Фоменко тут, Фоменко там… То он поет в группе “Секрет”, то становится телеведущим, то кино- и театральным актером, то до безумия гоняет на авто. Все бежит куда-то, не может остановиться. И что бы о нем ни писали журналисты, его абсолютно не волнует. Он живет своей жизнью и только своей. В данный момент для него главное — игра на сцене в Театре им. Пушкина. А что с ним случится в следующую секунду, Фоменко, похоже, и сам не знает.
— Коля, ты еще в автогонках участвуешь?
— Теперь только помогаю молодым отечественным гонщикам оказаться за рубежом. А сам как гонщик закончил выступать еще два года назад. Это же профессиональный спорт. А я уже старый человек.
— Ты просто почувствовал, что больше не можешь, не та реакция?
— Конечно, нет здоровья. Это как любой вид спорта: невозможно же бежать до морковкиных заговин. Все уходят, это нормально, я уже достаточно много поездил.
— А может, не стоило так разбрасываться, работал бы артистом, и хорошо? Или, занимаясь актерством, ты не имел бы много денег?
— Ну какой я артист?! И не в деньгах совсем дело. Это вопрос, как себя располагать в пространстве. Мне кажется, я достаточно много знаю про профессию артиста. Но работать по 25 спектаклей в месяц — ко мне это не имеет никакого отношения, я не считаю это возможным для себя, потому что не вижу здесь предмета творчества.
— Но в телевизоре ты же работал, как на конвейере.
— Да я и в театре так работал. Мне 46 лет, я уже старенький, что про меня говорить. И в советском театре работал, и в постсоветском, во всяком разном. Пробовал себя и так, и так. Дело не в потогонной системе, а в том, что от этого страдает внутренняя организация. Профессия мельчает, желание пропадает, мотивация. У меня, по крайней мере. У остальных, конечно, нет, театр на них держится, и это прекрасно. Но я к такому не готов. Хотя каждый раз, когда я что-то делаю в театре, в кино, в других направлениях, я, естественно, посвящаю этому 90 процентов своего времени, желания, стараний и мотивации.
— И ты можешь легко абстрагироваться от жизни, легко вводиться в спектакль, а потом выходить из образа и бежать сниматься в кино, заниматься гонками?
— А что здесь такого? Этому в институте учат. Если мы говорим о самодеятельности, о закатывании глаз, то это не ко мне.
— А заплакать можешь?
— Если этим измерять актерскую профессию, наверное, не могу.
— По телевизору ты сейчас три программы ведешь?
— Ни одной. По просьбе российского канала я сделал сет под названием “50 блондинок”. ТЭФИ за него получил. Хотя, честно говоря, не понимаю, за что. Просто мне надо было делать рейтинг, и я его сделал. Я не общаюсь с телемагнатами, я уже был исполнительным продюсером на канале “ТВ-6”, чего только не делал. Я во всем разбираюсь.
— Когда предложили вести программу в качестве ведущего, ты проходил кастинг?
— Мне не надо проходить кастинг, мне это не нужно. Да и в кино тоже. Я этого не понимаю. Если есть режиссер, который точно знает, чего он хочет, то кастинг ему не нужен. Раньше кастинг в кино был вещью необходимой, потому что кроме режиссера решение принимал еще художественный совет, над ним стояло Министерство кинематографии, а сверху Министерство культуры, а еще выше находилось ЦК и над ним генеральный секретарь. Целая цепь событий. Но эти остаточные явления до сих пор нас преследуют. Ничего не поменялось, как жили в 70-х, так и живем по сути. Все одинаково. Сегодня российские продюсеры — это абсолютно специфические граждане. Они очень отличаются от продюсеров, которые работают за рубежом.
— Это что-то личное?
— Я говорю о системе. Вот нужен ли Андрею Макаревичу продюсер? Он с 1968 года печет песни, и, как бы вы к нему ни относились, он по сей день раз в год выписывает хит. Он просто это делает — и все. Скажи, нужен ли продюсер Мадонне, Стингу или Элтону Джону, Борису Гребенщикову?
— Ты их с собой сравниваешь?
— А почему не сравнивать? Потому что я не играю уже десять лет? А когда мы играли, то делали это гораздо лучше, чем “Машина времени”. Я имею в виду, что по уровню топа и сбора у нас были такие три года, что просто офигеть. Если бы нам это было дальше интересно, мы, наверное, воевали бы в конкурентной борьбе, на МТV боролись, сами себе были бы продюсерами. Эти все красные галстуки мы же придумали.
