А вы могли бы воздух записать?

Сергей СОЛОВЬЕВ: «Режиссер— очень расчетливая профессия. Режиссер — это, по сути, бухгалтер»

Режиссер Сергей Соловьев сейчас не снимает, все силы и нервы тратит на своих студентов — ставит с ними спектакли, проводит вечера памяти Геннадия Шпаликова. Соловьев со Шпаликовым вместе учились во ВГИКе, дружили. Память сценариста фильма-события на все времена «Я шагаю по Москве» наконец-то увековечена в мемориальных досках и даже в памятнике прямо на ступеньках ВГИКа. На нем легкий развевающийся плащ — истинный символ шестидесятых, и длинный шарф, небрежно наброшенный на шею… На шарфе Геннадий Шпаликов и повесился 1 ноября 1974 года на одной из писательских дач в Переделкине. Пока еще есть кому вспомнить, каким он был не в бронзе.

Сергей СОЛОВЬЕВ: «Режиссер— очень расчетливая профессия. Режиссер — это, по сути, бухгалтер»

«Гена же был нерасчетлив феноменально»

— Сергей Александрович, как случилось, что человек, подаривший нам «А я иду, шагаю по Москве», «Палубу», «Рио-Рита, Рио-Рита, вертится фокстрот…» — словом, человек такого светлого, «весеннего» дара…

— Можете не продолжать. Он был прежде всего поэт.

— То есть вы думаете, что по той же причине, что Высоцкий, Маяковский, Есенин?

— И Пушкин, если уж на то пошло. Гена был из их «семьи». Он мне сам как-то сказал, что поэту в России жить больше сорока лет даже как-то неприлично. Он это прекрасно понимал — что идет какой-то необратимый химический процесс, жизнь буквально журчит сквозь пальцы… Гена очень остро чувствовал такие вещи. Такие люди, как он, и создали оттепель 60-х. Они сами были этой оттепелью.

— А потом замерзли?

— Получается, что так… Не все, конечно. Но Гена вот замерз.

— Спектакль, который вы показываете на вечерах его памяти, хотя и надрывает до шейных позвонков, но в целом все же оставляет чувство светлой грусти. И знаменитая фраза из «Палубы» — «На меня надвигается по реке битый лед» — там повторена не раз…

— Я очень дорожу этим моим спектаклем, и именно по той причине, что удалось воссоздать и донести до зрителя Генин воздух, его неповторимую атмосферу. Он был очень атмосферным человеком, в этом заключался его главный дар. Такого человека, основной «смысл» которого был в энергетике, в какой-то лучезарной ауре, от него исходящей, очень трудно перенести на сцену. Но мы попытались.

— В спектакле играют ваши студенты — молодые люди XXI века, странной и диковинной эпохи, когда все позволено, если оплачено, когда можно сесть в вагон метро — и не доехать до места учебы или работы… Но они действительно «играют воздух шестидесятых», я лично тому свидетель. За счет чего, как?

— Думаю, дело не в актерском мастерстве, об этом говорить рановато. Просто… генетику ведь ЕЩЕ не отменили, нет? Ну вот, на генетической памяти и играют. Я искренне считаю, что Гена — такой же компонент генетической памяти, как салют Победы, например. Помните знаменитые кадры из картины «Я шагаю по Москве»? Идет босоногая девушка по лужам, а рядом с ней едет парень на велосипеде и держит над ней зонтик? И экран словно забрызган теплой водой и солнцем? Это шестидесятые. Это Шпаликов, это наша эмоциональная история. Того, что он сделал в кино и в культуре в целом, до него не делал никто.

— После спектакля в Доме актера им. Яблочкиной показывали тот единственный фильм, который Геннадий Шпаликов снял как режиссер, — «Долгая счастливая жизнь». На родине приняли его неласково. Отпечатали мало копий, пустили вторым экраном, а уж творческая интеллигенция в ленинградском Доме кино его и вовсе освистала. Но зато Микеланджело Антониони на фестивале авторского кино в Бергамо сказал: «Всю жизнь я снимаю именно об этом — о некоммуникабельности людей, об их душевной вялости, о тщетных попытках пробиться друг к другу… Но я никогда бы не сделал это так гениально, как Шпаликов». И дал картине первый приз. Вам не кажется — останься Шпаликов жив, мы бы обрели режиссера из того же ряда, что Хуциев, Данелия, Годар?

