Содержание
Абделатиф Кешиш – французский режиссер тунисского происхождения, обративший на себя внимание в 2000 году первым же своим фильмом, «По вине Вольтера» – рассказом о мигранте, приехавшем в Париж в поисках лучшей жизни (приз Венецианского кинофестиваля за лучший дебют). В 2007 в Венеции он получит спецприз за драму «Кус-кус и барабулька» – историю пожилого араба, решившего открыть маленький ресторан, чтобы привести в порядок дела в семье и душе.
Кешиш назвал свой новый фильм «Жизнь Адель. Части 1 и 2», но картину можно смело разделить на три. Первая часть посвящена поискам главной героини себя. Здесь она обычный 17-летний подросток, стесняющийся детской припухлости щек. Адель до последнего тянет с пробуждением, наслаждаясь каждой минутой сна. С трудом успевает на школьный автобус. Комично поправляет джинсы на ходу. Собирает непослушные волосы в пучок. Пробует строить первые отношения с парнем из выпускного класса, красавцем и музыкантом с хорошими манерами и чувством юмора. Единственный его недостаток – равнодушие к книгам, которые Адель как будущий учитель как раз обожает. Но и эту разницу между ними он торопится победить, принимаясь за чтение классического романа Пьера де Мариво «Жизнь Марианны». Кешиш, вслед Мариво, называет свой фильм именем главной героини. Да и главная героиня «Жизни Адель» выросла из персонажа учительницы французского, которая в раннем фильме режиссера, «Увертке», вместе со своими учениками репетировала пьесу все того же Мариво.
Первая попытка завести отношения для Адель заканчивается неудачей. Положившись на мнение подруг и настойчивые ухаживания парня, она пошла против своей воли. И вроде бы все хорошо, но близости не выходит. Доведя парня до слез сообщением о разрыве, она сама ночами плачет навзрыд, заедая свое первое, еще такое невинное горе шоколадными конфетами, припрятанными в коробке под кроватью. Но и это не помогает забыться: детский сон теперь тревожит совсем другой, а точнее другая. Таинственная девушка с голубыми волосами, начинающий художник Эмма (Леа Сейду).
Второй источник вдохновения Кешиша – популярный во Франции графический роман Жюли Маро «Синий – самый теплый цвет». Отсюда он взял саму идею случайной встречи главных героинь: на пешеходном переходе, на красный цвет, в одно неуловимое мгновение. Подобно двум отправным точкам сценария, режиссер строит линейное повествование из сплошных противопоставлений. Каждый кадр, каждый герой здесь буквально состоит из двух частей. Семейному обеду в доме Эммы – чинному, из деликатесов и морских гадов, – противостоит простецкий стол с пастой болоньезе у родителей Адель. Одному митингу за абстрактные права студентов – другой, не менее абстрактный, за права секс-меньшинств. Ночным грезам о девушке с голубыми волосами – широкое море, смывающее с волос Адель несуществующую синюю краску вместе с воспоминаниями о прошлой любви.
Но это все потом. Поначалу Эмма остается для Адель чем-то вроде видения. Зато разбуженная ей чувственность рвется наружу. Открывшись мимолетному поцелую одноклассницы, Адель пытается завязать с ней отношения, но получает вежливый отказ. За поиском ответов она отправляется в гей-клуб. Адель чувствует себя здесь неуютно, отвергая внимание женщин и растерянно озираясь по сторонам. Ее интересует только одна посетительница – и она уже видит ее синюю голову вдалеке.
Кешиш уделяет большое значение социальным аспектам, остроумно обозначая различия между героинями через разницу между тем социальным кругом, которому они принадлежат. С Эммой Адель оказывается на месте своего бывшего парня, только там, где он прокололся на литературе, Адель засыпается на истории философии. Адель, занятая приготовлением все той же пасты болоньезе, пропускает мимо ушей споры о разнице в подходе в живописи Шиле и Климта. Эти непринужденные беседы, которые поддерживают друзья Эммы, вряд ли удивят опытного искусствоведа, но их появление в фильме – очередная документальная деталь. Если вспомнить о том, что Эмма сама художник, то ее спор о живописи – это одновременно и последний штрих к ее автопортрету.
