— Мистер Хауэр, судя по вашей футболке, вы уже побывали на Красной площади.
— Вы правы! Там я увидел это странное здание, в котором лежит Ленин. Как оно называется? Мавзолей? Точно! Я постучал по нему: “Эй, кто-нибудь есть в живых?!” И, по-моему, даже кто-то ответил. (Хохочет.) Вы не сказали, как вам моя футболка? По мне, так отличная. Да и Гагарин — классный был парень.
— Хорошо, что дело не дошло до матрешек. Но вы не первый раз в России и, я думаю, уже успели запастись сувенирами.
— Я снялся в двух российских фильмах. И с радостью сделаю это еще, но только если не надо будет говорить на русском, я немного не в том возрасте, чтобы учить новые языки. (Хауэр — известный полиглот. Кроме родного голландского он разговаривает на английском, французском и немецком языках. — Авт.) Я всегда с радостью принимаю предложения сняться или поучаствовать в фестивале в других странах. Я бы хотел, чтобы мы больше смотрели фильмов друг друга. Мы должны знать, чем живут наши коллеги по всему миру. Я чувствую эту необходимость — провести мост между Россией и Америкой или Россией и Голландией. И во многом нам в этом поможет интернет. И ни ФБР, ни ЦРУ, ни ФСБ нам не смогут помешать.
— Вы как раз снимаете такой фильм?
— Вы про мою видеокамеру? Ой, она и правда до сих пор работает. Надеюсь, вы не против? Я не знаю, для чего это делаю. Для меня это так странно — она совсем крошечная, но качество картинки дает почти как профессиональная камера. Удивительно! Я уже написал свою биографию, думаю, это будет еще одна — невероятно странный фильм, состоящий из сотен маленьких отрывков: людей, которых я встречаю, мест, в которых бываю. Быть может, вы тоже станете частью этого фильма.
— Первый громкий успех к вам пришел после картины Пола Верхувена “Турецкие сладости”. Вы не думали вернуться к сотрудничеству с этим режиссером?
— Я только “за”! Все слухи о нашем с Полом конфликте — дурацкие сплетни. Мне абсолютно все равно, в каком фильме сниматься, если его режиссер — Верхувен. Что это будет за картина, ему решать. Я лишь актер, который делает то, что написано в сценарии. Да, нам зачастую достается вся слава, но на самом деле наша роль в фильме — не больше наперстка.
— А что вы скажете о другом режиссере — Ридли Скотте, который снял вас в легендарном “Бегущем по лезвию”?
— Это прекрасный человек и очень талантливый режиссер! Вы даже не представляете, что для меня значит эта роль. До “Бегущего по лезвию” я снялся в двух или трех фильмах за океаном, и они привели меня в недоумение. Я думал: “Это дерьмо и есть великое американское кино?” Но после встречи с Ридли все встало на свои места. Мы проделали этот путь, как будто проскакали на белом коне — гладко и очень красиво. В 2007 году на Венецианском кинофестивале я пересмотрел наш фильм. К 25-летию картины фестиваль решил показать специальную, новую версию. Но на самом деле это самая первая версия, которую нам не дала выпустить в прокат студия в 1982 году. Я получил огромное удовольствие от просмотра!
Понимаете, у меня были успешные роли, но такого фильма, как “Бегущий по лезвию”, больше не было и никогда не будет. Это невозможно объяснить, но это невероятные ощущения: видеть, как то, что ты делал на площадке, проецируется в зал, попадает в глаза зрителя и буквально взрывает ему мозг. Он не может понять, как это получилось, я не могу понять, как это получилось.
— Фестиваль, ради участия в жюри которого вы прилетели в Москву, называется “Завтра”. А как вы считаете, что нас ждет завтра? Быть может, то будущее, которое показано в “Бегущем по лезвию”?
— Может быть. Разве что не такое красивое. (Улыбается.)
— Вы оптимист или пессимист?
— В мире существуют миллиарды точек зрения. Откуда мне знать, какую из них надо взять на веру?