— Думаю, все-таки нет. Фильм, конечно, безумно красивый — чего стоит операторская работа Дмитрия Месхиева… Но видите ли, режиссер — очень расчетливая профессия. Режиссер — это, по сути, бухгалтер. Там надо все время высчитывать — что с чем связать, где кадр кончается, где начинается, что куда и к чему подклеить, что с чем состыковать… Гена же был нерасчетлив феноменально. Плюс ему очень быстро все надоедало. Или он просто уставал? Не знаю… Он физически не мог заниматься тем, к чему не лежала душа. Знаете, сколько он снимал по времени последние кадры — те самые, что так восхитили Антониони? С девочкой, которая едет на барже и играет на гармошке? Два дня! Два дня — немыслимо! Мне Месхиев потом сказал, что если бы он волевым усилием не прервал съемку, то Гена бы и четыре дня снимал, и десять…

— Почему?

— Кайф ловил. Влюблен был в свою придумку до безумия — девочка-мечта, девочка-жизнь скользит мимо самой жизни, мимо ее берегов, все куда-то вперед, вперед… и конца-краю этому нет. Помню, мы с ним как-то раз, еще до съемок, сидели во вгиковской столовой — аккурат за тем самым столом, где мы сейчас с вами сидим. А в те годы во ВГИКе пивом торговали. Буфетчица тетя Галя — помню как сейчас. Пиво, кстати, было совсем другое, от него голова «не косела» и не плыла, как от нынешнего. Варили, соответственно, без нарушения технологии. Ну вот, сидим, значит. Взяли эдак бутылочек десять, расставили на столе. Гена мне и говорит: знаешь, а вот здорово было бы снять баржу, идущую прямо по траве… Оп-с! Всякое я от него слышал, но такого… Я говорю что-то вроде: «Обуздай фантазию буйную». Он уперся: а я ЭТО видел — и снять ЭТО возможно. Я не поверил, конечно. И вот поехал в Обнинск на встречу с Хуциевым. И что же вы думаете? Своими глазами увидел то, о чем Гена рассказывал. Оказывается, в Обнинске прорыли канал прямо в лесу, и по нему шли корабли. То есть буквально — лес, а по лесу плывет корабль. Зрелище жуткое, аналогов не имеющее. Гена мгновенно схватывал такие штуки. Ну, согласитесь, образ потрясающий, многослойный, смыслов — миллион… Баржа, идущая по траве… И поэтично до мозга костей.

«Шпаликовские сценарии словно ускользали из рук, не давались»

— Я знаю по многочисленным воспоминаниям, что он был легким человеком, с ним рядом легко дышалось и жилось, а вот легко ли было снимать кино по его сценариям?

— Невероятно сложно. Невероятно! Хотя если вы почитаете, то наверняка спросите: ну и чего же сложного? Ведь он был профессиональным сценаристом и все очень грамотно выстраивал. Бери да снимай. Но ничего подобного. шпаликовские сценарии словно ускользали из рук, не давались. Опять приходит то же сравнение: он записывал не историю, а воздух, ее наполняющий. А кто может снять воздух? Только равный ему гений.

— Почему он решил снимать сам «Долгую счастливую жизнь»?

— Главный энергетический импульс фильма был — наладить отношения с Инной (актриса Инна Гулая, вторая жена Шпаликова. — Е.Г.). Инна там действительно получилась гениально (главную мужскую роль исполнял молодой Кирилл Лавров). Второй импульс — то, что у режиссера и сценариста в ходе совместной работы практически неизбежно возникают претензии друг к другу (и часто оправданные). Поэтому Гена решил — коли уж возникнут по ходу фильма претензии, то по крайней мере претензии к самому себе. Мне, кстати, задолго до съемок случайно попал в руки журнал с Гениным сценарием «Долгая счастливая жизнь». Знаете, я его буквально проглотил. Гениальный сценарий, во всяком случае на бумаге производил такое впечатление. Но, помню, я тогда же и подумал: как трудно будет донести все это до экрана! Да практически невозможно! Но Гена все-таки донес…

— Реакция собратьев-кинематографистов на фильм его не убила?

— Он, конечно, расстроился ужасно. Но ведь были у него и другие истории. Про Феллини знаете? Рассказываю. Значит, приехал в 60-х Феллини в Москву. Его спрашивают: что и кого дорогой гость хотел бы увидеть в Советском Союзе в первую очередь? И Феллини отвечает: «Фильм «Застава Ильича» и Хуциева со Шпаликовым. И скорее, скорее!»

— То есть маэстро так высоко оценил «Заставу Ильича» (большинству зрителей фильм известен под названием «Мне двадцать лет»)?

— Нет, он сам фильм тогда еще не видел. Но про него шла слава! Слава по всему миру! Из уст в уста, по сарафанному радио передавали, что в Советском Союзе сняли нечто невероятное. А мы все на Голливуд киваем… У нас не получается ничего сейчас именно потому, что утрачена высочайшего уровня национальная киношкола. Кинодокументалистов, например, вообще уничтожили как класс. Да и не только их… Вот пришли сейчас на память строчки Генины:

Вы себя погубите
Западной душою.
Заграницу любите?
Ох, нехорошо это!

