Под занавес закрывающегося сезона, при тридцатиградусной жаре столица бурно закипела балетными премьерами. После косметической реставрации на сцене Музыкального театра Станиславского и Немировича-Данченко предстала новая старая "Эсмеральда", а Большой разрешился "Балдой" Владимира Васильева и "Бессонницей" Александра Петухова. Когда-то балетмейстер Владимир Бурмейстер сделал из обветшалой классической "Эсмеральды" крутой советский шлягер, долгие годы, как сладкая конфетка, манивший зрителей. После смерти Бурмейстера "Эсмеральду" выдавили из репертуара, затем вернули, потом опять убрали, но она, такая живучая, вновь на сцене родного театра. Сколько ей лет? По паспорту сорок девять, но после проведенного курса оживления этого не скажешь, она сильно помолодела, и в некоторых местах выглядит свежо и аппетитно. В каких? В танцевальных. Таких поддержек, зависающих, полетных, сегодня еще поискать. А глядя на чувственные дуэты Эсмеральды и Феба, начинаешь сомневаться в утверждении, что в Советском Союзе не было секса. Как же тогда могли появиться эти горячие объятия и такие смелые поцелуи?! Вообще здесь есть аромат жизни, любви, танца. Феерически хороша Наталия Ледовская (Эсмеральда)! Ее танец искрится и сверкает, словно редкая драгоценность. Он, как маленький пожар, обжигает пламенеющим огнем. А рядом с ней восхитительный Виктор Дик (Феб), с которым они дарят столице один из самых поэтичных балетных дуэтов. Запоминается и жизнерадостный танец Антона Домашева. Но помимо танцев есть в "Эсмеральде" еще и пантомима, требующая от исполнителей исключительных актерских данных. С этим беда, тут начинается нечеловеческий пафос с заламыванием рук, ног, апоплексическим содроганием тел, балет нудно зависает и становится невыносим. Но все же стара или молода эта "Эсмеральда"? Увидев сегодняшние премьеры Большого, пристегнутые к юбилею Пушкина, можно утверждать, что рядом с ними "Эсмеральда", 1950 года рождения, выглядит юной девушкой, полной современного задора. Балетмейстер Александр Петухов, поставивший "Бессонницу", попытался хореографическими средствами передать безумный экстаз поэта, а заодно и ряд его стихотворений. Тут и Поэт, и Дама сердца, которую в программке неприлично, по-советски обозвали Женщиной, она же по совместительству Муза, тут и Черный человек, он же Демон, и демонята, и, естественно, раз про поэта, — столик, свеча, закидывание рук назад, вроде как в поэтических муках, и нанизанные друг на дружку балетные штампы. И все это такой нафталин, от которого начинаешь чихать и кашлять. Ну а Владимир Васильев от души оттянулся в "Балде" на музыку Дмитрия Шостаковича. Васильев всегда питал слабость к стилю "а-ля рюс" с уклоном в мюзикхолльность. Сюжет "Балды" дал возможность развернуться главе Большого в полную силу и вновь продемонстрировать те находки, что там-сям ранее мелькали в его сочинениях. Это присядка, всевозможные мордульки и ужимки, необъятные женские груди, на полметра вылезающие из декольте; и, конечно, эксклюзивное движение от Васильева, его фирменное блюдо, когда балерина усиленно вращает тазобедренным суставом по часовой и против часовой стрелки, а зрители приходят в экстаз. Эдакий танец живота в русском духе. И еще много чего другого, столь же экзотического. На то он, конечно, и балетмейстер, чтобы что-то изобретать, если бы при этом было понятно, про что это. А то все крутится, вертится, колбасится, а зачем и почему — неясно. Ясно только, что два спектакля Большого замечательно оформлены. Сергей Бархин превратил "Бессонницу" в инфернальную, цвета фиолетово-синей ночи гостиную с разбросавшимся над ней мерцающим звездным ковром. А Виктор и Рафаил Вольские раскинули в "Балде" чудо-ярмарку.
