Человек, которому стыдно

Андрей СМОЛЯКОВ: «Вообще у меня один недостаток — я курю»

Популярному артисту Андрею Смолякову 24 ноября исполняется 55. По такому поводу он считает себя уже старым, но абсолютно не кокетничает. Потому что честный, посмотрите в его глаза. И еще очень живой. Умный, рефлексирующий. Талантливый! К 55 он наконец приобрел не просто зрительское узнавание («Высоцкий. Спасибо, что живой!», «Побег», «Мосгаз»), но уже солидность мэтра.

Андрей СМОЛЯКОВ: «Вообще у меня один недостаток — я курю»
Фото из личного архива Андрея Смолякова

«Стыд надо иметь перед людьми»

— Скажите, Андрей, когда вам последний раз говорили, что вы замечательный артист?

— Сегодня.

— Кто, если не секрет?

— Режиссер, оператор, партнеры, члены группы.

— Вам, наверное, хочется про себя слышать такие слова?

— Их всегда приятно слышать.

— А как насчет критики?

— Критика — вещь болезненная.

— У вас уязвленное самолюбие?

— Нет, оно у меня здоровое.

— Вы такой хрупкий человек? Но ведь если нормально, здраво относиться к критике, даже к неумной, то это только делает сильнее. Разве не так?

— Когда я назвал критику болезненной, то имел в виду первый момент ее восприятия. Сначала больно, а потом идут процессы осмысления, которые делают нас мудрее, еще лучше, умнее… Умный человек из любой критики делает выводы.

— А может быть, к критике нужно отнестись немножко высокомерно и с насмешкой, типа «дураки вы все, ничего не понимаете»? На ТВ есть один человек, он примерно так и отвечает на критику. Вы не пробовали?

— Нет, я не пробовал. Все-таки мне очень нравится фраза Клеща в «На дне» у Горького, которая звучит так: «Стыд надо иметь перед людьми».

— Значит, к сожалению, я уже далеко не первый, но и не последний, к счастью, который скажет вам: вы замечательный артист.

— Спасибо, по-моему, я буду сегодня очень хорошо спать.

— Ну а как насчет лести? Вы любите, когда вам льстят?

— Нет, она считывается моментально. Не люблю и сразу тут же отшиваю.

— Это правильно. Насколько я могу понять, вы очень чувствительный артист и человек, глубоко внутри переживающий и роль, да и какие-то жизненные ситуации.

— Ну, может быть. Да, я многое не показываю, наверное.

— Ведь ваша игра идет изнутри, и она видна, но рассчитана на очень тонкого зрителя. По-моему, вы никогда не играете в лоб.

— Это скучно. За такое даже и браться не стоит. Ведь хочется жить, бродить... Что так-то бежать по прямой?

— Хотите еще один комплимент? Мне кажется, в фильме «Высоцкий...», который я поначалу для себя не принял…

— А мне дорога эта картина, я ее очень сильно люблю. Вот здесь я не принимаю никакую критику в ее адрес. И не потому, что я там играл.

— Да, о комплименте. Вы как скромный человек можете с этим не соглашаться, но, по-моему, вы, правда, вместе с Астраханом переиграли там всех своих партнеров.

— Там ведь замечательно играет Андрюшка Панин.

— Безусловно, но он всегда так играл!

— Там замечательно играют все. Акиньшина просто на грани гениальности. Там есть прекрасные места у Вани Урганта. И я преклоняюсь перед Сережкой Безруковым. Во-первых, за его актерский талант и просто за мужество.

— Но тогда уж будьте благородны до конца. А Максим Леонидов?

— Ну, конечно. Боюсь, что кого-то не назвал. Весь ансамбль отлично играет.

— Вот только что на канале «Культура» показали вечер Баталова, где он рассказывал, как Андровскую на «скорой помощи» привозили на спектакль, как Раневская перед смертью играла… Вы не хотели бы в связи с возрастом поворчать: вот в наше время! Готовы…

— Тряхнуть костями? Да нет, театр развивается, и кино не стоит на месте. Но и традиции сохраняются. Что-то отходит, что-то приходит новое, что-то возвращается — это дело живое. Мы любим прошлые времена не потому, что они были прекрасны, а потому что мы были молоды. Что касается отношения к профессии… Я знаю массу молодых людей, которыми можно восхищаться за их любовь и внимание к нашему делу. С другой стороны, многие их упрекают, что они как кузнечики прыгают туда-сюда, и там и там… Ну, мы жили в одной общественно-экономической формации, они живут в другой. На Западе наши коллеги, особенно театральные, после спектаклей могут и в «Макдоналдсе» подрабатывать или курьерами, например. Они зарабатывают деньги для того, чтобы жить, вернее, даже не жить, а существовать. Живут они тогда, когда на подмостки выходят.

— Но вы же знаете, что на Западе, если уж ты театральный актер, то в сериалы вряд ли пригласят. То есть там существуют разные градации, касты. Вот они и вынуждены в «Макдоналдсе» подрабатывать.