Такими же мелкими мазками Кешиш выводит гомосексуальные отношения своих героев, уверенно оставляя без внимания тему притеснения геев и лесбиянок. Не только потому, что с 2013 года во Франции законодательно разрешены однополые браки – фильм задумывался и снимался задолго до закона и его широкого обсуждения в обществе. Скорее, стоя на защите абсолютной свободы, Кешиш отказывается признавать существование сексуальной ориентации в принципе. Вот и Адель, когда одноклассники застают ее за походом в гей-клуб, до хрипоты кричит: «Я не лесбиянка!» И в ее словах нет неправды. Ей действительно неинтересно гей-движение – ни как социальный институт, ни как социальный лифт. Для нее отношения с Эммой не протест, не приверженность субкультуре и не определенное, отведенное природой сочетание хромосом. Просто она поняла, что любит этого человека. И вдруг обнаружила, что та отвечает ей взаимностью. Их первый поцелуй, как и положено, робкий, неуверенный, сметает подробная – на семь минут экранного времени – постельная сцена, которой заканчивается первая часть. Вторая – с такой же чувственностью и вниманием к деталям, будь то ужин у родителей или секс после, рассказывает историю двух влюбленных. Третья снова оставляет Адель наедине с собой. Уже взрослой женщиной, пережившей достаточные изменения, чтобы дальше уверенно идти своей дорогой.
Режиссер не зря сделал главную героиню учительницей младших классов. Кешиш снял фильм не столько о любви, сколько о познании: страсти, ревности, боли, одиночества – себя. Любовь же остается главной движущей силой жизни. Ее эталоном.
Форма
В Каннах «Золотую пальмовую ветвь» «Жизни Адель» впервые в истории фестиваля присудили не только режиссеру, но и двум актрисам, Леа Сейду и Адель Экзаркопулос. Таким образом отметив их равноправный вклад в успех фильма. До московской премьеры картины, которая состоялась в театре «Гоголь-центр», доехали только двое из трех: режиссер и юная Адель. Вскоре после Канн между Кешишем и Сейду произошел скандал, во многом разогретый прессой. Актриса, которая еще в мае вне себя от счастья позировала фотографам, теперь обвиняет режиссера чуть ли не в издевательствах на площадке. А Кешиш с раздражением прерывает любые попытки заговорить на эту тему. Зато на остальные вопросы отвечает основательно. По его желанию переводчица должна сначала полностью выслушать ответ, тщательно записав в блокнот каждую фразу, а только потом пересказать его журналисту, то есть мне.
- Месье Кешиш, главные героини «Жизни Адель» – полные противоположности. Это и причина их влечения, и это же приводит их к разрыву. А чью сторону занимаете вы? Или вы, как зеркало, просто отражаете реальность?
- Не могу сказать, что я к ним безразличен. Думаю, в большей степени я принимаю сторону Адель, это проекция меня самого. Мне нравятся ее искренность, целеустремленность, открытость миру. Ее социальный круг мне ближе и понятнее. Но Эмма – тоже часть меня. Мне нравится ее уверенность в себе, тяга к самовыражению, ее чувственность, нежность, более тонкие ощущения, которые она испытывает.
- В ваших фильмах всегда находилось место сильным чувствам, но главные герои при этом оставались очень сдержанными. Адель же буквально брызжет эмоциями.
- Все мои персонажи достаточно эмоциональны, просто они не всегда в силу воспитания или ситуации, в которой они оказались, могли так ярко выразить свои чувства. К тому же ни у кого из них не было так много внутренних переживаний. На Адель же свалилось много конфликтов. Как социальных: разрыв со своей средой, с друзьями, с родителями, которым она не может рассказать о своей любви. Так и личных: разрыв с бойфрендом, который она тоже воспринимает очень серьезно. И позже – разрыв с Эммой, с ее социальным кругом, в который она так и не смогла войти.
- Первый поцелуй Адель и Эммы предваряет напряженное ожидание, а сам он проходит почти незаметно. Зато их первая постельная сцена длится семь минут и снята максимально подробно и откровенно даже для авторского кино.
- А считали ли вы, сколько длится в фильме сцена обеда? Или эпизод, когда Адель ищет Эмму в баре? Или сцена разрыва? Секс – естественная часть жизни моих героев. Мне важно было показать саму любовную сцену, а дальше все зависит от вашего личного восприятия. Кому-то она кажется слишком затянутой, кому-то наоборот. В фильме важен ритм. Этот эпизод своей длительностью уравновешивает другие сцены: в галерее, во время встречи с родителями или просто прогулки в парке.
