмоции переживают и слушатели. Если первый “любительский” альбом “Черное и Белое” по жанру можно отнести к классическому городскому романсу, то второй диск — “Моя Дорога”, на мой взгляд, справедливее считать больше “лирическо-роковым”, нежели “шансонно-мурчащим” (от “Мурки”). Вот летом в Москве отмечали юбилей Led Zeppelin. Из так называемых шансонье туда пригласили двоих — меня и Григория Лепса. Не без опаски и сомнений пригласили. А потом удивлялись: думали, мол, стремные “шансонье” прибудут, а оказались — приличные “рокеры”…
* * *
За несколько месяцев до “лед-зеппелиновского” рок-фестиваля в Зеленом театре г-н Крымский устроил другое “нечаянное потрясение” — в Берлине на фестивале русской песни. Там ждали новичка в обойме известных имен, а по завершении мероприятия хором прозвали “хедлайнером” и “открытием года”. Потом был “скандальный” сольный концерт в московском Театре оперетты. “Скандал” начался уже с того, что артиста ангажировал сам театр, и это стало предметом весьма эмоциональных дискуссий среди музыкальной и околотеатральной публики. Родилась ироничная шутка — “от Вертинского до Крымского”, адресующая к истории этого уважаемого учреждения культуры, стены которого последний раз видели и слышали “классический шансон” именно в исполнении легендарного Александра Вертинского. Зал был полон, у входа суетились пираты с фальшивыми “лишними билетиками”, а на концерте прозвучали две премьеры — “Солдат” и “Женщина без будущего”, которые очень быстро разлетелись вскоре по музыкальному эфиру. В день поминовения погибших в Отечественной войне 22 июня “Солдат” звучал уже в Кремле на официальном концерте памяти.
Что до фестиваля “Молочные братья” в честь рок-легенд Led Zeppelin с участием знаменитой британской трибьют-группы Boot-Led-Zeppelin, то он занял в личном списке “вех” артиста особое место. Там блистали и объяснялись в любви к юношеским рок-мечтам звезды разных стилей и направлений: Лариса Долина, Сергей Воронов, Сергей Мазаев, “Цветы” Стаса Намина, Александр Барыкин, Дмитрий Четвергов, Сергей Манукян, Игорь Бутман, Владимир Матецкий и другие. Константин Крымский перепел “Dancing Days” из альбома “цеппелинов” 1973 года Houses of the Holy в новой аранжировке и с русским текстом, сочиненным на основе подстрочного перевода.
“И Led Zeppelin, и Deep Purple были кумирами целого поколения, — поясняет артист, — так же как и Владимир Высоцкий”. Однако, помимо вполне объяснимого “музыкального набора”, лично на г-на Крымского в юности сильно повлиял и… Рихард Вагнер. Впрочем, немецкий классик возник по недоразумению, будучи принятым юным Костей в 70-е годы за рок-авторитета:
— У меня до сих пор лежит дома этот винил Вагнера, — вспоминает он, — в советское время его так же тяжело было найти, как и Led Zeppelin. Я купил эту пластинку на барахолке возле Театра на Таганке — там можно было купить все что хочешь, но только очень скрытно. Ходили люди с дипломатами, с пластинками под курточкой. И я купил Вагнера не из-за того, что это Вагнер, а потому, что там было по-иностранному написано, и такой красивой готикой. Я и подумал: наверное, крутые рокеры очень. Мне и впарили его как тяжелый рок, за 7 рублей. Сумасшедшие были деньги! Когда дома я поставил диск в радиолу, то не успел даже расстроиться, что меня надули. Он начинался с увертюры к “Тангейзеру”, и с первых аккордов музыка меня захватила. Помню, мама зашла, а я ей говорю: иди-иди, ты ничего не понимаешь… Позже я переписал это на катушечник “Электроника-312”, крутой тогда магнитофон, и у меня так и было — Высоцкий, концерт в Москве на заводе “Компрессор”, а потом шел Вагнер. Это было очень прикольно, и это была самая живучая кассета…
* * *
Константин Крымский до сих пор не свыкся с положением знаменитости и ходового товара на музыкальном рынке. Ему совсем не нравятся шутливые сравнения с… “Ласковым маем”. Ведь и они, и он снискали первоначальную известность не за счет рекламы и ротаций, а благодаря уникальной российской технологии сарафанного радио.
