Как писал Достоевский, русские люди что ни начнут обсуждать, закончат тем, конечна или бесконечна Вселенная, есть бог или нет. В данной ситуации до столь высоких материй дело не дошло, но, во всяком случае, дискуссия явно вышла за рамки запланированных направлений.
В качестве центрального вопроса дебатов организаторы (в их числе Департамент науки, промышленной политики и предпринимательства столицы) обозначили такую проблему: «Станет ли Россия одним из лидеров высокотехнологичного производства?».
Предполагалось, что бизнесмены и чиновники сосредоточатся на выяснении того, какие именно отрасли помогут России добиться лидерства. В информационной справке к дебатам гостей заранее подготавливали: «Фармацевтика, высокотехнологичная химия, композитные и неметаллические материалы, авиационная промышленность, информационно-коммуникационные технологии и нанотехнологии — список открыт и нуждается в широком экспертном обсуждении. Какие факторы способствуют, а какие сдерживают развитие конкурентоспособности России в сфере высокотехнологичного производства? Каков формат взаимодействия бизнеса и власти?».
Однако выступающие решили копнуть глубже, прямо под корень: «А в состоянии ли современная Россия в принципе стать лидером производства?»
Позицию «да» отстаивали руководитель Департамента науки, промышленной политики и предпринимательства Москвы Алексей Комиссаров («Положено по должности», — замечали одни. «Если не быть оптимистом, тогда вообще ничего можно не делать», — отвечал сам министр). Его поддерживали производственники — генеральный директор компании «Композит» Леонид Меламед и выпускник Гарварда, руководитель направления инновационного развития машиностроительной корпорации «ОМЗ» Сергей Архипов. Почему перспектив «нет», объясняли генеральный директор компании «Никохим» Эльдор Азизов, генеральный директор SPT Group Александр Грачев и генеральный директор рейтингового агентства «Эксперт РА» Дмитрий Гришанков. Вопросы могли задать все присутствующие, как и проголосовать по итогам встречи за более убедительную для себя точку зрения.
Свою уверенность в том, что Россия может и должна быть не только сырьевой страной, Алексей Комиссаров объяснил прежде всего «человеческим потенциалом» страны: «Люди — это ключевой фактор в экономике знаний, а люди у нас толковые, умные. Не случаен даже такой пример — сегодня крупнейший инженерный центр «Боинга», где более тысячи разработчиков, находится в России, чем обеспокоился Сенат США. За последние два года Москва колоссально продвинулась в авторитетных рейтингах инновационных городов мира: в рейтинге агентства 2thinknow — со 192-й на 74-ю строчку. Рынок венчурного инвестирования за это время удвоился, сейчас мы занимаем четвертое место по объему и первое по темпам роста, согласно индексу Доу — Джонса».
Да, Россия не производит айфоны и не является первопроходцем в 3D-печати, но это не означает, что мы не можем быть лидерами в других высокотехнологичных производствах, заметили в лагере оптимистов. Взять те же международные проекты РФ в атомной промышленности (Тяньваньская АЭС, «Аккуя» в Турции) — по комплексности и сложности выполняемых задач Россия, убежден выпускник Гарварда Сергей Архипов, в лидерах. "Проект "Установка подготовки газа к транспорту" для обеспечения газом сочинской олимпиады делается «ОМЗ» в рекордные сроки, на 1,5 – 2 года быстрее лучших европейских аналогов. И в космосе, несмотря на неудачи, мы превосходим Китай и США», — заявил Архипов. Надо только сконцентрировать усилия, поскольку «стратегия — это понимание не того, что надо делать дальше, а того, что делать не надо».
Рыночная экономика в России все еще «искажена госсектором», «нефтяным проклятием», но эти факторы исчерпывают себя, и жизнь заставит перейти к полноценной конкуренции, рынок займут предприятия с лучшими, инновационными практиками, — предсказали светлое будущее оптимисты. Это так же неизбежно, как в свое время создание бесчисленных кооперативов советскими людьми, вроде уже утратившими предпринимательскую жилку. Оптимисты разглядели на горизонте и «новую генерацию политиков и менеджеров с другим уровнем знания приводных ремней экономики». На крайний случай не стоит забывать, что благодаря российским семьям каждый день в нашем обществе рождаются новые граждане, из которых, несомненно, вырастут и гениальные ученые.
