— Почему вы обратились именно к личности Екатерины Второй?
— Ну что вы: фигура интереснейшая! Всеобъемлющий женский образ со своими страстями, переживаниями и… бременем огромной государственной власти — власти над империей, которую она же и расширяла. Возможно, ее талант в том и заключался, что она умела окружить себя нужными и способными людьми. Так ее “фаворитизм” и становится темой…
— Значит, опера не была чьим-то заказом?
— Это был “заказ с неба” и — заодно — благословение на этот большой труд. Все развивалось поистине чудесным образом! Когда идея пришла мне в голову — я обратился к поэту и драматургу Юрию Ряшенцеву, который тоже зажегся и в соавторстве с Галиной Полиди написал любопытное либретто. Зачем уж настал и мой час… Но слава богу (говорю я себе), что, создавая “Царицу”, я не знал, с какими проблемами придется столкнуться, чтобы постановка была реализована. Иначе просто не выдавил бы из себя ни ноты. Предлагал оперу в театры, показывал знакомым — да, интерес был, но не было денег. Чудо произошло, когда я рассказал об опере своему другу Леве Лещенко. Он пришел, послушал, вознамерился проект осуществить, благодаря ему нашелся спонсор…
— Так какая же музыка нас ждет?
— Я счел, что музыка оперы XXI века должна быть более демократичной. Ведь в свое время опера была самым (!) популярным жанром, мелодии подхватывались людьми и распевались повсюду. Но то, что стало сочиняться в XX веке, все же было адресовано, на мой взгляд, более подготовленному слушателю. И в России каких-то заметных событий в оперном жанре со времен “Войны и мира” Прокофьева, увы, не происходило. Новые оперы ставились, но дальше одной постановки дело, как правило, не продолжалось.
Так что мне хотелось сделать музыку доступной, тональной, мелодичной, понятной самому широкому кругу… Но это ни в коей мере не отменяет сложности композиций, построения сцен и масштабности действа. Когда шел на первое прослушивание к Бертману, очень переживал, думал: что же я услышу? Сегодня я более спокоен: мне нравится все то, что получается.
— Удастся уложиться в хронометраж — 2 часа 10 минут?
— Видите ли, в оригинале опера рассчитана почти на три часа, поэтому постановка Бертмана являет собою несколько сокращенную версию до 2 актов, и если уместится в 2.10 — слава богу. Плюс-минус 10—15 минут. Считается, что слушать 3-часовую оперу с двумя антрактами публике уже тяжеловато. Вот и сократили немного, но не критично. Хотя некоторые акценты сместились (или, точнее, усилились): скажем, в трактовке Бертмана опера выглядит как еще более личная жизнь Екатерины на фоне жизни государственной. У меня изначально эта линия тоже прочерчена как основная — любовь с Орловым, связь с Потемкиным, не очень счастливая история с последним фаворитом, Платоном Зубовым… Но были и иные темы. Музыка, кстати, написана в контрасте между барокко и хором народных масс — то, что, собственно, было характерно для России всегда: фантастическая оторванность дворца от простых людей.
— Что-то символичное есть в том, что премьеру дают именно в Александринке…
— Да, это очень уместно, к тому же, по словам Бертмана, — и я с ним согласен — Петербург является сегодня оперной столицей России, тут пальма первенства у Мариинки… Но и в Москве, кстати, намечена премьера — в Кремлевском Дворце в ноябре.
— Как полагаете, “Царица” у Бертмана станет репертуарной?
— Тут такой момент: опера очень крупная, масштабная по декорациям. Сцена “Геликона” — та, которой они располагают сегодня, — мала для этого. Но жизнь покажет; во всяком случае, Бертман настроен включить ее в репертуар. А я, со своей стороны, в восторге от работы солистов, хора… Опера насыщена хоровыми народными сценами, и “геликоновцы” потрясающим образом справляются с этой миссией — хору отведена роль действующего лица, что характерно для русской оперы вообще — для Мусоргского, Бородина.
— Кстати, Давид Федорович, пишете ли вы песни сейчас?
— Давно в этом жанре не работаю. Не вижу для себя особого интереса.
— А если мотивчик придет…
— Если появится хороший мотив, он наверняка найдет воплощение в каком-то музыкально-драматургическом сочинении (будь то опера или мюзикл), связанном именно с театром, со сценой, — то, что мне сегодня наиболее близко и интересно. Говоря же о малых жанрах, для меня акцент с песни переместился в сферу поэзии — я за последние годы создал несколько поэтических циклов, скажем, на стихи Бориса Поплавского, баллады на стихи Пушкина…
— Стихотворение, на которое вы пишете музыку, должно быть вам очень близким?
— Дело не в этом. Я просто читаю стихотворение и могу вдруг почувствовать в нем какую-то внутреннюю жизнь, драматургию, увидеть, как оно может переродиться в по-настоящему новое сочинение. В маленькое чудо, которое совершается где-то на небесах. И ради этого стоит жить.
