Экскаваторщик Юрка Бузин остановил своего "монстра" прямо у дверей поселкового клуба — так иные буржуины подкатывают на "Мерсах" к ночным барам, — но глушить двигатель не стал. — Заглушишь — замерзнет, — ежась от холода, он протянул корреспонденту "МК" извлеченную из меховых рукавиц горячую трудовую ладонь. — Ну, давай знакомиться, это я и есть, тот самый "брежневский сокол"... Юрке, а теперь уже, пожалуй, Юрию Евстафьевичу, было всего 20 лет, когда ему стоя аплодировало все Политбюро. Он бережно достает из-за пазухи краснокожую книжку и находит в ней нужное фото: — Вот, гляди, это — мой затылок, это Маресьев, ну, который из "Повести о настоящем человеке", он мне вручает знамя, а вот, вверху, — Леонид Ильич. Девятнадцатый съезд вээлкаэсэм! Если бы не Леонид Ильич, Юрка Бузин 16 лет не копал бы траншеи для газопроводов на глухом севере Тюменской области. И не попал бы в один из последних комсомольских призывов на ударные "стройки века" — как и 300 других добровольцев, отправившихся в тайгу очень красиво — прямо из Кремлевского Дворца съездов. Под бурные, продолжительные аплодисменты. В таежной глуши они пережили перестройку и реформы, кризисы и локальные войны... Куда бежать от мужа? Я держу в руках комсомольскую путевку, которую Юре Бузину и его друзьям вручили на съезде. Красно-голубая, чуть потрепанная картонка. Такие картонки здесь, куда еще пять лет назад добирались только на вертолете, хранят бережно, как иконы. Внутри — напутствие добровольцу: "Товарищ такой-то, отвечая на призыв Коммунистической партии и Советского правительства, изъявил желание участвовать в сооружении важнейшей стройки одиннадцатой пятилетки. Комсомольская организация уверена, что Вы примете активное участие в строительстве системы газопроводов и своим самоотверженным трудом внесете достойный вклад в выполнение исторических решений XXVI съезда КПСС, оправдаете высокое доверие Ленинского комсомола". На самом деле, вопреки расхожим представлениям о комсомольской романтике, парни и девушки 20—25 лет со всего Союза ехали на север не столько затем, чтобы "вносить достойный вклад", сколько... В общем, у каждого были свои причины. Нижегородец Бузин, к примеру, после армии хотел получить профессию и жениться, Саша Богачев, выросший без отца, — начать жизнь с нуля, а Лена Блинникова вообще сбежала из Черкасской области... от немилого мужа. Все они узнали о том, что формируется ударный комсомольский отряд, из газет. Можно сказать, нашли друг друга по объявлению. И обратились в обком с похожими заявлениями: так, мол, и так, хотим на стройки социализма... Хотеть, конечно, не вредно. Но отбор в отряд был очень суровым. "Вербовщикам" из ЦК ВЛКСМ порой приходилось работать частными детективами. В Кабардино-Балкарии, откуда набирали 50 добровольцев, местные комсомольские боссы норовили подсунуть им либо пьющих, либо тех, кому ударная стройка могла заменить тюрьму. А на Украине — наоборот. Там в сотню избранных рвались активисты из активистов. Особенно следили за моральной устойчивостью. Например, уже упоминавшуюся Лену Блинникову из Черкасс ни за что не хотели брать, так как она "разрушает ячейку общества". Пришлось, краснея, доказывать, что ее муж, военный, давно гуляет на стороне. Москвичей "просеивали" еще строже. Предпочитали брать дембелей из армии, отличников боевой и политической. Но вместе с Бузиным, который, кстати, служил в Кремлевском полку, в отряд попали только пять его сослуживцев из нескольких десятков желающих... Встречу "комсомольцев" с корреспондентом "МК" решили организовать в поселковом клубе, сразу же после смены (почти все в Верхнеказымском работают в линейном производственном управлении "Газпрома"). "Пионерам севера", как они сами себя называют, плюс-минус сорок. Мороз за окном — примерно такой же, а в клубе тепло и чай. Согревшись, вечер воспоминаний постановили считать открытым. — Для нас, комотрядовцев, главный день в жизни — 21 мая, как раз когда увидели Брежнева... Тебе, наверное, этого не понять... — Ну я, вообще-то, тоже комсомольцем был, но... — Говорю же, не понять, — "комсомолка" Блинникова, экс-маляр, а ныне сторож в продовольственном складе, вздыхает, как ветеран Куликовской битвы. — Молодой очень... Так вот, свезли нас в Москву еще за неделю до съезда. Поселили в гостинице