- А что насчет откровенности в демонстрации секса? Есть какой-то верный способ понять, что перед тобой на экране: все еще искусство или уже порнография?
- Я не возьму на себя смелость проводить границу между искусством и не искусством. Как не решусь сказать, что порнографический фильм точно им не является. Это просто другой способ самовыражения, да и потом — порнофильмы ставят перед собой совсем другие задачи, в первую очередь, конечно, возбудить своего зрителя. Но ведь и обычные фильмы могут показывать возбуждение, как они показывают смех, радость, страсть. Правда, если порно, как правило, не несет ничего, кроме возбуждения, то художественный фильм преследует и какие-то иные цели.
- Ваши рассуждения напоминают разговор Адель и Эммы из фильма о том, что такое изящные, а что такое неизящные искусства.
- Точно.
- Секс в ваших фильмах интересен еще и тем, что он одновременно может быть метафорой как свободы, так и не свободы. Для Адель и Эммы это высшее доказательство близости. Другое дело героиня «Черной Венеры», африканка Саарти Баартман, которую демонстрируют за деньги, как зверя в зоопарке, из-за анатомических подробностей ее тела. Секс для нее – одна из разновидностей бесконечных унижений.
- У Саарти Баартман была очень тяжелая жизнь и она испытывала на себе куда более серьезное давление общества, чем Адель. Но внутри Саарти оставалась такой же свободной. И общее между ними как раз то, что окружающие не видят в них тех, кем они являются на самом деле. Что касается секса: Саарти в определенный момент склоняют к проституции, а это совершенно другие отношения, которые вряд ли могут приносить удовольствие.
- Когда у Адель не было любви к мужчине, она тоже не испытывала с ним в постели особого удовольствия. И наоборот, когда встретилась с Эммой, даже совместное поедание устриц превратилось для нее в мощнейшее эротическое переживание.
- Можно ли сказать, что любовь возвышает наши поступки? Не уверен. Я даже не знаю: то ли любовь преображает все наши чувства, то ли нам только кажется, глядя на влюбленных, что все, чем они занимаются, приобретает какие-то поэтические черты.
- Продолжая про устрицы. Вы мастер снимать людей за обеденным столом. А какое место еда занимает в вашей собственной жизни?
- Глядя на мои фильмы, можно подумать, что я большой гурман, но это совсем не так. Просто за столом проявляются все человеческие чувства и эмоции. Мне каждый раз интересно смотреть на выражение лиц людей, которые делят друг с другом трапезу. На то, как они едят, их мимику, удовольствие. Это впечатляет больше всего.
- Сколько пасты болоньезе было сварено для съемок?
- Много. Очень много. Но меньше, чем кус-куса в «Кус-кус и барабульке». (Смеется.)
- Ваша героиня – учительница, а вы смогли чему-то у нее научиться?
- Прежде всего я хотел отдать должное людям, которые работают простыми учителями. Эта работа часто бывает неблагодарной, они трудятся с утра до вечера за небольшую зарплату и не получают никакого эмоционального отклика. Они не ходят по красной ковровой дорожке, как я, о них не пишут в газетах. И при этом делают очень важное дело. Что же касается того, чему я научился за время съемок… Мне кажется, я лучше начал понимать тяжесть разрыва. В такой момент человек должен уединиться, на время закрыться от мира и провести серьезную работу над собой.
- Несмотря на расставание, как по мне, финал для Адели счастливый. Она прошла этот путь до конца и нашла себя.
- Совершенно верно. Для Адель это большая удача. Она открыла для себя много нового и стала взрослее.
- Найдет ли она еще свою любовь? И кто это будет – мужчина или женщина?
- Я не знаю, будет это мужчина или женщина. Может, у нее будет несколько отношений. Но главное, что эта любовь уже состоялась. И я хочу пожелать ей еще не один разрыв.
- Вы сейчас говорите как сценарист и режиссер, который хочет, чтобы в жизни было как можно больше драм.
- Мне не кажется, что это ответ сценариста. Несчастная любовь – это не режиссерский ход. Да и потом, всегда интереснее, когда жизнь не течет ровно, а в ней находится место и взлетам, и падениям. Чтобы она не становилась банальностью, которая длится изо дня в день, превращая любовь в тюрьму. В любом случае, я вам советую всегда любить свободно. И помнить, что разрывы необходимы. Я вам желаю их испытать.