— А как Феллини тогда? Понравилась ему «Застава»?

— В полном восторге был! Они с Джульеттой Мазиной даже пошли на свадьбу к Вале Попову, сыгравшему главную роль в фильме. Вы можете себе представить — Феллини с Мазиной на прокуренной крохотной московской кухоньке?

— Из особенностей чисто бытовых что можете о нем вспомнить?

— То, что ему безумно шла суворовская форма. Он же после суворовского училища во ВГИК попал (от солдатской лямки на всю жизнь его спасло тяжелое ранение в ногу на учениях). Гене, собственно, любая одежда шла. Он был очень красивый внешне, глаз мгновенно выхватывал его из любой толпы.

— Вы преподаете во ВГИКе. Наблюдаете в своей мастерской «новых Шпаликовых»? В смысле — по «светоносности» дара?

— Нет. Однозначно нет. Тяжелый для меня вопрос. Сейчас постараюсь сформулировать ответ. Скажем так: все мои ученики были очень неплохо задуманы. Но понимаете, им с детства внушали, что они должны что-то делать, делать, делать… Шебуршиться, активничать… А иначе пропадешь.

— Но ведь действительно пропадешь…

— О том и речь. Им же надо что-то есть, что-то надевать на себя — и желательно по сезону… Эта мысль, как ни крути, у них главная, она задает основной вектор сегодняшнего жития-бытия. Ужасно, когда студент творческого вуза думает в первую голову не о творчестве, а о еде. Нужна какая-то даже не сила, а сверхсила жизни, чтобы приподнять нас всех над этим болотом… Вообще вся постперестроечная эпоха, которая, как вы понимаете, прошла непосредственно на моих глазах, — суть величайшая национальная катастрофа. И на своей мастерской, на молодых я это вижу, как на каком-то локальном древесном срезе.

— Кто же виноват и что делать?

— Не знаю.

— И никакого луча света в темном царстве?

— Ну, разве что мы все еще как-то живем, не повесились, как Гена.

— А что вы сейчас в своей мастерской со студентами репетируете?

— Куски из «Войны и мира», вторая часть. Первую уже показали.

— А у вас есть какие-то самые любимые стихи Шпаликова?

— Нет. Я Гену люблю всего, целиком. Как явление.

— Скажите, если бы он увидел памятник самому себе на ступеньках ВГИКа…

— Знаете, он немного заикался, особенно когда волновался. Как-то он был в Ленинграде и там посмотрел рабочие материалы «Гамлета», Григорий Козинцев снимал. Я его спрашиваю: «Ну и как тебе?». На что он отвечает: «А знаешь, с-с-смешно…» Это очень положительная оценка была. Думаю, этот памятник он оценил бы примерно так же.

— После выхода на экраны фильма «Я шагаю по Москве» в газетах писали: «Фильм не удался, потому что не удался сценарий. Что это за сценарий такой, что за фильм, в котором герои просто ходят по экрану и ничего не делают? О чем же в таком случае картина?»

— Рецензент, к сожалению, не увидел главного… главного деланья, что ли. Герои там ДЫШАТ и ЖИВУТ. Об этом, собственно, и снят фильм. Шпаликовская драматургия опередила время, тогда к такому еще не привыкли, а точнее — вообще не знали, что так можно.

Наш спектакль имеет название — по строчке одного из Гениных самых известных стихотворений «Я к вам травою прорасту…» Он действительно прорастает всякий раз, когда кажется — ну все, земля окончательно засыпала этот пласт сознания. Но ничего подобного. Он тянется, тянется сквозь разные информационные наслоения и снова прорастает — вот уж точно как трава. Что ярко свидетельствует о том, что он, конечно, из разряда «настоящих». Да и погиб ровнехонько в 37 лет. В классических традициях отечественной литературы, чтоб ее…

— Шпаликов как-то сказал: «Если бы каждый, кто сейчас идет по улице, мурлыча под нос мою «Палубу», дал бы мне рубль, я бы купил Канары». Но умер он, как известно, в нищете.

— Когда по телику пел Иосиф Кобзон: «А я иду, шагаю по Москве», Гена всегда звал дочку: «Даша, Даша! Иди скорее, посмотри — нашего кормильца-поильца показывают!» Там же хоть какие-то отчисления ему шли через РАО… Тем и держались. Да вот не удержались…

Что еще почитать

В регионах

Новости

Самое читаемое

Реклама

Популярно в соцсетях

Автовзгляд

Womanhit

Охотники.ру