— Да, там, в театре, если говорить о финансовой стороне вопроса, люди денег получают совсем немного.

«Высоцкий. Спасибо, что живой».

«Вот мне, старому, за границей предлагают все время негодяев каких-то играть»

— Сколько лет вы прожили в Америке?

— 45 дней. На гастролях.

— Но вы же сыграли в трех зарубежных картинах — двух шведских и английской?

— Да, чуть-чуть прикоснулся, не более того.

— И какие ощущения?

— Высокий профессионализм, конечно. Меня он всегда восхищает. Да, может быть, и без каких-то взлетов, биений режиссеров головой о стену в поисках истины, но все профессионально. Я вообще очень люблю профессионалов. С ними работать легче и интереснее.

— Но с другой стороны, когда там после съемок, репетиций, если сказано в шесть заканчивать, все собирают свой реквизит секунда в секунду и уходят. Разве ваша русская натура не протестовала, чтобы еще остаться, порепетировать до ночи, как в России принято?

— Нет, моя русская натура все время протестует против обедов на съемочной площадке. Это же крах любого процесса: только что-то набирается — и вдруг пресловутый обед, который длится час и после которого группа еще час приходит в норму. А когда начинается вовремя и вовремя заканчивается — это хорошо. Ведь хочется еще как-то жить, успеть куда-нибудь в музей перед закрытием или в бассейн. Да и вообще хочется женщину обнять перед сном.

— А вы бы смогли, как Владимир Машков, остаться в Америке надолго?

— Нет, так, как Володя, я бы никогда не смог. Хотя он же не просто туда уезжал в пустоту, его ждала работа. Но, наверное, и этого я бы тоже не сумел. Каким-то странным образом я привязан к нашей земле, к русскому языку. У меня тоже были моменты, когда мне говорили: давай езжай. Но я не смог.

— Почему-то я так и думал про вас.

— Эх, было бы мне сейчас лет 35, я, может, и попробовал бы. Наверное, как-то мы все-таки по-другому росли, по-другому воспитаны. Конечно, все это дурацкое, что я говорю…

— Нет, не дурацкое. Наверное, любой бывший советский человек вас очень хорошо поймет.

— К сожалению, да. Но я смотрю на молодых ребят и рад за них. Вот Данила Козловский сыграл там хорошую роль, главное — положительную, не какого-нибудь негодяя. Правда, вампир, но хороший вампир. И Юра Колокольников снялся в американском сериале, Света Ходченкова сыграла в «Людях Х». Но они уже другие. Когда я учился в городе Подольске, в школе №24, английский язык практически не учил, жил с нормальным ощущением, что он мне никогда не пригодится. А они росли в другой ситуации, понимали, что могут существовать не только в пределах границ одного государства. Наоборот, они люди мира, планеты, и говорят как минимум на двух языках. Это правильно.

— Они могут сколько угодно говорить хоть на десяти языках, но вам не кажется, что даже перечисленные вами хорошие русские артисты представляют собой на Западе довольно жалкое зрелище? По крайней мере Хавьером Бардемом или Пенелопой Крус им никогда не стать.

— Так сейчас наступает время, когда могут стать! Вот мне, старому, за границей предлагают все время негодяев каких-то играть, от чего я вежливо отказываюсь. А им предлагают другие роли, полнокровные, внятные, хорошие. Может, потом они станут не только Бардемами, а и покруче.

— Но вот тот же замечательный русский артист Машков, как ни старается, там, в Америке, но...

— Так Володе тоже на днях 50 будет, уже не мальчик. В этом году 50 — Машкову, Брэду Питту, Джонни Деппу…

— Смело вы поставили всех этих людей в одну линию.

— А чего смело-то? Вовка лучше, чем они.

— Да я с вами согласен! Наверное, все дело в пиаре, как в том анекдоте про крысу и хомячка.

— Когда Джессика Тэнди, покойная, целовала меня после спектакля и говорила: «Ты будешь великим артистом», я думал: какая милая американская бабушка. Но она же не будет всем в Америке говорить, что в Москве живет вот такой Андрей Смоляков.

— У каждого из артистов есть свой потолок славы, популярности или, если поглубже, самораскрытия. У вас это случилось совсем недавно. Вы говорите, что уже старый, и, думаю, совсем не кокетничаете. Но все-таки сейчас-то вы выстрелили, и это здорово.

— Знаете, я даже счастлив, что так поступательно живу в своей профессии. Так или иначе, я на виду начиная с 1979 года, когда вышли спектакль «Маугли» и мой первый фильм «Целуются зори». Как-то я реально работаю до сих пор полнокровно. И мне это нравится. Да, может, не такой звездный надо мной ореол, но мне и не хочется. Хотелось бы — наверное, предпринял чего-нибудь... Хотя я сожалею о том, что в кино не сыграл ничего адекватного тому, что я сыграл в театре.