у метро ВДНХ, выдали зеленые спецовки с нашивками и сразу же повезли в Кремль на репетицию. Репетировали вход в зал, кто где должен стоять, но особенно тщательно — вручение отрядного знамени. Гоняли с утра до вечера. До упаду. Мне очень жалко было Маресьева — он должен был у трибуны, где стоял Брежнев, передать Юрке знамя. Представляете, каково ему было несколько дней часами ходить на протезах?.. Для создания соответствующей обстановки "комсомольцы" затянули песню, под которую маршировали в КДС: "Век двадцатый — ни секунды остановки — нам вручает комсомольские путевки..." Пение получилось не очень стройным (к тому же часть слов забыли), зато таким задушевным, что даже меня, "молодого", пробрало. Вспомнили Казанский вокзал, оркестр, цветы... "Ударный поезд" останавливался почти у каждого полустанка. — Так кричали "ура!", что до сих пор, кажется, у меня в ушах звенит, — вспоминает Бузин. — А как нам бабульки теплые вещи в купе несли, помните? Мы еще отказывались, мол, у нас своих навалом. А они: "Нет, возьмите, сыночки, а то замерзнете". Носки вязаные, шарфы — взяли. Кстати, пригодились... Кроме старушек, вагоны с "ударниками" вовсю осаждали школьники. Фотографировались, просили автографы. Один даже с рюкзаком на вокзал пришел. А когда не взяли, сказав, что еще маленький, разревелся... "Проституток мы гнали в шею!" — Поселились в вагончиках прямо среди тайги. Поначалу было даже немного жутко, — рассказывает сторож Блинникова. — Собрались все вечером у костра, и я предложила назвать наш поселок "Юность". Все проголосовали "за". Это уже потом его переименовали в Верхнеказымский. Дурацкое название, тем более что он не выше, а ниже по течению, чем Казым. Но нас даже никто не спросил. А их, по большому счету, вообще больше никто ни о чем не спрашивал. Вызвались добровольцами — будьте добры, пашите. И комсомольцы пахали, как проклятые. По 12 часов в день практически без выходных. — Честно говоря, нас использовали тут, как раньше зэков. Но мы не роптали. Молодые, дураки были... — разрушил всеобщую идиллию задумчивый бригадир газовиков Василий Арсентьев. — Да ладно тебе, — перебил оптимист Бузин. — Вспомни лучше, как рыбу ловили, уху девчонки варили. А какие здесь белые ночи... В итоге пришли к общему выводу, что труд действительно был рабский, но зато комсомольцам в отличие от зэков по тем временам прилично платили. Многие и ехали на север, только чтобы подзаработать. Но такие не выдержали суровых условий и быстро умотали домой, "в тепло". А кое-кого комсомольцы сами выгнали из отряда. — Нас, девушек, в отряде мало было, человек тридцать. Да еще несколько пар семейных. Остальные холостяки. Но в первые же годы почти всех девчонок "разобрали", сыграли комсомольские свадьбы. И одна молодоженка так по чужим мужьям гулять стала, что мы эту б... сперва на собрании пропесочили, выговор объявили. А когда и это не помогло — предложили убраться вместе с мужем. Они уехали... Вообще, жаловались мне комотрядовцы, в поселке по сей день сочиняют про них всякие небылицы. Судачат, что в вагончиках, мол, царили разврат и пьянство. — Ну, это все от зависти, — снисходительно рассуждают "комсомольцы", — мы-то первые здесь новое жилье получили, которое сами же и построили... И добавляют, как на политинформации: — Брежнев нам, молодым, выдал тогда, на съезде, такой аванс... Было стыдно плохо работать. Кстати, партия, надо отдать ей должное, своих посланцев на произвол судьбы не бросила. Закупила специально для поселка финские стройматериалы. Дома из них до сих пор как новенькие. Но до новоселий пришлось им пережить всякое. Например, девушки из вагончика, где жила Елена, однажды чуть не замерзли насмерть. Дежурные проспали и в печку дров подкинуть забыли. На улице было минус 45... Конечно, первопроходцам брежневского призыва из их бурной молодости вспоминается в основном хорошее. Но что было — то было. Из песни слов не выкинешь. Даже из комсомольской. Вспомнили и о том, как некоторые активисты, которые еще в Москве собирали деньги в общую кассу, так с этой кассой и смылись. И как "дезертиры" бежали прямо из поезда — такое тоже случалось. Но это, говорят они, никак не влияло на общий боевой дух. Комсомольцы в поселке жили большой дружной семьей. Переженились, нарожали детей. Возвели с нуля