Презентация «побед русского оружия» не устроила оппонентов. Работа отечественных умов на филиалы западных фирм в России — это скрытая утечка мозгов, не считая явного оттока специалистов за границу или ухода из науки в коммерцию. («Из 400 выпускников нашего курса на физфаке МГУ меньше 5% остались в отрасли, — привел пример Эльдор Азизов. — Из этих 5% большинство уехало из страны».) Институты развития, РВК, Роснано, «Сколково» могли исправить ситуацию деньгами в 91-м году, теперь этого недостаточно. Самый громкий наш «высокотехнологичный проект», по-настоящему известный за рубежом, — «Газпром». Доля инвестиций в общем объеме ВВП вместо 28–30% составляет 20–21%. Рейтинги — та еще история: знаменитый Doing business ставит Китай на 91-е место по условиям ведения бизнеса, а Индию на 132-е, но все вынуждены считаться с тем, какие в этих странах темпы роста экономики. Пожалуй, только о талантливых детях спорить не стали, вспомнив анекдот: японцам устроили экскурсию по нашим заводам, а они неожиданно выдали под конец: «Еще у вас дети замечательные!» — «А при чем тут дети?» — «Да просто все, что вы делаете руками, как-то не очень…»
По мнению оптимистов, масштабы утечки умов из России преувеличены, надо смотреть на пропорции. В сравнении с той же Европой наши ученые гораздо менее мобильны, а уехавшие воспитаны в русской традиции и склонны «возвращать долги». «Сегодня есть очень слабый, малозаметный тренд, когда люди едут обратно в Россию, — привел пример Алексей Комиссаров. — Здесь, в технополисе «Москва», работают вернувшиеся ученые, то же — в Курчатовском институте».
■ ■ ■
Увы, коррупция, неэффективные «эффективные менеджеры», призрачная промышленная политика — все это намного привычнее для русского уха. В итоге пациенту по имени «российская экономика» большинством голосов поставили неутешительный диагноз. Воодушевляет только то, что пока мы «в одной лодке» и спастись хочется всем.
— Я против того, что Россия «обречена на лидерство», — обозначил свою позицию Эльдор Азизов. — Но я «обречен» жить в России, я большой патриот России, стране нужна четко сформулированная промышленная политика. Сегодня в мировой экономике существует несколько лидеров: первые представляют англосаксонскую модель (но на нее требуется время и другие люди, чем у нас), вторые — азиатскую (отчасти ее демонстрировал СССР, сегодня — Корея, Сингапур, Китай). Эта модель основана на прямом воздействии государства: в выработке приоритетов, реализации, спросе.
В качестве «витаминов» пессимисты прописали российскому производству целевое кредитование, защиту от дешевого азиатского импорта, воспитание рабочих кадров.
— Я законченный оптимист: верю в высокие технологии, в страну, в будущее, — поделился впечатлениями Алексей Комиссаров. — Мне было важно услышать аргументы «против», чтобы понимать, как убеждать тех же инвесторов. Москва создает площадки, чтобы людям, занимающимся высокими технологиями, было комфортно в городе. Когда говорят, что в России нет своих сильных проектов в той же IT-сфере, вспомните хотя бы Яндекс, mail.ru. В технопарке «Строгино» сейчас работает компания LinguaLeo (онлайн-методики изучения иностранного языка) с миллионными инвестициями… Люди делятся на две категории — тех, кто всеми способами ищет возможности добиться своей цели, и тех, кто найдет множество причин, чтобы отказаться от выполнения поставленной задачи. Нам следует перестать искать проблемы, объяснения, как и почему все плохо или невыполнимо, и начать искать пути, что можно сделать, как можно сделать, и делать это хорошо!
Леонид Меламед подметил другое любопытное обстоятельство: «Если бы мы сейчас обернулись на 2007 год и попросили проголосовать по нашей теме, то с учетом всей тогдашней жуткой эйфории касательно постоянного роста по вкладам и инвестициям 99% ответили бы: «Да, Россия, безусловно, станет одним из лидеров». Однако сейчас, когда настроения намного более пессимистичные, — мы, напротив, стали ближе к положительному исходу».