— Макаревич — поэт, прости меня. Не стоит “Машину” сравнивать с твоим “Секретом”.
— А что тогда говорить об “Аквариуме”? Наш “Секрет” начался с победы в рок-клубе на рок-фестивале среди “Аквариума” и всего остального. Это был запрещенный конкурс. А что касается кастинга… Если я увижу, что режиссер сомневается и не знает, кого пригласить — Машкова, Фоменко…
— Надеюсь, мы не будем Машкова сравнивать с Фоменко?
— А я никого ни с кем не сравниваю. Я говорю, что мы просто занимаемся одним делом. Когда режиссер хочет что-то поставить и не может не сделать этого, он видит своего Треплева, Гамлета и ему не нужно позвать пять человек артистов, чтобы определиться, кто из них лучший. У меня может не подходить физиономический тип от природы под нужную конструкцию, и это понятно сразу еще до того, как режиссер подумал меня приглашать. Давным-давно я снимался в картине у покойного Виктора Титова, фильм назывался “Анекдот”. В ней играл Армен Борисович Джигарханян. Это был 90-й или 91-й год. Титов был в плохом настроении, и во время съемок что-то громко и неприятно сказал в адрес Джигарханяна. На что Армен Борисович парировал: “Будьте добры, нажмите “камера — мотор”. Нажали. Он десять раз сыграл один и тот же эпизод и каждый раз по-разному. А потом сказал: “А теперь вы выберите, что вам нужно, определитесь, и тогда уже продолжим”. И ушел со съемочной площадки. Вот это называется профессия. Вы хотите так, я могу так, и так, и по-другому. И все это будет убедительно, правильно и точно. Меня этому долго учили, я владею своей профессией, нет никаких сомнений. Настоящий режиссер снимает не из-за денег, он просто не может не снимать, художник не может не рисовать, а композитор пишет песни, потому что не может без этого жить.
— Коля, ты говоришь банальности, которые все знают.
— Ну как это все? Никто этого не знает! Сегодня другая ситуация. Сегодня люди занимаются бизнесом, а бизнес этот смешной. До сих пор мы смотрим наше отечественное кино, которое подтянулось, как мы считаем, под высший уровень. Но это абсолютный абсурд. Наше кино по-прежнему мир не смотрит.
— Хотя в последние годы на разных международных фестивалях то и дело мы получаем призы.
— Ну, конечно, несомненно. И у меня есть собственный “Берлинский медведь” за картину “Фараон”. Повторяю, вопрос кастинга в моем случае не стоит. Либо мне предлагают работу, либо мне ее сразу не предлагают. Но 90% режиссеров даже не знают, что они снимают, как это ни странно.
— Как ты думаешь, почему все-таки к тебе как к актеру относятся не слишком серьезно?
— Смотря кто. Внутри цеха у меня все хорошо. Ну о кинокритиках я ничего не могу сказать, потому что, к сожалению, не понимаю, что это за явление. Они описывают сюжет, то есть то, что они посмотрели: он пришел, немцы спали, он ворвался, бросил гранату… Это сегодня называется кинорецензия. Но суть не в этом. Есть люди, которые посещают мои театральные работы, которые знают меня как театрального артиста. Их очень мало просто потому, что театр мало людей вмещает. Даже “Юнону” и “Авось” за тридцать лет посмотрело не более 100 тысяч человек. Публика, которая смотрит телевизор, “Блондинок” или “Империю страсти”, “Проще простого” — это совсем другая аудитория.
— Но вот есть Машков. И понятно, что он настоящий артист, а ты…
— Меня это вообще не волнует. Я сыграл в паре-тройке фильмов и культа из этого не делаю. Я не участвую в соревновательных процессах очень давно, потому что считаю себя не настолько крупной фигурой, чтобы с кем-то бороться. Я просто делаю только то, что мне нравится.
— Тебе все по фигу?
— Нет, когда человеку все по фигу, то у него нет ничего святого, никаких ценностей. Зачем мне это, это уже буду не я. Просто мне не особенно интересно, что обо мне печатают. Например, абсолютно выдуманная статья в “Комсомольской правде” о том, что я венчался в церкви, в которой я никогда в жизни не был. Понимаешь? Это то, что приводит к пониманию конфликта Грузии с Россией.
— Ну ты даешь! Сравнил придуманную заметку про себя, любимого, и военный конфликт.