— Но здесь есть большой нюанс, — указуя пальцем к небу, поясняет Константин. — Они хотели в шоу-бизнес и рвались туда. А я о так называемой профессиональной сцене даже не думал. Я пел в караоке. Еще с тех пор, когда оно впервые в Москве открылось в середине 90-х. Время было тяжелое, хватало и депрессий, и сложностей. И эта забава стала для меня отдушиной. Я заходил в караоке втихаря, так, чтобы друзья не видели (от прирожденной стеснительности), и даже не пел — до сих пор не считаю, что пою, — а читал стихи под музыку. Я песен никогда не писал, а вот стихи сочинял…
Но его все-таки услышали. “Притаившийся” в темном углу караоке-клуба Михаил Шуфутинский, не привыкший расточать пустых похвал даже близким знакомым, нашел в поющем “отшельнике” “мощную харизму”.
— А потом кто-то из моих друзей-певцов — или Алена Иванцова, или Миша Котляров — как-то вскользь бросил: может, все-таки запишешь уже что-нибудь, сделаешь подарок своим друзьям? — вспоминает Константин. — Я и решил ко дню рождения отойти от стереотипа, когда подарки дарят имениннику, и самому подарить гостям свои песни. С композитором Александром Лепейко записали пять песен, я напечатал 430 дисков из расчета по 2 на каждого гостя с небольшим запасом, и все их раздал. А через 10 дней у меня начались проблемы с этим диском. Радостные проблемы — пришлось допечатывать еще 500 штук, а за следующие полгода еще 6000 дисков! Звонили из Магадана, с Дальнего Востока, с Урала, с Украины, из Белоруссии, приезжали какие-то гонцы, требовали тиражей. Проснулись пираты...
Никем не выпущенный официально диск “Черное и Белое” стал в итоге ходовой записью в стране и прилегающих окраинах. Песни заиграло радио, а “Моя дорога” — переложенная на стихи музыкальная тема из блокбастера “Цыган” — превратилась в визитную карточку артиста. Меньше чем через год уже на крупном мейджоре и большим тиражом вышел “профессиональный” альбом.
По-прежнему не считая себя “субъектом шоу-бизнеса”, певец тем не менее испытывает явный вкус к творческим размышлениям и самокопанию:
— Песню надо рисовать, как художник, — говорит он, — я не могу взять микрофон, выйти с каменным лицом и спеть. В песнях я передаю эмоции, хотя и не делаю из них спектакля. Здесь важно не переборщить. Сейчас многие срываются в надрыв, а это неправильно. Мне важно рассказать историю и поделиться чувствами, которые она рождает. Например, в песне “Женщина без будущего”. Ее почему-то назвали чуть ли не гимном проституткам. А она ведь совсем о другом — там нет даже такого слова, там рассказ о призрачном прошлом, которое всегда скребется в дверь и не отпускает. Эта песня у меня родилась совершенно случайно. Ехал из “Шереметьево”, а на обочине стояли, как всегда, жрицы любви. Я бы и не обратил внимания. Но впереди идущая машина окатила этих женщин грязью с ног до головы. И они стояли — все в грязи, жалкие, несчастные, растерянные, беспомощные. Картинка была невероятно щемящей, и от этого настроения буквально за день родилась песня. В другом случае настроение может быть радостным, лирическим или романтическо-грустным. Все очень импульсивно. Так и получаются песни настроений. А в какой это подано музыкальной форме — похожей на шансон или близкой к року, к блюзу — дело вкуса и все того же настроения…