Жизнь Адель
В отличие от современных звезд французского кино Абделя Кешиша и Леа Сейду, двадцатилетняя Адель Экзаркопулос – звезда сверхновая. И из всей троицы, разделившей «Золотую пальмовую ветвь», она до сих пор производит впечатление самого обычного подростка. В Москву Адель прилетела на следующий день после Хэллоуина, который праздновала в Париже до поздней ночи. Легкую усталость на ее лице компенсировал яркий принт тигра на свитере Kenzo. «Сильный характер», - скажет о нем Адель чуть позже, в лобби гостиницы на Покровке. В Москве она не впервые: «Я снималась в какой-то костюмной драме, но уже не помню названия». Кроме того, еще до Кешиша ее приметил режиссер Сергей Соловьев, который хотел снимать Адель в исторической драме «Елизавета и Клодиль»: «Я должна была играть русскую, съемки планировались во Франции, но дальше проб дело не зашло». В какой-то момент по телевизору начнется реклама «Жизни Адель», и она встретит ее с радостным удивлением. За последние полгода Экзаркопулос и Сейду поучаствовали в десятках съемок для глянцевых журналов. И каждый раз сквозь нарисованную стилистами агрессивную сексуальность на лице Адель пробивается неуязвимая беззаботность юности. Та свобода, с которой она может позволить себе как сняться в рискованной постельной сцене, так и потянуться, будто спросонья, прямо на интервью.
- Адель, ну а вы что любите больше – устрицы или пасту болоньезе?
- Ненавижу устрицы и люблю пасту. Режиссер пользовался тем, что знал про меня, когда мы все вместе дорабатывали сценарий
- А как вы прошли пробы на картину?
- Это было не быстро. Мы встречались много раз, разговаривали, потом опять встречались. Абдель ставил передо мной разные задачи, чтобы лучше понять, что я собой представляю. Одно из заданий – рассказать моей лучшей подруге о моей первой встрече с Эммой, о том какое впечатление она на меня произвела.
- Как проходили сами съемки?
- Сначала режиссер давал какую-то установку, базу, а потом говорил: забудь все, мы начнем сначала. Кешиш оставляет тебе огромную свободу для самовыражения. Мы могли потратить целый час, чтобы добиться нужной атмосферы на площадке. У него всегда камера адаптируется к тебе, а не наоборот. Даже когда у нас на руках был готовый сценарий, мы продолжали вместе конструировать мою роль, размышлять о том, как полностью включить моего персонажа в процесс. Найти ее неловкость, стеснения. Он хорошо умеет манипулировать актерами – в хорошем смысле слова. Очень много разговаривает, никуда не торопится. Еще Абдель не любит ничего искусственного. Следит, чтобы на экране были твоя кровь, твоя плоть — и никаких стилистов и парикмахеров.
- Вы быстро нашли взаимопонимание с Леа Сейду?
- Между нами тоже все должно было выглядеть натурально, поэтому каждая из нас не спешила понравиться. Но с Леей все было так легко и очевидно, что мы все равно очень быстро поняли друг друга. На площадке нас уже никто ни к чему не принуждал, мы были единомышленниками.
- После Канн вы наверняка услышали в свой адрес уйму хвалебных слов. А каким откликом дорожите больше всего?
- Профессия актрисы в каком-то смысле похожа на слесаря автомастерской. Если ты плохо отремонтируешь машину, довольно быстро об этом узнаешь от разъяренного клиента. Так и с реакцией на твою роль. Это профессия прямого действия. Поэтому я с таким воодушевлением восприняла награду в Каннах и то, как единодушно наш фильм приняли журналисты. Самое же главное для меня, что теперь девушки и парни ходят на фильм вместе. И каждый зритель, вне зависимости от пола, может ассоциировать себя с одним из наших персонажей. Понять те чувства, которые они испытывают.
- На «Золотой пальмовой ветви», которую вам вручили в Каннах, написано три имени. А у кого дома она стоит сейчас?
- «Пальма» была одна, поэтому мы отдали ее Абделю. Но в этом году Каннский кинофестиваль обещал сделать дубликаты, и передать мне с Леей еще по одной.