— Ситуация, выдуманная в прессе, — это абсолютно политическая работа, которая позволяет впоследствии не дать возможности всплыть настоящим проблемам. Как я могу верить прессе по поводу конфликта в Грузии, если я знаю, как пишут обо мне. Ну как можно было придумать про меня то, чего нет, то есть будто я на днях венчался?! Это унижение православной церкви. Тот, кто так написал обо мне, никогда не венчался, а я венчался с Марией, моей прошлой женой.
Люди, которые об этом пишут, либо другого вероисповедания, либо другой нации и ничего не знают о православии. В той заметке, кроме четырех слов — “Фоменко”, “Кутобаева”, “Голубкина-младшая”, “Голубкина-старшая”, все остальное неправда.
— А по поводу беременности твоей новой жены тоже неправда?
— Для того чтобы узнать, кто беременный, а кто нет, нужно посмотреть медицинскую карту человека. Для этого нужно как минимум узнать, в какой поликлинике он обслуживается. А для этого нужно пойти в поликлинику и получить эту карту. Для того же, чтобы ее получить, нужно, чтобы один из врачей нарушил врачебную этику и клятву Гиппократа. Но никто в этой стране таким образом запариваться не будет, поэтому написать можно все что угодно.
— И трехкомнатную квартиру жене ты тоже не покупал?
— Сегодня у меня нет таких возможностей — купить трехкомнатную квартиру. Так складываются обстоятельства.
— Хотя на одной телепередаче ты признался, что уже миллионер.
— Номинально, наверное, я являюсь миллионером. Рублевым, конечно.
— Ты говоришь, что тебя не волнует написанное о тебе, а при этом так внимательно читаешь все эти заметки.
— Но я же не для себя стараюсь. Что бы про меня ни писали, это никак не отразится на моей жизни и на моих деньгах. Мы не в Англии живем. Просто моя образованность не дает возможности облапошивать себя любой газете и любому журналу.
— По поводу образованности. Помню, несколько лет назад ты был гостем в программе “Ночной полет” и, чтобы показать свою образованность, начал говорить что-то про Екатерину Дашкову, но почему-то назвал ее Полиной.
— Я просто оговорился. Тогда один уважаемый журнал написал историческую зарисовку о том, будто Дашкова играла музыку Шопена. Но ведь Шопен еще не родился, когда Дашкова уже умерла.
— Помню, когда-то был с тобой на съемках программы “Экстремальные ситуации”, так народ тебе на шею вешался. Сейчас, скорее всего, та безумная популярность ушла. Ты и к этому спокойно относишься?
— И раньше меня узнавали на улице, и сейчас узнают. Но я не придавал этому значения ни раньше, ни сейчас. Если же у меня возникнет желание воткнуть себе в задницу павлинье перо, так я, наверное, это сделаю. Только вряд ли такое случится.
— Был мюзикл “12 стульев”, где ты играл Остапа Бендера. Всем тогда казалось, что ты и есть настоящий Остап. Но, по-моему, у тебя тогда не получилось.
— Да, честно скажу, это была для меня очень плохая работа. Такого плохого Остапа не было еще никогда в жизни, несмотря на то, что все критики написали об обратном. Но у меня есть еще хуже работа — это роль Хромова в сериале “Апостол”. После этого на мне как на артисте действительно могут поставить крест. Но я прошу режиссеров и драматургов дать мне еще один шанс. Очень хочется, чтобы предложили мне еще хоть что-то сыграть.
— Но ты же не считаешь себя вторым Андреем Мироновым?
— Нет, конечно. И никогда так не считал. У меня фамилия другая и имя другое. Я совершенно не похож на этого человека.
— К тому, что он делал на сцене и в кино, ты относишься с пиететом?
— Я вообще отношусь к старшему поколению с пиететом.
— И, надеюсь, ты никогда себя не будешь сравнивать с Мироновым?
— Я никогда себя ни с кем не сравниваю. Это хамство. Я же вырос в городе на Неве, у меня другое воспитание.
— Можешь ли что-то сказать по поводу разрыва твоих отношений с Машей Голубкиной?
— У нас прекрасные отношения, как это ни странно. Она мать моих детей, мы по-прежнему вместе их воспитываем. Ничего такого не произошло. Мы с Машей связаны навсегда, потому что наши дети всегда будут с нами, а маму и папу не выбирают.
— Но у тебя трое детей…
— Да, и еще две внучки. Моей дочери от первого брака 27 лет.
— Не могу тебя представить дедушкой. Как у тебя это получается?
— Отлично получается. Я прекрасный дедушка!