газокомпрессорную станцию, протянули несколько новых газовых веток, построили детский сад, школу, магазины... В общем, все, что нужно для нормальной жизни. Но с годами, а быть может, с возрастом, романтика постепенно отступала, как стена тайги за окном. И в конце 80-х — начале 90-х из поселка начался "комсомольский исход". Одновременно в Верхнеказымский, уже на готовое, из соседних поселков сотнями приезжали новые люди, считавшие комсомольцев не столько "отцами-основателями", сколько чудаками с Большой Земли. Экстрасенс с комсомольским значком Сначала из Верхнеказымского уехали все москвичи. Вернее, те, у кого в Москве были свои квартиры. Потом многие распрощались с севером по семейным обстоятельствам — вернулись к родителям. Таких уже не осуждали и не считали предателями. Наоборот — прощались со слезами и до сих пор переписываются, перезваниваются, даже ездят друг к другу в гости. Остались те, которым некуда да и незачем ехать. И которым просто тут нравится — север (это я слышал от многих, не только от "комсомольцев") обладает каким-то сверхъестественным магнетизмом. — Я, наверное, нигде уже жить не смогу, — рассуждает Василий Арсентьев, который несколько лет назад стал известным, а точнее единственным, в поселке... экстрасенсом. — Здесь какая-то особая энергетика. Я таких больных на ноги ставлю, что врачи только охают: быть не может! Денег за лечение "комсомолец"-экстрасенс почти не берет. Разве что символически и ни в коем разе не со "своих". Вообще, надо сказать, что никто из "оставшихся в строю" членов отряда ни больших денег не заработал, ни карьеры себе не сделал. Видимо, характер не тот. В директора выбились те, кто приехал позже. Так и трудятся "комсомольцы", как и в самом начале, простыми рабочими — слесарями, водителями, строителями, машинистами компрессорной станции. Деньги же благополучно и многократно "поедали" реформы. Благо хоть в газовой отрасли пока платят вовремя. Если бы не астрономические цены на продукты (вареная колбаса — 60 рублей, апельсины — тоже), жили бы совсем хорошо. А так — все уходит на еду и детей. И все равно верхнеказымские "аборигены" считают себя везунчиками: — А представь, каково сейчас тем, кого по комсомольской путевке на БАМ послали? Или в Комсомольск-на-Амуре? Как подумаем, куда могли залететь — нам-то в принципе все равно было — выпить хочется. Нет, у нас, ребята, все еще хорошо. После третьей чашки крепкого чая разговор, естественно, зашел о политике. — В прошлые разы мы всегда за Ельцина голосовали. А сейчас даже не знаем, за кого. — Может, за Черномырдина? Он же вроде ваш, газовик... — Да ну, не пройдет... — Тогда за Явлинского. — Или за Лужкова... — А-а... какая разница. Москва далеко. А у нас тут газа еще праправнукам хватит. Дети есть, жилье есть... Прорвемся, ребята! Конечно, по столичным меркам в поселке газовиков — скука смертная. Праздников у таежных жителей мало. Последнее яркое событие в жизни "комсомольцев" — минувший юбилей ВЛКСМ. По такому случаю их даже пригласили в райцентр — на торжество с банкетом. Гуляли так, что кое-кто утром с трудом вспоминал вчерашнее. Про них даже целую полосу напечатали в районной газете! А в будни "комсомольцы", хотя и не подают вида, страдают от черной неблагодарности окружающих. Потихоньку их заслуги в строительстве поселка на фоне новых успехов РАО "Газпром" отошли на второй план. Даже музей первопроходцев — и тот как бы невзначай закрыли. Когда закрывали, сперли отрядное знамя. Оказалось, что его унес один местный коллекционер из "приезжих". Чтобы сделать фото на память, нам пришлось арендовать исторический стяг ровно на два часа, да и то после долгих уговоров жены коллекционера. — А флаг, мальчики, надо через суд отсудить! — разгорячилась на прощание Елена. — Он же наш, отрядный, а то еще моль поест или сделают из него скатерть... В узком кругу "комсомольцы" любят перемыть кости новым переселенцам ("им бы тогда, в вагончики, в туалет под сосну сбегать, когда все инеем покрывалось..."). Тосты поднимают разные. Но есть и обязательные: за молодость, за отряд и, конечно, за Леонида Ильича. Политических мотивов здесь никаких. Просто Брежнев для них не символ застоя — а тоже часть молодости, старик, который "их заметил и, в гроб сходя, благословил", — русскому человеку много ли надо?