«Я проплакал две трети «Сталинграда», уже не стесняясь с какого-то момента

— Но в «Табакерке» часто у вас были серьезные простои. Вы и сами говорили: вот я сейчас ничего там не делаю, но мне все равно хорошо.

— Да, у меня сейчас пятилетка заканчивается, как я ничего нового там не делаю. Но в кино за эти пять лет были фильмы «Высоцкий», «Сталинград», «Мосгаз» по ТВ, «Пепел». Зимой закончил съемки «Распутина». Это вещи, которые мне дороги. Да и внутри страны они шуму наделали.

— Послушайте, вы назвали «Пепел», «Сталинград»… Конечно, сколько людей — столько мнений, но я смотрел и то и другое и в принципе был не в восторге — ни от режиссерской работы, ни особенно от сценариев. Или вы опять здесь не будете объективным?

— К «Сталинграду» я точно необъективен, потому что он мне нравится целиком и полностью. Это для меня дорогая, родная картина. «Пепел» — все-таки телевизионный формат, роль моя там не так велика, но она замечательная, вкусная, я ее играл с таким удовольствием! Был чрезвычайно рад, что мне ее предложили. Характерная роль — большая для меня редкость.

— Вы же очень хороший театральный артист и к тому же отлично знаете, что такое советское военное кино в лучших его проявлениях, где была, простите меня, душа, атмосфера. А в «Сталинграде» я ничего этого не увидел.

— А я видел и проплакал практически две трети картины, уже не стесняясь с какого-то момента. Для меня там есть и атмосфера, и много чего… Масса людей мне встречается на улицах, говорят про «Сталинград» какие-то добрые и проникновенные слова. Недавно в магазине мужчина сказал: «О, Смоляков! «Сталинград»-то надо было про войну снимать, а не про любовь». Так он понял.

— Лет пять назад вы сказали: еще лет 10 я поскриплю, поработаю активно, и на покой. Вы так до сих пор думаете?

— Когда мы растем и нам, например, лет 10, то 25-летние люди кажутся просто глубокими стариками, правильно? Когда мне было 45, я думал, что до 60 сил, наверное, еще хватит. Но вот сейчас 55, и я понимаю, что у меня есть силы, поэтому поставил себе новый рубеж — 65. Чтобы не пропустить момент, что, может, уже и неловко этим заниматься. Хотя вот смотрел сегодня по телевизору на Андровскую, Грибова, который в прыжке на колено перед ней садится. Смотрю на них и думаю: черт его знает, может, я не прав. Но они же звезды, полубоги.

— А когда играет Олег Павлович?

— Когда Олег Павлович играет спектакль «Копенгаген» — это замечательно. Когда он играет Серебрякова в «Дяде Ване» — тоже здорово… Но он ведь тоже полубог. Он может просто выйти на сцену, сесть в кресло, даже ничего не произносить, но все будут смотреть только на него. Он жизнью своей заслужил и может просто выйти, и народ будет счастлив, что видит Табакова.

— От Табакова опять к вам. Если вы отмерили себе активных 65 лет, то, значит, должны внимательно следить за своей физической формой, ходить в тренажерный зал или бегать по утрам, как американцы.

— Конечно, я занимаюсь спортом. Играю в теннис, хожу в зал, плаваю в бассейне. Еще хожу в баню. Вообще у меня один недостаток — я курю.

— И утром вам не лень встать и делать зарядку?

— Нет, все эти вещи я делаю вечером. Организм, когда ему даешь нагрузки, должен быть уже разогретым. А проснувшись утром, бежать куда-то, мне кажется, глупо.

— Но вся Америка по утрам…

— А они дураки.

— Ну прямо как Задорнов. Вы на «ты» с сегодняшним временем? Вы есть в Фейсбуке, в Твиттере?

— Я пользуюсь компьютером точно так же, как машиной. Вожу автомобиль, но капот не открываю. Могу войти в Интернет, вынуть необходимую мне информацию, но Фейсбук и прочее общение — не мое. Просто жалко на это время тратить.

— А у вас есть социально-политический темперамент? На площадь выходите в знак протеста?

— Ой, я по этому поводу даже с женой пытаюсь не разговаривать. Если есть очевидное зло или очевидная глупость, так о чем говорить-то? Ужас в том, что иногда с этим ничего поделать нельзя.

— Андрей, что вас не устраивает в себе лично?

— Возраст. Хочется быть помоложе лет на 20.

— Да ладно! Вы же умный человек, ну что вы говорите. А сколько вам лет на самом деле, не физически?

— Мне сейчас? Около 40, наверное.

— Ну, в 40 лет жизнь только начинается.

— Да, в 18 лет у меня все было впереди, и в 55 — все впереди. Это же классика.

— Вы считаете себя сложным человеком?

— Скорее реальным. Со страстями, с тараканами и с другими насекомыми.

— Но не реальным же пацаном?

— Нет, я просто живой. А под этим словом подразумевается многое.

Что еще почитать

В регионах

Новости

Самое читаемое

Реклама

Автовзгляд

Womanhit

Охотники.ру